Не секрет, что в СССР некоторые люди не любили советскую власть, а некоторые и русских и евреев как нации, создатели, по их мнению, треклятого коммунизма. По занятию немцами населённых пунктов, к ним являлись такие добровольцы, предлагавшие свои услуги. По регионам нашей необъятной страны специфика таких идейных «помощников» была очень разнообразной.

В РСФСР, Украине и Белоруссии было не так много идейных противников коммунистического строя, т. к. большинство из них было уничтожено или эмигрировало в период Гражданской войны. Поэтому там в полиции охотно набирали уголовников и всякое отребье, вроде бывших стукачей НКВД. Были и контрреволюционные «недобитки» — это вовсе не советская пропаганда. Полицию русского г. Ейска возглавил Скуратов, бывший белый офицер, работавший в техникуме механизации преподавателем под чужой фамилией Забабурин. Была прослойка и из интеллигенции. Так, летом 1942 года в станице Раздорской Ростовской области в полицию вступили учитель географии Назаров Сергей Ефремович и его сын Анатолий.

Ситуация на Западной Украине и в Западной Белоруссии, территории недавно присоединённой к СССР, заслуживает отдельной большой статьи. Там было множество т. н. «бывших» людей, жаждущих поквитаться с советской властью. Это были бывшие клирики, спекулянты, кулаки, чиновники, офицеры и др. с приходом советской власти оставшиеся не у дел. Было много фашистов, до войны боровшихся с польскими властями, т. к. ранее эти территории входили в состав Польши.

Если западнобелорусские националисты были слишком малочисленны и малоубедительны, то их коллеги из Западной Украины люто ненавидели советскую власть, а также евреев и русских, создателей этой власти. Также они ненавидели поляков. Хлопчики-националисты с радостью шли служить в полицию защищать свою «самостийность». Частым было явление, когда они собирались в отряды и нападали на мелкие отряды Красной Армии, захватывали власть ещё до прихода передовых немецких войск, развязали кровавые еврейские погромы. С прибытием немецкой администрации такие отряды зачастую полностью переходили в состав формируемой на данной территории полиции.

Отношение к евреям может проиллюстрировать ответ на допросе Петра Олейника, бывшего полицая в селе Волчковцы Каменец-Подольской области (Западная Украина). На допросе органами НКВД 10 марта 1944 года, на вопрос следователя: «Грабил ли людей?» он искренне ответил: «Нет — но жидив».

На Западной Украине и в Западной Белоруссии также в полицию шли местные поляки настроенные националистически и враждебно, соответственно, к украинцам и белорусам, а также русским и евреям.

Стремительный разгром и оккупация значительной площади нашей страны загнали большинство жителей в оцепенение. Люди поняли — прежней власти никогда больше не будет. Немцы ещё в октябре 1941 года объявили по радио (во всяком случае, в Себежском и Идрицком районах) о полном разгроме Красной Армии, взятии Ленинграда и Москвы. Надо было уживаться с оккупантами.

Для большинства «полицаев» служба в оккупационных органах власти являлась не идейной отдушиной борьбы с «треклятым» коммунизмом, а лишь средством выживания и даже личного обогащения. На допросах бывшие «полицаи» объясняли это так:

«…На сотрудничество с немцами я пошёл потому, что считал себя обиженным советской властью. До революции у моей семьи было много имущества и мастерская, которая приносила неплохой доход…Я думал, что немцы как культурная европейская нация, хотят освободить Россию от большевизма и вернуть старые порядки. Поэтому принял предложение вступить в полицию…В полиции были наиболее высокие оклады и хороший паёк, кроме того, была возможность использовать своё служебное положение для личного обогащения …» (Из материалов допроса полицая В. Огрызкина, 1944 год, г. Бобруйск)

Кроме пайка семья «полицая» освобождалась от части драконовских налогов. Было и вознаграждение за особые «заслуги». Например, для «полицаев» Борисовского, Суземского и Навлинского районов (территория, где правил знаменитый коллаборационист Каминский) «народный милиционер» («полицай» в зоне военной администрации) получал 2 га земли, корову или лошадь, отобранные у расстрелянных партизанских семей.

Следует учесть, что честных приличных людей в полиции было мало, особенно к середине войны — специфика работы не позволяла такую роскошь. С самого начала полиция помогала немцам выявлять и уничтожать евреев, потом партизан и подпольщиков и всё это время грабить. По ходу войны наиболее честные, не заляпанные кровью люди, либо перебежали к партизанам, либо оскотинились.

Военнопленных в полицейские отряды набирала военная администрация.

«…Добровольно согласившись сотрудничать с немцами, я просто хотел выжить. Каждый день в лагере умирало по пятьдесят — сто человек. Стать добровольным помощником было единственным способом выжить. Тех, кто выразил желание сотрудничать, сразу же отделяли от общей массы военнопленных. Начинали нормально кормить и переодевали в свежую советскую форму, но с немецкими нашивками и обязательной повязкой на плече…После принятия присяги мы стали получать деньги в оккупационных марках, но так же среди полицейских ходили рейхсмарки и советские рубли. Последние, обычно, появлялись у полицейских после обысков и арестов. Их просто присваивали…». (Из материалов суда над изменниками Родины в г. Смоленске осень 1944 года. Допрос полицейского С. Грунского)

Некоторые люди в полицию были втянуты насильно. Так, комендант Шепетовки выставлял на дорогах полицейские заставы и всех подходящих мужчин ставили перед выбором — или «добровольно» в полицию, или в концлагерь. Когда началась кампания по угону молодёжи на принудительные работы в Германию альтернативой этому стала служба в полиции, чем многие и воспользовались. Иногда немцы создавали отряды «самообороны» таким образом: врывались в деревню, рядом с которой была совершена диверсия, назначали полицейских-«самооборонцев», выдавали им винтовки и назначали участок охраны от партизан. В случае повторения диверсии вся ответственность возлагалась на полицейских. Ясно, что такие полицаи довольно быстро налаживали связь с партизанами и в удобном случае перебегали к ним.