– И она с этим согласилась? – удивился Кристиан.

– Это совершенно не важно, Кристиан, согласилась она или нет, – рявкнул Скотт, заставив Сьюзен отпрянуть, – я ее врач, и я говорю, что работа ее измотала.

– Скотт, – ласково проговорила Сьюзен, – что случилось?

– Ничего.

Сердце у Кристиана похолодело. Он спросил срывающимся от страха голосом:

– Дженни сильно больна, Скотт? Она умрет?

Скотт поднял глаза и вгляделся в пепельно-серое лицо друга. «Черт бы побрал эту Дженни! Сколько ему приходится из-за нее страдать!» – с неприязнью подумал он.

– Нет, – резко сказал он и добавил уже более спокойно:

– Нет, она не умрет. У нее не грипп и не воспаление легких. Она довела себя до полного изнеможения, но это не смертельно: отдых и хорошее питание восстановят ее силы.

– Ты уверен?

Скотт прямо встретил подозрительный взгляд Кристиана и солгал сквозь зубы:

– Уверен. – Он допил свой чай. – А теперь расскажи мне, что Дженни здесь делает. Мне кажется, это имеет какое-то отношение к ее состоянию.

Кристиан сел в кресло-качалку напротив Сьюзен и Скотта.

– Покажи ему фотографии, Сьюзен. А я объясню.

Пока Скотт и Сьюзен смотрели фотографии, Кристиан рассказал им все, что узнал от Дженни. Он также объяснил им технические трудности, с которыми столкнулась Дженни, показал, где она не правильно выбрала время экспонирования, а где не так, как полагается, проявила снимок.

– Ее работа вполне профессиональна, – сказал Кристиан, – но эти трудности технического порядка, их не решить методом проб и ошибок. На таком расстоянии она не получит необходимую ей улику. Нам надо пронести фотоаппарат в банк.

– Ну конечно, – кивнул Скотт, – попросим Вильяма и Стивена позировать нам перед открытым сейфом, и желательно с карманами, доверху набитыми казначейскими билетами.

– Ох, Скотт, – сказала Сьюзен с упреком, – я уверена, что, если Кристиан предлагает пронести фотоаппарат в банк, значит, он знает, как это сделать, не вызвав подозрений.

Кристиан улыбнулся, польщенный доверием Сьюзен, хотя и незаслуженным.

– Должен признаться, Сьюзен, что пока у меня нет никаких идей, – взяв один снимок, он стал его рассматривать, покачиваясь в кресле, – но они будут… я знаю!

Амалия Чазэм была страшно взволнована. Она вывела мистера Тодда из голубой гостиной и потащила по коридору к себе в кабинет.

– Повтори еще раз, – сказала она, как только они остались вдвоем, – ты в самом деле нашел ее?

Джон Тодд кивнул. Сняв пальто, он бросил его на спинку кресла. В волосах его таяли снежинки.

– Ты была права, Амалия. Кристиан Маршалл вывел меня на нее. Я столько времени следил за ним впустую, что уже думал, ты ошиблась. Но сегодня, – он тихо присвистнул, восхищаясь умом Амалии, – сегодня твои подозрения подтвердились. Она записана как миссис Уоллес Смит, номер 212, отель «Святой Марк». Так ее назвал Маршалл. Он взял ключ от номера и…

– Он тебя не видел?

– Нет. Я уверен.

– А ты видел ee?

– Э… нет, – неохотно признался Тодд, – то есть не совсем.

Радостное волнение Амалии испарилось так быстро, как будто его и не было. В ее изумрудных глазах вспыхнул недобрый огонек.

– Что значит «не совсем»? Так ты видел ее или нет?

– Нет.

Амалия подлетела к буфету, плеснула себе в рюмку бренди и обернулась к Джону Тодду.

– Тогда откуда ты знаешь, к кому приходил Маршалл? – язвительно спросила она. – Это мог быть кто угодно! Боже мой, Тодд, тебе не следовало сюда являться, не выяснив все до конца! Иначе что толку в том, что Мэгги вытянула сведения из младшего Беннингтона? Наконец-то я услышала нечто заслуживающее внимания – падчерица Вильяма действительно была отправлена в клинику Дженнингсов, но сбежала оттуда благодаря очевидному попустительству Кристиана Map…

Тодд поднял руку:

– Помолчи, Амалия! Я не хочу больше слушать. Я полностью уверен в том, что сегодня вечером Маршалл виделся с падчерицей Беннингтона. Посмотри на это и реши сама. – Взяв свое пальто, Джон вытащил из кармана листок бумаги и развернул его. Он не отдал его Амалии, заставив ее приблизиться. – Маршалл обронил это, проходя по вестибюлю.

Амалия уставилась на рисунок. Рот ее раскрылся от удивления.

– Это она!

– Знаю! Более того, когда Маршалл поднялся наверх, я показал этот рисунок портье, и тот сразу ее узнал. Он сказал, что это миссис Уоллес Смит из 212-го номера.

– Мне плевать, как она теперь себя называет! Я знаю, кто она такая, Тодд, а ты знаешь, как ее найти. Вильям Беннингтон еще пожалеет о том, что пытался перевести на меня стрелки!

– Доброе утро! Как ты себя чувствуешь? – спросил Кристиан, ставя поднос с завтраком Дженни на колени.

– Так же, как вчера, и позавчера, и позапозавчера, – недовольно проворчала она. Взяв с подноса ломтик поджаренного хлеба, она откусила кусочек. Ее бурлящий желудок немного успокоился. – Послушай, Кристиан, вот уже скоро две недели, как Скотт держит меня в постели. Тебе не кажется это смешным?

– Мне никто не сочувствовал, когда точно так же он поступал со мной.

– Тогда было другое. Ты пьянствовал дольше, чем я болела.

– Это верно.

Дженни подвинулась, и Кристиан присел на край кровати. Она не могла пожаловаться на ту заботу, которой окружил ее Кристиан в последние десять дней. Он следил за тем, чтобы она вовремя ела, много спала, читал ей, развлекал историями о своем детстве в доме Маршаллов и обещал подумать над проблемами Беннингтонов и «Траста».

Она ему верила. Как только она пошла на поправку, Кристиан буквально засыпал ее вопросами о распорядке дня Вильяма Беннингтона. При этом он все скрупулезно записывал в блокнот, не полагаясь на память.

Он узнал, что Беннингтоны могли запускать руку в банковские деньги всего два раза в месяц – в те дни, когда сейф раздувался от зарплаты местным служащим. Они никогда не выписывали чеков, имея дело только с наличными, и, похоже, работали сообща. О хищениях Дженни знала в основном из подслушанных разговоров, но, переехав в отель «Святой Марк», она достаточно долго наблюдала за кабинетом Вильяма и, несмотря на плохую видимость, знала, что там происходит.

В конце концов она ответила на все вопросы Кристиана, правда, он так и не сказал ей, что у него на уме. Насколько знала Дженни, Кристиан еще не придумал, как устранить технические трудности.

– Поешь чего-нибудь, – предложил он, ласково поднося к ее губам кусок тоста. – Когда Скотт оставил тебя на моем попечении, я обещал, что не дам тебе зачахнуть.

– Это вряд ли случится. – Она откусила кусочек тоста. – Ты будешь сегодня рисовать?

– Нет, – он выглянул из окна ее спальни, – сегодня слишком облачно, и я сомневаюсь, что прояснится. Соглашайся переехать ко мне, Дженни, тогда у меня не будет проблем со светом. Вот только у меня в студии ты, наверное, будешь мерзнуть, – признал он после задумчивого молчания. – Кажется, в этом году весна никогда не наступит. Я слышал, что в Централ-парке еще катаются на коньках.

Дженни вздохнула. Как бы ей хотелось пойти туда с Кристианом!

– Можно взглянуть на портрет? – спросила она.

– Нет. Он еще не закончен.

С тех пор как Кристиан начал писать портрет, она слышала от него один и тот же ответ. Его мольберт стоял в углу спальни Дженни, накрытый простыней. На столе, безнадежно испорченном брызгами краски, лежали кисти, тюбики с красками и палитра.

– Это одна из лучших моих вещей, – заявил он, надеясь успокоить Дженни.

– Ну-ну. Будь моя воля, я не позволила бы тебе писать мой портрет сейчас. Не понимаю, какая радость рисовать человека с желтой кожей, кругами под глазами и костлявым подбородком? Подожди, пока я немного поправлюсь.

– Когда я пишу портрет, то представляю тебя уже поправившейся, – важно заверил Кристиан, борясь с улыбкой, – это право художника.

Дженни лукаво взглянула на него, потом показала на поднос с завтраком: