Я взглянул на него: Шакнахай усмехался. Когда мы сели в машину, заговорил компьютер: «Номер 374, немедленно отвечайте. Совершил побег Пол Яварски. Его видели в кафе Мелула на улице Нур-Ад-Дин. Он вооружен и очень опасен. Будет стрелять на поражение. Туда же выехали другие подразделения».

— Мы выезжаем, — ответил Шакнахай. Треск компьютера прекратился.

— Кафе Мелула — это где мы ели в тот раз? — спросил я.

Шакнахай кивнул.

— Попробуем вытащить оттуда этого ублюдка, пока он еще не успел наделать дырок в котле для кускуса.

— Дырок? — переспросил я.

Шакнахай обернулся ко мне с широкой улыбкой:

— Он обожает старинные пистолеты. У него автоматическое оружие сорок пятого калибра. Пробивает в теле дырку, через которую запросто можно просунуть баранью ногу.

— Ты уже слышал об этом Яварски?

Шакнахай свернул на улицу Hyp-Ад-Дин.

— Все уличные патрули уже несколько недель не сводят глаз с его фотографии. Говорят, он застрелил двадцать шесть человек. Он главарь Флэтхедской банды. За его голову обещана тысяча киамов.

Очевидно, эта информация предназначалась и для меня.

— Похоже, ты не очень-то заинтересован в его поимке, — заметил я.

Шакнахай махнул рукой:

— Я не уверен, что он там. Может, это очередной розыгрыш. Из этого квартала к нам поступает много ложных вызовов.

К Мелулу мы прибыли первыми. Шакнахай открыл дверцу и выбрался из машины. Я за ним.

— Что делать мне? — спросил я.

— Постарайся изолировать людей, — сказал он, — в случае, если…

В этот момент из кафе послышались выстрелы. Огнестрельное оружие всегда производит оглушительный шум. Оно словно специально придумано для того, чтобы привлекать внимание, не то что треск статического ружья и шипение револьвера. Я бросился на землю и попытался достать из кармана статическое ружье. Вновь прозвучали выстрелы, донесся звон разбитого стекла. Окно, сообразил я.

Шакнахай лег на землю под стеной здания, где было безопасно. Он тоже вытаскивал свое оружие.

— Иржи, — окликнул я его.

Он махнул рукой в сторону; черного хода. Не успел я подняться и пробежать несколько ярдов, как Яварски показался в дверях кафе. Я обернулся и увидел, что Шакнахай преследует его по улице Нур-Ад-Дин, стреляя вдогонку из игломета. Шакнахай выстрелил четыре раза, и Яварски обернулся. Я смотрел на него и думал только о том, до чего же черное и огромное дуло у его револьвера. Казалось, оно было направлено прямо мне в сердце. Он выстрелил несколько раз, и кровь заледенела в моих жилах. Потом я понял, что он промахнулся.

Яварски вбежал во двор через несколько домов от заведения Мелула, и Шакнахай последовал за ним. Но, видимо, преступник сообразил, что не сможет выбраться оттуда на соседнюю улицу; он развернулся, бросаясь навстречу Шакнахаю. Я подбежал к ним, когда они стояли друг против друга и паля напропалую. У Яварски кончились патроны, и он попытался скрыться за угол двухэтажного дома.

Мы бросились за ним через двор. Шакнахай взбежал по лестнице черного хода, распахнул дверь и оказался внутри. Ноги мои тряслись от страха, но долг вынуждал меня последовать за ним. Открыв дверь, я сразу увидел Шакнахая. Прислонившись к стене, он перезаряжал игломет. Казалось, сержант не замечал большого темного пятна, расплывавшегося у него по рубашке.

— Иржи, ты ранен, — сказал я, облизывая пересохшие губы. Сердце у меня колотилось.

— Вижу. — Он глубоко вздохнул. — Пошли. Он медленно направился к дверям, вышел на улицу и остановил небольшой автомобиль.

— До нашей машины слишком далеко, — объяснил он мне, задыхаясь. Он взглянул на водителя. — Я ранен, — сказал он, садясь в машину.

Я сел рядом с ним.

— В больницу, — приказал я человеку за рулем. Водитель был похож на затравленного мышонка. Шакнахай выругался:

— К черту больницу! За ним, — указал он на фигуру, перебегающую от дома, в котором прятался Яварски, к следующему.

Яварски увидел нас и выстрелил на бегу. Пуля пробила ветровое стекло, но наш лысый водитель продолжал вести машину, а Яварски — перебегать от дома к дому. Между делом он оборачивался и успел сделать несколько выстрелов. Наш автомобиль выдержал еще пять попаданий.

Наконец Яварски добрался до последнего дома в этом квартале и взбежал на крыльцо. Шакнахай старательно прицелился и выстрелил. Яварски пошатнулся.

— Пошли, — сказал Шакнахай, хватая ртом воздух, — кажется, я попал.

Он распахнул дверцу автомобиля и упал на мостовую. Я выпрыгнул и помог ему встать.

— Где же они? — пробормотал Шакнахай.

Я оглянулся. Группа полицейских уже бежала по лестнице дома, в котором скрылся Яварски, а на улице я увидел три патрульные машины.

— Они тут, Иржи, — сказал я. Его лицо стало серым.

Шакнахай прислонился к простреленному автомобилю и судорожно вздохнул.

— Черт, больно, — выдавил он еле слышно.

— Ничего, Иржи. Сейчас отвезем тебя в больницу.

— Тут не просто совпадение — звонок по поводу Он Чонга, а затем этот Яварски.

— О чем ты говоришь? — спросил я.

Ему было очень плохо, но в машину он не садился.

— «Дело Феникса», — сказал он, глядя мне в глаза, словно хотел, чтобы я запомнил все, что он сообщит мне сейчас. — Хайяр спустил его на тормозах, но я сделал для себя все необходимые записи. Им это не понравилось. Возьми на заметку, кому передадут мои дела. Но ничего не говори об этом, иначе до тебя тоже доберутся.

К дьяволу «Дело Феникса», Иржи. — Я правда здорово волновался за него.

— Возьми это. — Он вытащил из кармана тетрадь в коричневой виниловой обложке. Потом глаза его закрылись, и он сполз на землю около машины. Я посмотрел на водителя. — Вы заберете его в больницу.

Маленький лысый человечек сначала уставился на меня, затем перевел взгляд на Иржи. — Он перепачкает мне все чехлы, — сказал этот мышонок.

Я схватил ублюдка за шиворот и выбросил из машины.

Потом я со всей осторожностью устроил Шакнахая на заднем сиденье и помчался в госпиталь. В жизни я никогда не ездил с такой скоростью.

Но это уже не имело никакого значения. Я опоздал.

Я вспоминаю рубаи Хайяма, нечто на тему раскаяния:

Будь добра, Чири, сказал я, протягивая опустевший стакан.

В клубе почти никого не осталось. Было уже поздно, я устало закрыл глаза и прислушался к музыке, пронзительной и гремящей: Кэнди обычно эту какофонию включала, когда подходила ее очередь танцевать. Мне становилось не по себе от одних и тех же песен.

— Почему бы тебе не пойти домой? — спросила меня Чири. — Я прекрасно справлюсь одна. В чем дело? Или ты не доверяешь мне?

Я открыл глаза. Она поставила передо мной cтакан водки. Никакая выпивка не могла излечить мою глубокую апатию. Я мог пить ночи напролет, не пьянея. Оставалась только резь в желудке и головная боль, но желанное облегчение не приходило.

— Да нет, Чири, — ответил я. Я могу остаться. Занимайся своими делами, закрывай клуб. Скоро уже час, как никто не заходит.

— Что с тобой? — забеспокоилась Чири.

Я ничего не сказал ей о Шакнахае. Я никому не говорил о нем.

— Чири, у тебя нет никого, кому можно пору-чип» кое-какую грязную работу?

Она даже глазом не моргнула: Вот за что она мне нравилась, невозмутимая моя Чири.

— Разве ты не можешь найти профессионала? С твоими-то связями? Или у Палочки мало головорезов?

Я мотнул головой:

— Мне нужен человек, которому я доверял бы И на чью скромность мог бы рассчитывать впоследствии.

Чири усмехнулась:

— В общем, такой человек, каким был ты, пока тебе не выпал счастливый номер. А что ты скажешь о Моргане? Он умеет подчиняться и, думаю, не продаст тебя.