— Да, — сказал я и положил цыпленка на покосившуюся доску, служившую ему прилавком.

Торговец взял цыпленка, взвесил его в руках и постучал по Нему пальцем, как по спелой дыне.

— Эта курочка несет яйца? — спросил он.

— Конечно! Это лучшая несушка у моей мамочки.

Торговец покачал головой и нахмурился:

— Видишь ли, это плохо. От каждого снесенного яйца курочка худеет. Она была бы хороша, если бы не несла яиц. Ты вовремя принес ее мне, пока она не растаяла, как дым.

— Но яйца тоже стоят денег, — сказал я.

— Яиц я пока не вижу. Знаешь, я предложу тебе этого убитого ощипанного цыпленка, готового к жарке, взамен твоей несушки. Другие торговцы птицей не дадут тебе больше. Когда они услышат, что твоя курочка — хорошая несушка, ты не получишь за нее даже двух медяков.

Мне повезло, что я так понравился этому человеку, иначе он не открыл бы мне столько секретов. Поэтому я обменял свою дешевую несушку на ощипанного цыпленка, хотя, на мой взгляд, он выглядел тощим, был какого-то необычного цвета и даже имел странный залах.

Я вспомнил, что говорила мне мама, обвязал цыпленка веревкой и потащил домой.

Вы бы только слышали, как кричала на меня мама, когда я пришел. От бедного ощипанного цыпленка остались одни косточки.

— Клянусь зеницей ока, — кричала она, — ты глупее всех на земле ислама! В следующий раз неси его на плече.

Ах, как же я сам не догадался!

И вот остался только один цыпленок, и я пообещал себе, что завтра окажусь удачливее. На этот раз я не ждал, пока моя мама разбудит меня. Я встал пораньше, умылся, надел свою лучшую одежду и пошел в курятник. Целый час я гонялся за лучшим мамочкиным цыпленком. Его звали Муна. Наконец я схватил бьющуюся птицу, вынес ее из курятника и понес под гору, потом в гору, потом через мост по улице на рынок.

Но в то утро торговца птицей не оказалось на месте. Я постоял несколько минут, удивляясь, куда мог подеваться мой друг. Наконец ко мне вышла девушка. Она была скромно одета, как подобает истинной мусульманке, лицо ее было спрятано под покрывалом. Когда девушка заговорила, по ее голосу я понял, что Она, вероятно, самая прекрасная из всех женщин, которых я когда-либо встречал.

— Так можно нажить себе кучу неприятностей, — заметил я Фуаду. — Я уже совершил много подобных ошибок, влюбляясь по телефону.

Фуад нахмурился, недовольный тем, что я перебил его, и после моих слов продолжил свой рассказ:

— Она была, вероятно, самой прекрасной из всех женщин, которых я когда-либо встречал. И тут девушка сказала мне:

— Вы — тот самый джентльмен, который каждое утро продавал моему отцу цыпленка?

— Наверно, — сказал я. — Но я не знаю, кто ваш отец. Это его лавка? — Девушка ответила, что его. — Тогда я тот самый джентльмен, а это — мой последний цыпленок. И где же ваш отец сегодня?

В ее глазах заблестели слезы. Она грустно посмотрела на меня (я мог видеть лишь нижнюю часть ее лица) и сказала:

— Мой отец серьезно заболел. Доктор говорит, что он не доживет до вечера.

Я был очень расстроен.

— Да помилует Аллах твоего отца и дарует ему здоровье. Ведь если он умрет, мне сегодня придется продавать своего цыпленка кому-нибудь другому.

Девушка ничего не ответила, ей, вероятно, было безразлично, куда я дену своего цыпленка. Помолчав, она сказала:

— Мой отец велел мне разыскать вас. Его мучают угрызения совести. Он говорит, что обманывал вас, и хочет загладить свою вину, прежде чем предстанет перед Аллахом. Он просит вас принять в подарок осла, который верно служил ему десять лет.

Я отнесся к этому предложению с недоверием, ведь я не был знаком с девушкой так долго, как с ее отцом.

— Если я правильно вас понял, вы предлагаете своего чудесного осла взамен моего цыпленка?

— Да, — отвечала она.

— Я должен подумать. Ведь я уже говорил, что это наш последний цыпленок.

Я думал о ее предложении, думал еще и еще и решил, наконец, что на этот раз моя мама не рассердится. Я уверился, что уж эта сделка наверняка обрадует ее.

— Ладно. — Я взял осла за повод. — Забирайте цыпленка и скажите своему отцу, что я буду молиться о его здоровье, чтобы завтра он вернулся в свою лавку, иншаллах.

— Иншаллах, — сказала девушка и потупилась. Она ушла с последним цыпленком моей мамочки, и больше я ее никогда не видел. Я часто думаю о ней. Наверное, она — единственная женщина, которую я любил.

— Да, наверно, — рассмеялся я. Фуад был неважным шутником: юмор у него всегда плавал на поверхности. Каждый вечер Фуада можно было увидеть в квартале красных фонарей, у Фатимы и Насира. Никто из моих знакомых не рискнул бы пойти туда в одиночку, Фуад же проводил там значительную часть своего досуга, то и дело влюбляясь и вырывая с корнем свою очередную любовь.

— И вот, — продолжал он, — я уже было повел осла домой, как вдруг вспомнил, что говорила мама. Поднатужившись, я с большими усилиями поднял осла на плечи. Честно говоря, я никак не мог понять, почему моя мама пожелала, чтобы я доставил товар таким образом.

Шатаясь, я брел домой с ослом на плечах, и по дороге под гору я проходил мимо прекрасного дворца шейха Салмана Мубарака. Должен вам сказать, что шейх Салман жил в этом огромном дворце вместе со своей красавицей дочкой, ей было шестнадцать лет, и со дня своего появления на свет она ни разу не засмеялась. Она даже не умела улыбаться и, хотя говорить умела не хуже нас с вами, не произнесла ни единого слова со дня смерти своей матери, почившей, когда дочери исполнилось три года. Доктора сказали, что, если ее рассмешить, она заговорит снова, или же, наоборот — если заставить ее заговорить, она опять сможет смеяться. Шейх Салман сулил много денег тому, кто поможет его дочери. Вдобавок он обещал отдать ее замуж за этого человека. Один за другим юноши пытались совершить чудо, но прекрасная девушка по-прежнему сидела у окна, с печалью глядя на происходившее вокруг.

Как раз в это время я проходил с ослом на плечах. Должно быть, он выглядел забавно, брюхом кверху, с барахтающимися в воздухе копытами. Мне сказали, что сначала дочка шейха в недоумении смотрела на меня и на осла, а потом от души, рассмеялась, немедленно обрела дар речи и стала громким голосом звать своего отца. Шейх был так благодарен мне, что сам выбежал мне навстречу.

— И он выдал за тебя свою дочь? — спросила Индихар.

— Разумеется, — ответил Фуад.

— Какая романтическая история, — сказала она.

— Женившись на ней, я стал самым богатым человеком в городе после самого шейха. И моя мама наконец осталась довольна и не жалела о том, что у нее не осталось ни одного цыпленка. Она поселилась во дворце со мной и моей женой.

Я вздохнул.

— Насколько правдива эта история, Фуад? — спросил я.

— Ох, — сказал он, — я совсем позабыл. Шейх почему-то торговал каждый день на рынке битой птицей. Не знаю, для чего он это делал. А его дочка действительно оказалась красавицей.

Индихар наклонилась, выхватила у Фуада недопитую кружку пива и опорожнила её.

— Я думала, торговец птицей умер, — сказала она.

Фуад нахмурился:

— Да, он был при смерти, но когда услышал, что его дочь смеется и называет его по имени, произошло чудо, и шейх выздоровел.

— Хвала Аллаху, источнику благодати, — произнес я.

— Я все это придумал — про шейха Салмана и его прекрасную дочь, — сказал Фуад с улыбкой.

— Хм… — задумчиво отозвалась Индихар. — А твоя мать действительно разводит цыплят?

— Да, конечно! — воскликнул он. — Правда, сейчас у нас не осталось ни одного.

— Ты их продал?

— Я сказал маме, что пришло время завести цыплят помоложе, у которых еще не выпали зубы.

— Ну, я иду вытирать столы, — изрекла Индихар и удалилась.

Я влил в себя остатки «Белой смерти». После рассказа Фуада мне захотелось пропустить еще стаканчика три-четыре.

— Еще пива? — предложил я. Он встал.

— Спасибо, Марид, но я должен идти зарабатывать деньги. Хочу купить своей девушке золотую цепочку.