Возникла и еще одна, непредвиденная трудность. Когда Стивен и его отец бывали вместе, они обычно разговаривали, расхаживая по кабинету. Это означало движение, а движение было серьезной помехой в работе Дженни. Время экспонирования, необходимое при мокром способе фотосъемки, требовало неподвижности объекта. С этим не было проблем, когда фотограф снимал недвижимость. На всех фотографиях Дженни первый сберегательный банк «Траст Хэнкока» выходил очень хорошо, во всех подробностях. Улица, однако, всегда казалась пустой – кареты и прохожие двигались слишком быстро, чтобы запечатлеться на пленке из коллодия. Когда Вильям и Стивен ходили по кабинету, глаз фотокамеры не мог поймать их изображения. В лучшем случае у Дженни получалось размытое пятно, обозначавшее движение, но такой снимок, разумеется, не мог служить необходимой уликой.

С каждым днем Дженни все больше убеждалась, что, если она хочет добиться успеха, нужно подобраться поближе. Но как это сделать, она не знала. Задача казалась просто неразрешимой, а в иные дни, такие, как сегодня, она чувствовала себя особенно несчастной и у нее опускались руки.

Ветер ледяными порывами налетал на балкон и трепал подол платья Дженни. Она чувствовала, как морозный воздух забирается ей под юбки, и сильно дрожала. Если не считать возможности заработать воспаление легких, на балконе делать было нечего. Дженни шагнула обратно в спальню, заперев за собой двойные двери.

Отель «Святой Марк» мог похвастаться не только роскошью центрального отопления. Проектируя это здание, Кристиан Маршалл учел лучшие особенности других известных гостиниц, таких как отель на Пятой авеню и «Метрополитен». Здесь был лифт, который осторожно, иногда рывками, поднимал клиентов из вестибюля на любой из семи этажей. Кроме того, в номерах отеля «Святой Марк» предусматривались ванные комнаты. Дженни все это казалось раем. Путешествуя по Европе, она не видела ничего, что могло бы сравниться с гениальными изобретениями и новинками Америки. И ни в одном городе Соединенных Штатов не было столько удобств и комфорта, как в Нью-Йорке.

Она пустила теплую воду, наполнив медную ванну с дубовыми краями меньше чем наполовину. Для Дженни удовольствие погрузиться по шею в ароматную воду все еще перечеркивалось ужасными воспоминаниями о процедурном кабинете.

К ванной примыкала гардеробная. Здесь Дженни переоделась в атласный халатик, присланный Рейли в сундуке с ее вещами. Она купила этот халат травянисто-зеленого цвета в парижском салоне по цене, которая даже ее повергла в шок, и хотела подарить его маме. Лилиан Беннингтон так никогда и не увидела этого подарка.

Дженни покинула Францию сразу, как только услышала о болезни матери, но до сих пор терзалась чувством вины, что не сделала этого раньше. Она приехала в Нью-Йорк через две недели после похорон матери. Стоя над ее могилой в окружении только что увиденных отчима и сводного брата, Дженни убеждала себя в том, что вообще никогда не должна была оставлять свою маму. Как странно порой оборачивается жизнь!

Дженни обмотала волосы полотенцем, повесила халатик на спинку стула и скользнула в ванну. Занемевшие пальцы на руках и ногах слегка защипало от тепла. Откинувшись назад, она опустила голову на край ванны и вспомнила, как на удивление практично и дальновидно отреагировала ее мама на первый раскол Штатов. Предвидя войну, Лилиан устроила свою дочь в парижскую школу как раз накануне избрания Линкольна. К моменту его вступления в должность Дженни уже была на пути во Францию.

Порой, оглядываясь на прошлое, Дженни спрашивала себя, зачем мама отправила ее за границу. В то время казалось, что тревоги Лилиан напрямую связаны с опасностями надвигающейся войны. Она пророчила всем подряд, что повстанцы будут победно маршировать по Пятой авеню еще до того, как Линкольн соберет войска. Разумеется, Дженни разделяла страхи матери. Когда ее посадили на пароход до Европы, она плакала, потому что разлучалась с мамой, а вовсе не потому, что уезжала.

Однако вскоре после прибытия в Париж у Дженни появились первые сомнения. Во втором письме, которое она получила из дома, Лилиан заявляла о своем намерении повторно выйти замуж. К моменту получения третьего письма это был уже fait accompli[8].

Дженни выжала себе на плечи теплую воду с губки и слабо улыбнулась. Fait accompli! Красивое выражение, но оно ничуть не смягчало горького гнева, испытанного ею в то время. Она была уже не маленькой и понимала, что у ее матери в течение нескольких месяцев продолжался роман с Вильямом Беннингтоном. Дженни не была знакома с этим человеком, поэтому никогда не прислушивалась к сплетням, ходившим среди прислуги. Она наивно полагала, что Лилиан не может всерьез увлечься другим мужчиной. Меньше года прошло с того времени, как она овдовела. Иногда для выхода в свет нужен кавалер, и это вполне понятно. Но муж? Дженни до сих пор с трудом верила в то, что Лилиан вышла замуж за Вильяма Беннингтона. Это известие ранило ее в самое сердце. У нее было такое чувство, что мать предала и ее, и отца.

Замужество Лилиан явилось для Дженни неожиданным предлогом, чтобы остаться в Европе. К моменту окончания войны в Штатах она уже больше года жила самостоятельно. Наперекор желанию матери она не поехала к дальним родственникам в Амстердам, а осталась в Париже, сняла дом и наняла горничную, утвердив тем самым свою независимость. Тогда впервые прозвучал туманный намек на прекращение денежных поступлений из Нью-Йорка в Париж, но Дженни не приняла это всерьез. Видимо, таким образом Вильям Беннингтон хотел напомнить о том, что, пока ей не исполнится двадцать один год, он вправе распоряжаться ее состоянием. Дженни верила, что мама не позволит ему оставить ее без денег. Так оно и было до тех пор, пока Лилиан не заболела.

В июне Дженни узнала от мистера Рейли, что у мамы плохо с сердцем, а семейный юрист известил ее о том, что выплата ее ежеквартального содержания приостановлена. Дженни могла занять денег на дорогу в Нью-Йорк, но она была слишком горда и слишком сердита. Чтобы вернуться домой, Дженни продала большую часть одежды и все свое фотооборудование. Она беспечно раздарила друзьям свою коллекцию фотографий, не оставив себе ничего в память о годах, проведенных вдали от матери.

Весь путь через Атлантику Дженни представляла себе свою первую встречу с Вильямом Беннингтоном. Она хотела плюнуть ему в глаза, но, к сожалению, вышло по-другому. Услышав неожиданное известие о смерти матери, она потеряла сознание.

О, какое это было унижение! В тот момент ей хотелось держаться уверенно и с достоинством, а вместо этого она продемонстрировала Вильяму и Стивену свою ранимость. И они не преминули впоследствии повернуть ее слабость себе на пользу.

Она встала из ванны, вытерлась и накинула халатик, который вызвал в ней столько неприятных воспоминаний. Сняв с головы полотенце, Дженни тряхнула волосами и прочесала пальцами вьющиеся концы. От влажности короткие темные локоны прилипли сзади к шее и к вискам. Она прижала полотенце к лицу, подержала какое-то время, промокая слезы, и бросила на пол.

Слезы повергали Дженни в отчаяние. В последнее время они стали непременными спутниками ее жизни. Она ненавидела себя за это. Ей надо было быть сильной, а она чувствовала себя неуверенной, уязвимой и очень часто беспомощной. Дженни боялась, что все ее планы потерпят крах. Ее преследовал процедурный кабинет клиники Дженнингсов.

Она решительно прогнала от себя эти мысли и, прошлепав босиком в спальню, откинула с кровати одеяло. Дженни знала, что еще слишком взволнована и не сможет заснуть. В последние две недели ей надо было как следует утомиться, прежде чем лечь спать. Она решила просмотреть свои фотографии, как делала каждый вечер, надеясь на озарение. Дженни прошла из спальни в гостиную и направилась в свою фотолабораторию, устроенную на другой стороне.

Дженни успела пройти совсем немного. Внимание ее привлекло какое-то движение у камина. Резко повернув голову в ту сторону, она застыла на месте, увидев того, кто стоял у каминной доски. Ее темные глаза округлились.