Между тем и самые обращения к московскому царю получают в этот период уже особый характер. Прежде цари просили помощи против неверных, теперь – друг против друга. История сохранила память о следующем кровавом эпизоде, в котором были замешаны надежды на Москву. Имеретинский царь Александр III, не имея сил отбиться от владетеля еще недавно подчиненной ему Менгрелии, Левана Дадиана, просил защиты у московского царя Алексея Михайловича, и покровительство было обещано. Тогда младший брат Александра, Мамука, надеясь на русскую помощь, сам предпринял поход на Менгрелию, но в конце концов попался к Левану в плен, был ослеплен и умер от этой страшной операции. Насколько Леван был жесток и необуздан, можно судить по следующему факту: заподозрив свою жену в страсти к одному визирю, он выстрелил в этих несчастных из пушки, изувечил жену и отравил двух ее сыновей.

Мрачна была эта эпоха бессилия перед внешними врагами и вместе жестоких внутренних междоусобий, прерываемых только войнами персов с турками, происходившими на грузинской территории, да кровавыми набегами лезгин. Умственное и нравственное направление изменилось. Литература приняла персидский характер, господствующим языком стал персидский; в мирное время грузины занимались персидской литературой; у богатых и любознательных были персидские библиотеки; остатки же древней грузинской письменности укрывались в стенах монастырских, и только там обучались чтению церковных книг и письму, чем ограничивалось все тогдашнее образование грузин. Из страха мусульман о заведении публичных школ и о распространении наук не смели и думать. Видя гибель самобытности отечества, умственной и религиозной, многие грузинские фамилии ищут нового отечества и выселяются в Россию.

Из царей этой эпохи заслуживает внимания Вахтанг VI, знаменитый как летописец и как законодатель, издавший «Уложение». Сначала христианин, Вахтанг, уступая крайним обстоятельствам, принял наружно ислам, но в течение всего царствования (1711–1724) заботился о доставлении победы христианству и в этом направлении сделал очень много. С его именем связано между прочим начало событий, изменивших историю Грузии и создавших благоприятные условия для ее возрождения. То было нашествие и завоевание всей Грузии турками. Разбитый ими, Вахтанг должен был покинуть отечество и в 1724 году удалился в Петербург, а турки между тем овладели Грузией и объявили ее турецкой провинцией.

Как ни тяжело было для Грузии нашествие турок, но оно имело для нее и свои неоценимые последствия. Персы, утратив на время власть в стране, утратили уже навсегда нравственное влияние, и 1729 год – год объявления Грузии владением турок – кладет конец царям-магометанам. Проходит после того несколько десятилетий, и наступает для нее время возрождения наук и литературы. Персия должна была понять наконец, что для сохранения своего влияния в Грузии ей приходилось уменьшить свои притязания, и когда Надир-шах рядом блистательных побед отнял у турок все их завоевания, он в 1744 году назначил в Грузию уже христианских царей: Теймураза II – в Картли, а сына его, Ираклия II, – в Кахетию. Теймураз, имевший резиденцию в Тифлисе, первый восстановил древний обряд миропомазания и короновался в первопрестольном городе Мцхете.

Со смертью Надир-шаха в середине прошлого века в Персии наступает ряд междоусобных войн за наследство, ослабивших ее могущество и давших Грузии вздохнуть свободно. Благодаря счастливому соединению в руках отца с сыном двух сильнейших грузинских царств страна могла победоносно отражать постоянных врагов – лезгин, и в то же время внутренние раздоры стали менее возможными.

Однако и между Теймуразом и Ираклием возникли скоро несогласия, заставившие первого из них удалиться в Петербург. Там он в 1762 году и скончался семидесяти лет от роду. Тело его перевезено было в Астрахань и похоронено там в городском соборе. До сих пор сохранившаяся надгробная надпись на грузинском языке гласит: «Теймураз Николаевич, наследный царь Грузии, Картли и Кахетии, прибывший в Санкт-Петербург в 1761 году на поклонение Ее Императорскому Величеству, монархине Всероссийской». Замечательно, что спустя девяносто лет, в 1853 году, между медными досками, хранившимися в книжном магазине Императорской академии наук, нашли портрет грузинского царя Теймураза, превосходно исполненный с натуры художником Антроповым. На портрете та же надпись, что и на надгробном камне.

По смерти отца Ираклий соединил под своим скипетром Кахетию и Картли (1762). Тогда явился ему новый соперник из России – Бакар, сын Вахтанга VI, нашедший себе приверженцев в Тифлисе, где была еще свежа память старшей династии Картлийской, но он скоро был вынужден бежать обратно в Россию. Жестокая казнь ожидала его единомышленников, и до сих пор в предместье Авлабарском показывают песчаный берег, где пылали их костры.

С Ираклием II, царем соединенных царств Кахетии и Картли, наступает для Грузии новая эпоха, приведшая ее в конце концов к желаемому миру. И теперь приходят персы и турки и, как прежде, вторгаются лезгины, но Грузия все больше и больше находит защиту со стороны России, пока наконец северный колосс не взял всего дела в свои мощные руки и не вырвал древнюю христианскую страну из-под тяжкого магометанского ига. То была эпоха подъема народного духа, религиозного и нравственного возрождения, воскресших надежд, и Ираклий своим личным доблестным характером был истинным выражением этой эпохи.

Еще в те времена, когда он царевичем жил при персидском дворе и был с Надир-шахом в походе на Индию, он поражал восточного повелителя равнодушием, с которым смотрел на богатства сказочной страны и на почести, которыми его окружали. Это был человек идеи; и шах, умевший выбирать и ценить людей, дорожил советами Ираклия даже по важным военным делам и охотно следовал им. Говорят, что мнения Ираклия пользовались большим уважением даже у индийских жрецов, браминов и факиров и что некоторые изречения его обратились в пословицы.

Как воин, Ираклий был поистине царственным рыцарем, народным идеалом царя и полководца. Вот каким рисуют его предания. Когда он был еще только царем Кахетинским, в 1752 году, значительная персидская армия появилась в Грузии с целью отомстить ей за поражение персов, случившееся в том же году под Эриванью. Грузин было всего три тысячи человек, и многие советовали отступить, но Ираклий не согласился. «Теперь уже поздно отступать, – сказал он своим приближенным, – при первом шаге назад неприятель не оставит в живых ни одного человека». К войску он обратился с простой и трогательной речью. «Не думайте, – сказал он, – что я иду проливать кровь вашу для распространения моих владений, для усиления моего могущества; иду защищать отечество и своих подданных». Он приказал войскам идти за собой, но не начинать битвы, пока он не сделает условного выстрела; после же выстрела грузины должны были дать общий залп и броситься в сабли. Ираклий сел на лошадь и двинулся вперед, держа в одной руке повод, а в другой ружье. В это время татары, составлявшие часть его войска, стали отделяться, рассчитывая принять ту сторону, которая победит. Царь, удрученный этим новым горем, сошел с коня и с горячей мольбой упал на землю перед изображением креста. Тогда один из татарских вождей, подойдя к нему, сказал: «Крест! Если есть в тебе сила, ты сделаешь сегодня передо мной чудо».

Персияне между тем со всех сторон обложили грузин, и один из персидских ханов, выехав вперед, громко крикнул: «Где царь Ираклий?» – «Если ты ищешь царя, – ответил ему Ираклий, – то взгляни, он перед тобой». Хан бросился на него с копьем в руке, но царь выстрелил, и перс упал мертвый. Выстрел был принят за сигнал к нападению; грянул залп, и грузины бросились на неприятеля так неожиданно, что обратили его в бегство. Победителям досталось двенадцать пушек, все знамена, тысяча верблюдов и весь лагерь. Татарский вождь, ожидавший чуда и пораженный бегством персидской армии, обратился в христианство. Таков был царственный рыцарь Ираклий, и имя его скоро сделалось настолько славным и грозным, что к его покровительству стали прибегать соседние властители.