Для обеих сестер прощание было тяжелым. Мэгги была так близка к тому, чтобы умолять Майкл позволить ей остаться, что прикусила губу до крови, чтобы удержать эти слова. А Майкл, не понимая причины страданий Мэгги, чувствовала ее боль почти так же остро, словно это была ее боль.

Коннор вышел на площадку и встал позади Мэгги. Воздух был прохладным, поезд взбирался по склону горы, поросшему деревьями. Слева голубые ели торчали из земли под немыслимыми углами, а справа склон обрывался так круто, что шагнуть из поезда в этом направлении было бы все равно что шагнуть прямо в небо.

— Ты жалеешь, что не спросила ее, можно ли остаться? — тихо спросил Коннор. Он стоял так близко, что ощущал аромат ее волос.

Мэгги не обернулась, а когда почувствовала легкое прикосновение его ладоней к своим плечам, не сопротивлялась.

— Ты понял?

— Это было совершенно очевидно, любой мог заметить. Мэгги закрыла глаза. Она не хотела, чтобы заметил любой. Глаза ее наполнились слезами.

— Мэгги?

Кончиками пальцев он осторожно подтолкнул ее, приглашая повернуться, но не требуя этого.

Поезд продолжал взбираться вверх, неумолимо приближая их к тому моменту, когда они расстанутся, а Мэгги повернулась и прижалась к Коннору, не опасаясь его силы, а нуждаясь в ней. Слезы полились из ее глаз, а он осторожно держал ее в объятиях и позволял рыдать у него на груди.

Мойра Уорт повернула за угол коридора наверху и чуть было не столкнулась с экономкой. Из кармана передника миссис Кэйвенау выглядывала ткань для полировки мебели, в одной руке она держала швабру и совок, а в другой — черный кожаный саквояж.

— Вы из комнаты Мэгги? — спросила Мойра.

— Конечно, — объяснила миссис Кэйвенау. — Я давно собиралась заняться ею, с тех пор, как уехала наша малышка. Но у меня до сегодняшнего дня все руки не доходили. — Ее круглое лицо расплылось в улыбке. — Посмотрите, что я там нашла, когда принялась за уборку всерьез. — Она бросила совок и прислонила швабру к стене. — Подумайте только, это было у нее под кроватью. — Она подняла кожаную сумку. — Да еще так далеко под кроватью, что мне пришлось ручкой швабры доставать ее оттуда.

— Уж в тщательности вам не откажешь, миссис Кэйвенау, — сказала Мойра. Она взглянула на саквояж. — Не помню, чтобы раньше видела Мэгги с этой сумкой.

— Немного похоже на докторский саквояж.

— И я так подумала. Вы полагаете, бедняжка купила его до того, как получила известие из медицинской школы?

— Очень может быть, — согласилась Мойра. — Вы его открывали?

Миссис Кэйвенау поджала губы.

— Не мое это дело, — чопорно ответила она. — Я несла его вам.

Мойра взяла сумку. Подергала замок, но он не открылся.

— Он застрял.

— Я знаю. — Экономка слишком поздно осознала свою ошибку, но у нее хватило такта казаться смущенной. — Я была уверена, Мэгги не возражала бы, чтобы я заглянула в нее.

Мойра рассмеялась:

— Вы неисправимы, — Она отдала сумку обратно миссис Кэйвенау. — Не так уж важно, что там внутри. Это принадлежит Мэгги. Почему бы вам его не упаковать и не послать ей? Ей будет приятно. Может быть, у нее даже будет случай его использовать там, куда она поехала.

— Куда его послать? На ранчо «Дабл Эйч»?

Мойра покачала головой:

— Пошли Майкл в Денвер. Она придумает, как лучше передать его Мэгги.

Миссис Кэйвенау подхватила сумку и подняла совок и швабру.

— Считайте, что дело сделано, — заверила она и по спешила прочь по коридору.

Пока Коннор ездил на восток, его конь жил в платной конюшне в Квинз-Пойнте. Мэгги стояла у входа в стойло и с веселым изумлением наблюдала за их воссоединением. Трудно было понять, кто более счастлив, Коннор Холидей или его конь. Она так и сказала ему.

— Ураган со мной уже три года, — ответил ей Коннор, вовсе не оправдываясь. — Он самый лучший конь для дальних поездок из всех, что у меня были… — Голос его упал до шепота, так что слышать его могла только она. — И мои кобылы его тоже любят. — И рассмеялся, когда Мэгги, как он и ожидал, покраснела. — Теперь подожди снаружи, пока я буду торговаться с хозяином по поводу оплаты. — И он подтолкнул Мэгги к выходу.

Мэгги не задумывалась над товарищескими отношениями, которые возникли между ними, из боязни, что они не выдержат пристального изучения. Она принимала их на веру, придя к выводу, что невозможно бесконечно долго находиться в натянутых отношениях. Переломный момент наступил тогда, когда он просто обнял ее и позволил выплакаться, пока она не обессилела. И ни о чем не спросил. Просто принял все как есть.

Это освободило Мэгги так, как ничто другое. Она не знала, изменил ли Коннор свое мнение о ней; это было не важно. А важно было то, что она его больше не боялась. Коннор купил на конюшне фургон и двух кобыл для Урагана. Их вещи, количество которых значительно уменьшилось после пребывания в доме Майкл, погрузили очень быстро. Коннор закупил провизию на дорогу и еще припасы для Мэгги, чтобы взять их к Дансеру Таббсу, а также сделал запасы для ранчо. Привязал Урагана сзади к фургону, так как Мэгги не умела обращаться с вожжами повозки и Коннор боялся, что конь ее сбросит, если она сядет на него.

— Хорошенько посмотри на этот шахтерский поселок, — сказал он ей, когда они готовились к отьезду. — Между ним и Дансером нет ничего похожего. Мы будем одни.

Но Мэгги смотрела на Коннора, а не на городок.

— Я готова ехать, — ответила она. — Все, чего я хочу, находится впереди.

Коннор Холидей невольно спросил себя, не имеет ли она в виду и его самого.

— Ладно. Но если передумаешь, то в этом нет ни чего позорного.

У Мэгги не было намерения передумать. Коннор щелкнул поводьями, и пара медленно двинулась по грунтовой дороге, ведущей из Квинз-Пойнта.

Участок Дансера Таббса находился в трех днях пути от поселка шахтеров. Коннор предупредил Мэгги, что переезд будет тяжелым. Тронувшись в путь, он ни разу не повторил этого. Было бы неуважением пытаться защитить Мэгги от последствий принятого ею решения, и Коннор не пытался этого делать. За исключением того, что он не давал ей править лошадьми, Коннор требовал, чтобы она выполняла ту же работу, что и он.

Мэгги не могла предвидеть по-настоящему, какой будет эта поездка. Если бы Коннор не пожалел времени и обрисовал ей все сложности поездки, она бы ему не поверила. Потребовался всего час езды на жестком сиденье дощатого фургона, чтобы убедить Мэгги, как плохо она к ней подготовлена. Спина у нее болела от постоянной тряски, а зад, несмотря на юбки, нижнюю одежду и пыльник из хлопка, был весь в синяках. Капор с широкими полями защищал от солнца большую часть лица, но она чувствовала, что кончик носа краснеет. Корсет сдавливал ее и причинял неудобства, зато поддерживал грудь. Без него, казалось ей, на ее блузке отлетало бы по пуговке всякий раз, когда им попадался ухаб.

Когда они остановились, чтобы дать отдых лошадям, Мэгги помогла принести воду и накормить их. Она перебралась через камни и побрела через ручей туда, где лошади не могли добраться до воды, пока были привязаны к фургону. Опустилась на колени на берегу и стала пить из ледяного ручья, зачерпывая воду ладонью, смыла пыль, осевшую за полдня на лице и шее.

Сквозь полуопущенные веки своим отстраненным взглядом Коннор наблюдал за ней. Он не сделал попытки помочь ей и ничем не показывал, что у него могло возникнуть такое желание. Ему только надо было прислушаться к собственным онемевшим конечностям и ноющим мышцам, чтобы понять, как больно Мэгги, и все же она ни разу не пожаловалась ни тогда, ни на протяжении всего остального путешествия.

Когда Коннор объявил, что они остановятся на ночлег, Мэгги, как он заметил, не испытала особого облегчения, просто согласилась. Довольно неуклюже спустившись на землю, она начала собирать хворост для костра и, следуя указаниям Коннора, сосновые ветки, чтобы сидеть и спать было помягче. Она же принесла воду для кофе, пока Коннор готовил еду из копченой ветчины и бобов. Он показал ей, как испечь хлеб из кукурузной муки на сковородке над костром, и Мэгги стоя смотрела ему через плечо, пока он суетился у огня.