— Между нами много чего произошло, — чистосердечно призналась она. — И началось это тогда, когда она не смогла принять мое решение, а я не смогла смириться с ее неприятием.

Ренни с сочувствием кивнула:

— И даже Майкл с Мегги не смогли ее уговорить?

— Я и не думала их об этом просить. — Старшая сестра предупреждающе посмотрела на младшую и добавила:

— И тебя тоже не прошу. Не суйся куда не надо.

— Да я даже не знаю, с чего начать, — заверила Ренни.

Как будто подобная мелочь когда-то ее останавливала. Правда, грозный взгляд старшей сестры заставил младшую на минуту задуматься. И она невольно, словно защищаясь, вскинула руки вверх. В прежние времена Мэри не упускала случая выдрать у Ренни пару-другую каштановых прядей, чтобы привести ее в чувство. Девушка решилась опустить руки только тогда, когда во взгляде старшей сестры угроза сменилась лукавством.

— Вот-вот, не забывай, что я скора на расправу, — суховато произнесла Мэри.

— Значит, мама совсем ничего не хочет понять? — серьезно спросила Ренни, не обращая внимания на угрозу.

— Откуда я знаю. Она пресекает даже намеки на эту тему.

— Эх, Мэри, — грустно вздохнула Ренни.

— По пути в Денвер мы только и знали, что обменивались мнениями о всяческой ерунде. О погоде. О книгах. О пассажирах из встречных поездов. Мы таскались по бесчисленным магазинам в бесчисленных городах, покупая подарки внукам. Но стоило только мне коснуться в разговоре моего желания учительствовать, я наталкивалась на ледяное молчание. И всякий раз мама принималась плакать, застав меня за чтением Библии.

Слова давались Мэри с трудом, их приходилось проталкивать через комок, отчего-то вдруг возникший в горле. Ренни тоже почувствовала, как слезы подступили к глазам:

— Бедная ты, несчастная, — прошептала она.

— Обе мы несчастные, — горестно усмехнулась Мэри. — Я ни минуты не сомневалась, что мама сознательно дала делу такой оборот. Просто теперь она и сама растерялась и не знает, как ей быть. — Мэри пригубила свой чай. Ароматный, пахнущий медом напиток смягчил ее пересохшее горло. — Пока мы гостили у Мегги, мне казалось, что наступил какой-то прогресс. Мама уже не выглядела такой мрачной. И терпела, когда мы с Мегги обсуждали мое решение покинуть монастырь. — Мэри невесело усмехнулась. — Во всяком случае уже не выскакивала из комнаты как ошпаренная, стоило мне завести об этом речь.

— И что дальше?

— Ничего. По крайней мере она не сделала ничего. Боюсь, я сама все испортила. — Мэри сокрушенно вздохнула, увидев на лице Ренни растерянность. — Это случилось, когда мы уезжали от Мегги. Они с мамой закрылись на кухне и о чем-то шептались на прощание, пока я собирала вещи. Оказалось, что мама забыла одно из платьев в шкафу, и я открыла ее сундук, чтобы сложить его вместе с остальными. — Тут у Мэри перехватило дыхание от подступивших рыданий. Она запрокинула голову, стараясь подавить слезы, и едва не выронила чашку с блюдцем. Почувствовав, что Ренни вложила ей в руку платок, Мэри благодарно улыбнулась:

— Спасибо! — и вытерла глаза, а платок сжала в кулаке.

Ренни опустилась на колени перед сестрой и, ласково сжав ее руки, спросила:

— Так что же ты нашла в сундуке? Мэри! Что там было?

Мэри с трудом перевела дыхание и прошептала:

— Монашеское платье! Мама повсюду таскала его с собой!

Ренни понурилась, не зная, кого ей больше жаль: сестру или мать.

— Неужели она надеялась, что ты передумаешь?

— Нет, все оказалось гораздо хуже.

— Хуже?

— Там было не мое платье.

— Не твое?.. — совсем опешила Ренни.

— Нет, не мое. По-моему, оно было сшито для мамы. — Мэри видела, что Ренни не верит своим ушам. Она и сама не сразу в это поверила, когда нашла платье. — Понимаешь, трудно сказать, как сложилась бы мамина жизнь, если бы она не приехала в Америку или не повстречалась с Джеем Маком. Поэтому я не беру на себя смелость судить, что именно она замыслила, когда взяла с собой монашеское одеяние, однако отлично помню, что почувствовала в тот момент я сама. — На щеке ее нервно забилась жилка. — Это было послание, предназначенное для меня. — Даже сейчас Мэри ничего не могла поделать с яростью, разгоревшейся в сердце. Она до боли стискивала зубы, понимая, что может наговорить лишнего.

Ренни понимала, почему сестра замолчала.

— Ты ведь знаешь, что она по-прежнему тебя любит… — тихонько произнесла она.

Душа Мэри рвалась на части. Девушка потупилась, чтобы не отвечать на пытливый, проницательный взгляд Ренни. Она не могла отделаться от назойливой мысли, что все это только чувства, только неопределенные чувства и догадки.

Гарри Бишоп поставил стул в коридоре, всего в футе от решетки камеры Райдера. Флоренс сухо поблагодарила его и села, отослав прочь повелительным взмахом трости. Пока дверь за часовым не закрылась, она не промолвила ни слова.

— Тебе что, нечего сказать? — осведомилась она, увидев, что Райдер при ее появлении отвернулся лицом к стене.

— Что вам здесь нужно? — неохотно обернувшись, буркнул он.

— Ну и ну… Вот так милая встреча, — Флоренс очень старалась, чтобы ее голос звучал обиженно, но — без толку. Прошло едва ли девять часов с тех пор, как Райдеру вынесли приговор. Стало быть, жить ему оставалось менее двух суток.

— Флоренс, я имел в виду лишь то, что вам не следовало сюда приходить. Если это дойдет до генерала Гарднера…

— Позволь мне самой разбираться с собственным сыном!

— Но ведь здесь замешан еще и Гарри Бишоп, — возразил Райдер. — И ему не приходится рассчитывать на генеральское снисхождение. — Райдеру было известно, что Флоренс не постеснялась прибегнуть к подкупу часового, чтобы получить возможность постоянно навещать пленника, и до поры до времени им это сходило с рук. Но все же оставалась опасность разоблачения, и Райдер то и дело протестовал против такой беспечности. Но его почти не слушали, однако он все равно возражал — поскольку понял, что именно этого от него и ждут. Судя по всему, Флоренс Гарднер развлекалась обстановкой тайного заговора, находя удовольствие в хождении по лезвию бритвы. — Да я и не ожидал увидеть вас сегодня, — добавил Райдер. — Вы исчезли до окончания суда.

Действительно, когда суд собрался объявить приговор, Флоренс предпочла удалиться к себе в комнату. Не крутиться же ей среди остальных офицерских жен, откровенно жаждавших крови! Никто не разделял ее веры в невиновность Райдера — тем более разведчик не мог представить суду ни одного мало-мальски весомого доказательства. Для Флоренс было невыносимо сознание того, что Маккея приговорит к повешению не кто иной, как ее собственный сын.

— Я не желала там присутствовать, — коротко призналась она, прежде чем перейти к главной цели своего визита:

— Зато там был твой дядя.

— Я видел.

— Вот как? А он уверял, что ты даже головы в его сторону не повернул!

Лицо Райдера оставалось похожим на непроницаемую маску. Он ничего не ответил — просто молча смотрел на Флоренс.

— Он хотел навестить тебя нынче вечером, — продолжила Флоренс, — и Джошуа дал разрешение, но сенатор сказал, что ты сам отказался от свидания.

— Он был здесь, и очень быстро ушел.

— Потому что ты отказался с ним разговаривать.

— Верно.

— Уилсон Стилвелл верит в тебя, — грустно, с сочувствием, сказала Флоренс. — Он пришел потому, что хотел помочь!

Райдер решил не разочаровывать ее относительно намерений сенатора.

— Так вы за этим сюда явились? Заставить меня повидаться с ним опять?

— Отчасти — да, — имела мужество признаться Флоренс.

— А еще почему?

В горле у нее стоял комок, однако старуха старалась не опускать взгляда. Хотя очень трудно было выдержать пронзительный, всезнающий взор холодных серых глаз Райдера.

— Потому что хочу попрощаться. Больше я сюда не приду. К тебе не пропустят никого, кроме офицеров и священника. Гарри предупредил меня об этом приказе. И на сей раз он не станет делать исключений. Еще он сказал, что сюда больше не пропустят даже сенатора Стилвелла.