На прощание Андрей выдает мне здоровенный фонарь-дубинку, добавляет еще налобный светляк и снабжает тесаком. Тесак – вроде бы штык от винтовки, похож на маузеровский, но надпись дурацкая: «СОР USA». Вот уж в чем я точно уверен, так это в том, что американские копы такие китайские поделки точно не используют. Зато он разрешен – этот тесак почему-то считается «хозяйственным ножом»… Можно носить где угодно… Ничего не понимаю в наших законах… Забираю эту «Копушу».
Прощаюсь со всеми и выкатываюсь на улицу. Подморозило. Это хорошо – холоднокровные будут вялые. Теперь заскочить домой. Надо забрать документы – и свои, и братца, и родительские. Это тоже есть в плане Сан Саныча. После безопасности, еды и воды – ценности и документы.
По дороге заскакиваю в сберкассу – они уже собираются закрываться, но банкомат работает, и я снимаю все деньги с карты. Негусто.
На улицах, в общем, спокойно. Вроде пару раз слышал крики, но черт его знает, с чего это орут. До дома добрался без приключений, но головой крутил на 360… Похоже, это уже привычка.
Квартира у нас с входом по черной лестнице. Практически никто, кроме нашей семьи, по этой лестнице не ходит. По нынешним временам это даже и удобно. Опять же, от бомжей недавно установили железную дверь, а то они на чердаке жили – с костерками и диванами. Уютненько так…
Перед тем, как открывать, смотрю – есть свет на лестнице? Есть – значит, фонари не понадобятся. Открыл, вот и квартира на втором этаже. Уф, можно в себя прийти.
Черт, хорошо как дома-то. И тут острая тоска накрывает совершенно внезапно: вот я ляпнул сегодня про «Титаник» – так и квартира наша как «Титаник» – уютная, привычная, комфортная, каждая вещь лично знакома и симпатична. С каждым пустячком связаны воспоминания. И все это придется бросить и, скорее всего, вернуться сюда будет уже не суждено. Скоро здесь от зомбаков будет не протолкнуться. И уйду я отсюда, скорее всего, навсегда. Особых надежд на то, что правительство справится с ситуацией, у меня нет. Пока раскачаются – пройдет два – три дня. А это критично. За день двести покойников. Двести очагов инфекции. Один очаг у нас в поликлинике дал не меньше двадцати зомби. Кто-то из обратившихся добрался до детсада. Только тех, кого видел я сам, там было еще не меньше двух десятков.
Уже сорок зомби. Потом должны были прибыть родители детсадовских. Детеныши, пожалуй, вряд ли могли бы нанести серьезные раны родителям. Значит, укушенные разбегутся, точнее – разъедутся. Часть в поликлиники и больницы. Часть по домам.
Итого – один укушенный выдал сходу не менее полусотни зомби. Даже если остальные не так результативны, пусть впятеро меньше – и то за день из двухсот очагов стало 2000. А к утру их будет еще больше.
Раз ничего не предприняли сразу, то уже и не успеют – а как предпримешь? Стрелять без суда по живым людям? Ну да, не живым – но они же ходят – значит, и не мертвые. Да, к слову, и по мертвым тоже нельзя стрелять – сейчас ушлых адвокатов полно. Да мемориальцы и прочие правозащитники с говном съедят, а чиновники этого не хотят. Будут прикрывать себе задницы, пока в эти задницы не вцепятся зомбаки… Раз не предприняли ничего сразу – значит, все будет куда как хуже. Ушло время.
А приму-ка я душ! Когда еще получится… И чайник поставлю. И позвоню братцу.
– Дарова! Рад, что ты живой! Пока не забыл – у меня на мобиле 17 рублей осталось – если сможешь, накинь на счет, скоко не жалко.
– Свинина ты, братец! А чего сам не смог?
– Дык и денег у меня с собой не оказалось, да и уйти я сейчас не могу. Мы тут облажались немного. Гутковский таки отчудил. Открыл дверь и приказал кадаврам лечь на пол и не валять дурака.
А дальше прозектор прыгнул – и так, скажу, душевно прыгнул, что Гутковскому полморды снес. Этот козел даже пистолет не вынул. Ну, а следом и остальные поперли.
И тоже шустренько так. Короче говоря, я сейчас сам в морге – вместе с Мишкой Тихоновым. Мы тут заперлись. А кадавры – по Петергофу гуляют. Такие пироги.
– Это ж как у вас так вышло?
– Да просто: мужики стали по прозектору лупить из всех стволов, аж клочья полетели. Я им говорил, что в голову лупить надо, но знаешь – тут было от чего растеряться. Не попали ему в голову.
Он, естественно, на них кинулся – прозектор у меня и при жизни подраться не дурак был. Они от него, он за ними. Бомжики тоже вылезли и тоже очень шустренько, знаешь ли, – эти за Гутковским увязались: он на четвереньках ухитрился еще метров сто пробежать, пока они его не догнали. Ну, а мы с Мишкой от страха бежать не догадались – и оказались с другого края этого веселья. Как я заскочил в морг – сам не знаю, ну а он за мной. Правда, со всем этим весельем у него всего два патрона осталось. В общем, почти комфортно. Но что делать – неясно. Я тут звонил, кому мог – деньги и кончились. Обещали помочь, но ближе к утру разве что смогут. По городу-то чертовщина творится.
– У вас там безопасно? Жратва, вода есть?
– Ну, если б не соседушки пахучие, то лучшего и желать нечего – зданьице старое, кирпичное. На окнах решетки – трактором не выдернешь. Двери тоже старые, так что не взломаешь запросто. Из жратвы три бутерброда моего прозектора. С сыром. Ну, и кран с неисчерпаемой водой. Телефон вот сдох. Так как Тихонов на бутеры не претендует – деликатный, видишь ли, сотрудник милиции – то по моим меркам дня на два хватит.
– А у этого Мишки телефон-то есть?
– Есть, но тоже счет обнулен. Нас вообще-то пообещали выручить, но пока, знаешь, никто не добрался.
За это время добираюсь до компа. Процент за перевод веб-мани на братцев счет просто грабительский, но зато быстро, да и нет у меня наличных лишних.
– Я тебе денег закинул, так что скоро получишь. А вообще – я тут с охотниками из оружейного магазина связался, и ты у Михаила этого узнай – может, кто там из охотников есть? На ментов я бы не рассчитывал – они вместе с медиками уже сейчас понесли такие потери, да и работы у них до дури. Охотники нужны – и есть надежда на то, что ночью холоднее, так эта шантрапа дохлая не так подвижна будет.
– Ага, понял. Я думаю, что пока тут отсидимся. А из охотни…
Кончились 17 рублей, похоже. Теперь в теплый сортир, душ и наконец-то – пожрать, а то ведь весь день возможностей не было. Эти радости жизни незаметны, когда пользуешься ими ежедневно. Но у меня был подходящий опыт, чтобы сейчас ценить и теплый сортир, и теплый душ с электрическим освещением. Достаточно недельку посидеть в полевых условиях с оттенком свинства – и быстро поймешь радость от цивилизации. Ну, а уж вкусная еда… Это ж самое интимное общение со своим дорогим организмом. Просто праздник какой-то!
Ага, вот, понимаю, наконец, почему это бомжи только в морге обернулись. Видно, подзамерзли они в своем дачном домике, потому и довезли их спокойно, и сгрузили. Как мороженое мясо. Как лягушек в зимнем анабиозе. В морге они и отогрелись. И обернулись – на радость санитару. Братец рассказывал, что прозектором он своего санитара называет – тот не любит, чтоб его звали санитаром. Не любил, то есть. И получается, что прохладная погода – очень большое благо пока…
В жарко натопленной поликлинике мертвецы обращались быстро, а бомжи умерли не то от переохлаждения (были заморозки, а пьяные часто от замерзания дохнут, причем не обязательно температура должна быть очень низкой; от переохлаждения и при плюсовой загибаются – у пьяных терморегуляция никакая), не то еще и от отравления угарным газом. То, что они отравились – как-то повлияло? Или поровну зомби, что за нарушения биохимии у него были при жизни?
Смерть от отравления вызывает метаболические изменения в организме. Нарушается биохимия. Замерзшие бомжики, найденные то ли их приятелем, то ли сторожем, то ли дачником (а в Петергофе дачи – это будочки скорее, и жителям до них не 100 км ехать, вполне мог кто-то зайти после работы), отогрелись токо уже в морге. Благо, там ехать – опять не 100 км. Надо насчет биохимии проверить. И то, что мерзлые не оборачиваются или в анабиозе находятся – тоже запомнить.
