– Жадюга! Кролика соседу пожалел! – вопил Минус, дёргая бедного кролика за лапу.

Видно было, что толстый Тришка устал, запыхался и вот-вот уступит кролика, но тут Минус увидел Алю и Антона и так удивился, что отпустил кроличью лапу. Тришка мгновенно этим воспользовался и с неожиданным проворством убежал и скрылся в доме с кроликом.

– Ладно, – махнул ему вслед Минус. – Всё равно в следующий раз отниму. А что у вас? – обратился он к Але и Антону.

– Ничего у нас нет. Мы ищем пехотинца из задачи, – сказал Антон. – Он пропал.

– Я не отнимал, – тут же сказал Минус. – Это не моих рук дело. Нет, нет.

– А вы не скажете нам… – начала было Аля, но Минус уже торопливо удалялся.

– Не моих рук дело! – крикнул он им, оборачиваясь. – Спросите у Тришки. Он от жадности что хочешь себе возьмёт. Может, и пехотинца прикарманил.

Антон постучал в запертую дверь. Из-за двери послышалось пыхтенье, но никто не ответил.

– Откройте нам, пожалуйста, – сказала Аля.

Дверь открылась на щёлочку, и в щёлочку шёпотом спросили:

– Ушёл? Минус ушёл?

– Ушёл, – сказал Антон.

Тогда дверь открылась пошире, и на крыльцо вышел Тришка.

– Это невозможная жизнь, – пожаловался он. – Только и знает – отнять, – забрать. Чтоб у тебя стало обязательно меньше, чем было. Чума, а не сосед. Совсем от рук отбился.

В дверь прошмыгнули три кролика и стали бегать кругами по лужайке.

– Побегайте, голубчики, пока этот разбойник не вернулся. Ну, так зачем я вам понадобился?

Антон и Аля рассказали Тришке, что случилось.

– Нуль? Проезжал он действительно, только мимо. Нет, я про солдатика ничего не знаю. Вы думаете, Нуль взял? Что вы, это же честнейшее существо в Математике.

– Что же нам теперь делать? – спросила Аля.

– Никаких сомнений – искать, найти, водворить на место. Единица правильно вам сказала: как только начнётся беспорядок, так посыплются двойки. Они удивительно быстро плодятся. Прямо как комары! – сокрушённо покачал головой Тришка.

– Ну, а где же нам искать солдатика? Мы ведь нездешние, ничего тут не знаем, – вздохнул Антон.

– Ума не приложу. Ну, сходите, что ли, к Дыдве. Может, она что слыхала, – посоветовал Тришка.

– А кто это? – спросил Антон.

– Это Четвёрка, ну, знаете, цифра «четыре», – пояснил Тришка.

– Почему же её так странно зовут?

– Дыдва? Да мы-то уж привыкли. Это длинная история. А если коротко, то ведь дважды два – четыре?

– Четыре, – подтвердили Аля и Антоша.

– Ну вот. Дваждыдва. Минус такому длинному прозвищу позавидовал и попытался отнять. Но оно порвалось. «Дваж» осталось у Минуса, а «Дыдва» – у Четвёрки. Но «дваж» ему оказались совершенно ни к чему, он его потом вернул, да оно как-то обратно не пристало. Вот так и осталось – «Дыдва».

– А где живёт эта Дыдва?

– За четырьмя мосточками, за четырьмя кочками, за четырьмя низинками, за четырьмя осинками, а там – уж рядышком.

«Странный адрес», – подумала Аля.

– Аль, пошли, – взял её за руку Антон.

Тришка не обратил на их уход никакого внимания. Он загонял домой кроликов. Кроликов по-прежнему было три, и это обстоятельство, по-видимому, его очень радовало.

Прямо сразу за Тришкиным домом протекал ручеёк. На берегу ручейка под кустом красной смородины лежала одна из сестричек-единичек и читала книжку. Как только она увидела Алю и Антона, она быстро отложила книжку и со словами «Прибавить единицу» перекинулась мосточком через ручей. Они остановились в недоумении, поглядели на мостик. Это была хорошо обструганная дощечка. Аля и Антон перешли по ней. А как только перешли – дощечка тут же превратилась обратно в сестричку-единичку и как ни в чём не бывало улеглась с книжкой под смородиновым кустом.

А за первым ручьём, как и сказал Тришка, был второй, а за вторым – третий, а за третьим – четвёртый. И каждый раз очередная единичка превращалась в мостик и переводила их на другой бережок. Только кусты были разные – то красная смородина, то чёрная, а то и вовсе крыжовник.

Но за четвёртым ручьём дорога обрывалась и начиналось болото. Вот тут единички очень бы пригодились, да ни одной не было видно. Болото было топкое, идти по нему было страшно. Вдруг Антон, приглядевшись, заметил, что над болотом возвышается одна за другой четыре болотные кочки. И даже было такое впечатление, что они находятся на равном расстоянии друг от друга. Точно кто-то их так расположил нарочно. По кочкам болото можно было перейти, да кочки были не так уж близко одна от другой. Ну, Антон, может, и перепрыгнет, он мальчишка, а вот Аля – та вряд ли.

– Как же нам быть, Аль? Тришка направил нас к этой самой…

– Дыдве, – подсказала Аля.

– Ну да, к Дыдве. Но тебе же не допрыгнуть. Может, я тебя перетащу?

Антоша попробовал поднять Алю.

– Уй, тяжеленная ты какая! Аль, ты вот что. Ты подожди меня здесь. Я быстро. Только никуда не уходи отсюда! Я сейчас сбегаю. Может, я всё и разузнаю. А может, найду. И мы тогда быстренько вернёмся с солдатиком.

Антон махнул Але рукой и, разбежавшись, прыгнул сначала на одну кочку, потом на другую, потом на третью, наконец, на четвёртую – раз, два, три, четыре! – и скрылся в осиновой рощице.

Аля опустилась на траву, пригорюнилась, принялась терпеливо ждать.

Антон тем временем вышел на дорогу, которая бежала через осиновую рощу. Дорога была странная – точно земля была сначала морем, а потом так и застыла в одночасье – волнами, потому что дорога шла то вниз, то вверх. На опушке росли четыре высоченные осины. Их большие, с тарелку, листья, трепетали на ветру и шелестели, шелестели. Антону показалось, что они что-то шепчут. Он прислушался. Оказалось, они пели песенку:

Антон не стал больше слушать эту чудну́ю песенку, он стремился скорее повидать Дыдву – Четвёрку. Не успел он подойти к дому, как Четвёрка сама вышла на крыльцо. На ней был сомнительной чистоты передник, руки – все перепачканы мукой, на лице грустное, впрочем, даже и не грустное, а замученное выражение.

– Нет, – сказала она, – это всё ужасно. Я просто не выношу детских слёз, но и печь пироги – освободите меня от этого, печь пироги я тоже не умею. Не умею, и всё тут!

И Четвёрка при этом даже топнула ногой. Тут она увидела Антона.

– Ты не плачешь? – спросила она у него с подозрением.

– Нет, – удивился Антон. – Я не плачу.

– Ну, хоть этот не плачет, – облегчённо вздохнула Четвёрка. – Ведь что же такое творится? – продолжала она взволнованно. – Ну, задача. Обыкновенная задача, – говорила Четвёрка, не давая Антону вставить ни словечка, хотя он уже несколько раз говорил «кхе», чтоб наконец спросить о солдатике. – Вот, послушай. «Мама дала Зине четыре пирожка, а Кирюше на один пирожок меньше». Это что ж за безобразие, я тебя спрашиваю?

– Какое безобразие? – не понял Антон.

– Четыре пирожка – это хорошо. Четыре – прекрасно число. Но ведь на один меньше – это, если подумать хорошенько, будет три. Вот мальчик и расстраивается. Он хочет, чтоб у него тоже было столько же, сколько у сестры. То есть четыре. Он маленький, он плачет. А эта самая мама поделила пирожки и ушла на работу. И вот я пытаюсь испечь ему ещё один пирожок, чтоб было поровну. И не умею. А мальчик всё плачет и плачет. Ужас какой-то.

Тут Четвёрка повернулась на каблучках и, не обращая на него больше никакого внимания, точно он тоже вслед за Кирюшиной мамой ушёл на работу, захлопнула за собой дверь. Антон сначала нажимал кнопку дверного звонка, потом дёргал ручку, потом стучал. Никто ему не открыл, никто на крыльцо больше не вышел.