— Расскажи мне о нем.

— О госпитале?

— Можно начать и с него, если хочешь.

— Здесь особо не о чем рассказывать, — пожала она плечами.

— А по-моему, это не так. Как ты выбрала свой орден?

— Я бы не сказала, что выбрала его сама. По крайней мере сознательно. Меня призвало само это место. У мамы была привычка навещать больных каждую среду. И она брала меня, еще совсем малышку, с собой в госпиталь, который опекали сестры из монастыря Призрениях Малых Сих. Обычно я сидела возле нее, пока она читала больным вслух или писала для них письма. Время от времени мне поручали принести воды или поправить подушки.

Мэри поуютнее устроилась у него в руках и продолжила:

— Джей Мак постоянно спорил с мамой из-за этих визитов. Он боялся, что мы подцепим какую-нибудь болезнь, и не жалел денег на благотворительность в надежде, что это удовлетворит маму и она оставит госпиталь. Но она все равно желала лично участвовать в уходе за больными. Маме всегда было нелегко противоречить Джею Маку, но на протяжении долгих лет она выдерживала с ним спор, касающийся госпиталя.

— И всякий раз таскала тебя за собой.

— Еженедельно, — кивнула Мэри.

— Пока ты не приняла постриг. Тогда визиты в госпиталь прекратились.

— Как ты это узнал? — Она удивленно приподняла голову.

— Просто догадался.

«Нет, — подумалось Мэри, — это не совсем так». Райдер обладал необъяснимой способностью слушать ее так, что до него доходило намного больше, чем было сказано. Он словно улавливал эхо, становившееся четче я громче, чем ее голос.

— По-моему, — задумчиво промолвила она, — она перестала считать себя обязанной бывать там так часто, коль скоро я постоянно забочусь о больных. — Она снова улеглась ему на плечо. — Понимаешь, мама хотела стать монахиней. То платье, в котором я пришла к тебе в тюрьму, было сшито не для меня. А для нее. Она никогда не говорила мне, что желала бы избрать этот путь для себя.

— Неужели?

— Ну во всяком случае, почти не говорила. Глядя на нее, нельзя было сказать, что она сожалеет о том, что прожила жизнь с моим отцом.

— Возможно, это оттого, что она действительно не сожалела об этом.

— Да, пожалуй, ты прав, — подумав, согласилась Мэри. — Мама никогда не сожалела о принятых решениях, однако и не желала расставаться с былой мечтой.

— И передала ее тебе.

— Вернее, вложила в меня силком. — Даже ей самой отчетливо слышались гнев и нежелание прощать, заключенные в этих словах.

— Ты не хотела ходить вместе с нею в госпиталь?

Трудно было ответить однозначно. Размышляя, Мэри следила за тем, как Райдер взял ее руки и переплел ее пальцы со своими. Ее рассеянный взгляд, заполненный видениями прошлого, устремился в пространство.

— В госпитале было интересно, — медленно начала она, — и прежде всего меня очаровывали монахини. Они двигались так ловко, так быстро, казались такими загадочными. Добрыми. Вежливыми. Расторопными. Отчужденными. Тогда мне непонятна была причина их отчужденности. Мне казалось, это качество присуще всем, кто посвятил себя служению Господу. И лишь многие годы спустя я догадалась, что они попросту осуждали мою мать. Понимаешь, она оказалась падшей женщиной. По крайней мере в их глазах. А я была незаконнорожденной — Мэри грустно улыбнулась, стараясь подавить вновь подступившие к глазам слезы. Мама не ходила к мессе с того дня, как стала любовницей Джея Мака, однако еженедельно являлась за новой порцией унижения от этих святых сестер.

— Чтобы помочь страждущим?

— Чтобы искупить грех содеянного. И я в какой-то степени являлась частью этого плана, который никогда не был моим собственным. Да, я получала удовлетворение, ухаживая за больными, и меня привлекали монахини, но если говорить честно, я с такой же охотой сопровождала бы маму каждую неделю, скажем, на лошадиные бега. — Она почувствовала, как Райдер сжал ее пальцы. — Мне нравилось быть вместе с нею, вот и весь сказ. — Мэри мрачно засмеялась и покачала головой:

— Ну и эгоисткой же я была…

— Мэри, — попытался возразить Райдер, — я никогда не думал…

— Не спорь, — настаивала она. — Это правда. Ведь я родилась первой и в течение какого-то времени имела маму в своем полном распоряжении. Ведь я была первой Мэри! А потом пришли другие, с которыми мне пришлось делить и маму, и имя. — У Мэри возникло такое чувство, будто сердце ее начинает сочиться ядом. — Проведенное с нею в госпитале время было для меня чрезвычайно важным. Я знала, что ей доставляет удовольствие брать туда именно меня и что она никогда не позовет с собой кого-то из сестер. Я надеялась избавиться от них угрозами, если вдруг кто-то вздумает сунуть туда нос. Этого были достойны только мы с мамой, и даже необходимость делить ее с больными не воспринималась мною болезненно, ведь в уходе за ними она принимала мою помощь. — Мэри с всхлипом перевела дыхание и продолжила свой рассказ таким тихим голосом, что Райдер с трудом различал слова:

— А став одной из сестер, я увидела, что этим порадовала ее пуще прежнего. — Она тихонько высвободила руку из пальцев Райдера и уселась, прикрывая грудь одеялом:

— Я ужасно плохая, Райдер. Я оказалась мошенницей. И лгуньей.

Райдер осторожно погладил ее по щеке, убрав с лица влажную прядь волос:

— Ты слишком сурово судишь себя, Мэри.

— Нет, я просто… — затрясла было головой девушка, но Райдер перебил ее:

— Никто никогда не требовал от тебя того, что ты стараешься требовать от себя. Если ты и притворялась, то делала это искренне. Годы, проведенные в служении Господу, не могут оказаться ложью. Ты помогала страждущим. Ты щедро делилась с ними силой своего духа, своей веры. Ты поддерживала тех, кого оставили силы, ободряла утративших надежду. И в этой жизни не было обмана. Отзывчивая… самоотверженная… верная… невинная… — ты на самом деле была такой, Мэри.

Ах, как ей хотелось ему верить! Как ей хотелось, чтобы он верил в то, что говорил!

Райдер следил за бушевавшей у нее в душе бурей, отражавшейся в огромных зеленых глазах. Он уселся, опираясь спиной на каменную стену и ласково обнял Мэри, свернувшуюся калачиком у него под боком. Как и в ту первую ночь их знакомства, его объятия подействовали на нее умиротворяюще.

— Если бы ты прожила свою жизнь по-другому, мы ни за что бы не встретились, — прошептал он. — И я имею дерзость утверждать, что рад избранному тобою пути. — Зажмурившись, он прижался щекой к ее макушке. — Мне радостно думать, что сам Всевышний приберег тебя для меня. Он знает, что ты спасла мне жизнь.

Мэри улыбнулась трясущимися губами и зажала рот кулачкам, чтобы не зарыдать в голос. Убаюканная его сильными руками, она заснула безмятежно, как дитя.

— Расскажи мне поподробнее про Анну Лей, — попросила Мэри, которой надоело прикидываться погруженной в чтение. Потянувшись, она захлопнула книгу и швырнула ее обратно в корзину. Райдер сидел на краю каменной кровати. К его больной ноге была привязана веревка, пропущенная через деревянную перекладину. Поднимая полное воды ведро, прикрепленное к другому концу веревки, он старался вернуть силу истощенным во время болезни мускулам. Его лицо заливал пот, однако Райдер продолжал упражнения. — По-моему, ты перебарщиваешь с нагрузками, — заметила Мэри. — Передохни и расскажи про Анну Лей.

Он приостановился — причем в этот момент ведро с водой зависло в воздухе — и проворчал, оставаясь совершенно равнодушным к строгому взору Мэри:

— Ты ведешь себя, как шишка на ровном месте.

— Мои сестрицы твердили то же самое. Мне на это наплевать.

— Поняв, что Райдер намерен проявлять не больше повиновения, нежели ее пресловутые сестрицы, Мэри перешла от слов к действию. Она вскочила с кресла и, прежде чем он разгадал ее намерение, подхватила висевшее на веревке ведро и выплеснула из него воду обратно в пруд. Прижав ведро к груди, она поспешно возвратилась в кресло.

— Позже ты сам будешь меня благодарить за это! — буркнула она.