– Я хочу избежать войны с вами. Хочу, чтобы вы признали, господа, что ваше время прошло. Как это ни прискорбно – для вас. Но нужно уметь проигрывать с достоинством. Вы признаете меня полноправным хозяином в Казани, и я гарантирую вам, что никто более из вашей кодлы не пострадает. За некоторым исключением, конечно, – многозначительно добавил Рекрут.

Он, не глядя, протянул руку в направлении стоящего рядом с ним Солоуха, и тот, как по команде, вложил в ладонь соратника свой «наган». Рекрут приставил дуло к затылку Скулатого и хладнокровно спустил курок. И тут же шагнул назад, как заправский матадор, только что исполнивший сложнейший трюк с бандерильей. Кровь брызнула на белоснежную скатерть. Старый уркаган ткнулся лицом в стол. Его руки безжизненно повисли вдоль тела.

Рекрут вернул наган Солоуху и прошелся вдоль стола, попыхивая зажатой в зубах папиросой.

– Я хочу, чтобы вы просто знали, кто теперь здесь за старшего, – продолжил он с прежними миролюбивыми интонациями. – В корне для вас ничего не изменится, господа уркаганы. Вы будете работать так же, как работали прежде. За исключением самой малости. Я должен быть в курсе каждой вашей операции и размере предполагаемого навара. А также вам надлежит отчислять мне процент с каждого такого дела. Небольшой. Скажем, третью часть.

– Третью часть? – Оглобля с трудом оторвал взгляд от бесчувственного тела Скулатого и поднял голову. – А морда у тебя не треснет, Рекрут?

Вместо ответа жиган коротко кивнул одному из своих соратников, и тот, не целясь, выстрелил от бедра. Пуля угодила Оглобле в шею. Он схватился руками за рану, попытался подняться на ноги, но сил на такой подвиг не хватило. Пошатнувшись, он опрокинулся на спину, и его тело забилось в предсмертной конвульсии.

– Кто-нибудь еще считает так же, как Оглобля? – вопросил Рекрут.

Присутствующие за столом промолчали. Жиган самодовольно осклабился.

– Прекрасно, господа. Я рад, что вы проявили понимание в отношении моего предложения. Надеюсь, впредь у нас с вами не возникнет никаких разногласий.

– Третья часть с навара – это справедливо, – выдавил из себя Лапа.

– Я тоже так думаю, – Рекрут остановился рядом с ним и дружески похлопал бывшего домушника по плечу. – И раз мы обо всем договорились, я не вижу смысла и дальше злоупотреблять вашим драгоценным вниманием. А посему разрешите откланяться.

По его команде жиганы опустили оружие и потянулись к выходу из «Фортуны». Сам Рекрут вышел в числе последних.

Москва. Хитров рынок

– Рекрут? – переспросил Графин, откладывая в сторону лупу и мягким движением закрывая шкатулку. – Что там опять с этим Рекрутом? Я же лично сказал Скулатому, что…

Митяй не дал ему закончить фразу.

– Скулатый мертв, – спокойно произнес он.

– То есть как мертв? Почему?

Митяй, сняв шляпу, повесил ее на спинку стула, затем расстегнул пальто и сел. Соседнее с ним место занял Леший, крепкий мужик с массивным квадратным подбородком и слегка свернутым на бок носом. Третий визитер, разодетый так же щегольски, как и Митяй, и с которым Графин познакомился лишь после своего возвращения в Москву, остался стоять на фоне дверного проема.

– Они поминали одного из своих людей, когда во главе многочисленной кодлы заявился Рекрут. Ему даже не успели оказать сопротивления. Скулатого застрелили на глазах у всех остальных. Затем точно так же пришили и его верного соратника Оглоблю. Рекрут поставил казанским «иванам» жесткие условия. Работать под ним и отстегивать третью часть с навара…

– Вот как? – перебил Митяя Графин. Откинувшись на спинку дивана, московский авторитет и думать забыл о той бриллиантовой броши, изучением которой он был занят всего пару минут назад. – Да кем он себя возомнил?

– Он объявил себя хозяином Казани, – ввернул Леший, блеснув передним золотым зубом.

На лбу Графина угрожающе вздулись вены. Его поза осталась прежней, но Митяй догадывался, какие страсти бушевали сейчас в груди авторитетного уркача.

– Вот бисова душа! – хлестко бросил Графин сквозь плотно стиснутые зубы. – Он еще не знает, с кем связался! Отчаянный малый, даром, что жиган, как вы их называете. Даже жаль будет кончать такого. Но я обещал оказать Скулатому поддержку. Слово есть слово, хотя оно покойному нынче и без надобности, – мягкими неторопливыми движениям он развязал кисет и принялся набивать кривую турецкую трубку. – Отправь в Казань парочку наших людей, Митяй. Я полагаю, Платон и Кучер вполне справятся с этим делом. Пусть отыщут Рекрута и по-тихому кончат его. Без лишних жертв.

Митяй откашлялся, привлекая внимание Графина. Трубка у того уже была набита, но поднести к ней спичку он не успел. Так и замер, взглянув на соратника исподлобья.

– Что еще?

– Я могу высказаться, Графин?

– Говори, коли есть что сказать.

– Ситуация с Рекрутом, как клубок, – Митяй любил говорить витиевато и начинал всегда издалека. – Потянешь чуть за ниточку, и придется потом отматывать до бесконечности. Не он, так кто-то другой появится. А потом вся эта жиганская волна и другие губернии охватит. Нам же достаточно и того разброда, что здесь, в Москве, творится.

– Я не понял, – нахмурился Графин. – Что ты предлагаешь? Не вмешиваться в казанские дела?

– Ну, почему же не вмешиваться? – Митяй пожал плечами и коротко переглянулся с молчаливым Лешим. – Вмешаться можно, но стоит ли вот так, по-тихому, как ты выразился, валить Рекрута.

– А что с ним делать?

– Может, стоит потолковать с ним? Он, конечно, без царя в голове, но, как я слышал, у этих жиганов тоже свой кодекс чести имеется. Договоримся с Рекрутом полюбовно, вразумим его. Дескать, пусть сбавит обороты, да пыл свой слегка поумерит. А в остальном… Хочет он владеть Казанью, пущай владеет. Нам сейчас главное, чтоб порядок держался. А рука у Рекрута сильная, волевая. Противостоять силам ЧК, я думаю, ему вполне по силам.

Графин раскурил наконец трубку. Густые клубы дыма потянулись к высоким, отделанным лепниной потолкам. Стоящая на столе свеча совсем оплавилась, превратившись в жалкий огрызок, и почти не давала света. Электричеством Графин по старинке предпочитал не пользоваться, и Митяй чувствовал себя неуютно в этом гнетущем полумраке.

– Как я понял, жиганы – разношерстная публика, – произнес авторитет, не столько отвечая на слова соратника, сколько обращаясь к самому себе. – Разве нет?

– Все правильно, – вновь неожиданно вклинился в их дискуссию Леший. – Среди них кого только нет, Графин. Даже политические, говорят, попадаются. Контра, одним словом.

Митяй недовольно поморщился.

– И где ты таких словечек чекистских набрался?

Вместо ответа Леший скорчил выразительную гримасу. Пламя гаснущей свечи отражалось в его маленьких, глубоко посаженных глазках. С возвращением Графина Леший утратил часть авторитета в московской воровской среде, к которой успел привыкнуть за минувшие годы. У него зародилось множество новых идей, и к реализации некоторых из них Леший успел даже приступить. А теперь весь процесс затормозился. Приходилось кое-что откручивать назад. И вновь набирать вес. Но уже в глазах Графина.

– Мысль твоя интересна, Митяй, – продолжил тем временем вчерашний каторжанин, перекатывая трубку из одного уголка рта в другой. – Но как можно решать что-то с такой разношерстной публикой. Сегодня они тебе скажут одно, а завтра поступят совсем иначе.

– Вот и будем смотреть по обстоятельствам.

– А ежели Рекрут сразу примет наше предложение в пику?

Митяй развел руками.

– Тогда валить по-тихому. Как ты сразу и предлагал. Но прощупать вариант можно. Что мы теряем?

Свеча погасла, и Графин, склонившись вперед, зажег вместо нее другую. Тени заплясали на стенах с удвоенной силой. Графин взял шкатулку и сунул ее в карман своего просторного шелкового халата. Митяй заметил этот жест, и он заметно покоробил его. Прежде Графин никогда не вел себя так в присутствии верных соратников. А сейчас он словно не доверял им. Или это произошло бессознательно?