Все картины были повернуты полотном к стене. Наверное, только каждая десятая была вставлена в изящную золоченую раму, в то время как дюжины и дюжины других так и остались натянутыми на легкий деревянный каркас, когда-то установленный Кристианом на мольберте. Жара и влажность городского лета и промозгло-холодные зимы уже сделали свое черное дело. Большая часть картин была попорчена.

Дженни заметила даты, небрежно проставленные на обратной стороне некоторых работ, и решила по ним определить начало своего осмотра, надеясь, что Кристиан – или миссис Брендивайн – расставили картины более-менее в хронологическом порядке. Дженни в сомнении закусила губу. С чего же лучше начать?

Она начала с тысяча восемьсот пятьдесят пятого года.

Кристиан уже за два квартала от дома заметил свет в окне чердака. Сначала он не придал этому значения, решив, что это миссис Брендивайн занимается очередной уборкой. Но потом он вспомнил про поздний час и про больную ногу домработницы. Не могла же она в двадцать минут одиннадцатого вскарабкаться с загипсованной ногой на четвертый этаж только затем, чтобы вымыть пол и протереть пыль в его студии!

Не надо торопиться с выводами, успокаивал себя Кристиан. Объяснений могло быть множество. Хотя единственное для него приемлемое – это грабитель. Лучше убить незнакомца, пробравшегося в его студию, чем кого-нибудь из знакомых.

Кристиан пришпорил Либерти, и лошадь перешла в галоп. Оставив кобылу Джо Минзу, он пробежал по тем самым скользким плитам тротуара, на которых упала миссис Брендивайн, и бросил у себя в кабинете подборку номеров «Геральд». На то, чтобы их прочитать, у него пока не было ни времени, ни мужества. Из среднего выдвижного ящика своего письменного стола Кристиан достал револьвер «ремингтон» с рукояткой из слоновой кости, из другого ящика – пули. Оружие знакомой тяжестью легло в запотевшую ладонь. В последний раз взглянув на каминные часы, он начал подниматься по лестнице.

Войдя к себе в спальню и обнаружив, что ключ от чердака исчез, Кристиан сразу понял, что имеет дело не с грабителем. Он какое-то время размышлял, не оставить ли оружие, но потом решил все-таки взять его с собой. «Если получит пулю, так ей и надо». У него и сомнений не возникало по поводу того, у кого хватило наглости залезть к нему в студию.

Когда Кристиан поднялся наверх и увидел, что не ошибся, это его не слишком обрадовало.

Дженни Холланд сидела на одном из покрытых простынью диванов лицом к двери. Обмотавшись двумя снятыми с кровати толстыми одеялами, она дула на свои замерзшие пальцы, громко, прерывисто всхлипывая. Ее длинные ресницы намокли и слиплись, по щекам медленно катились слезы. Все пространство вокруг нее – диван, пол – было усеяно сотнями рисунков, которые он делал во время войны.

Оглядевшись и увидев беспорядок в студии, Кристиан понял, что она основательно пошарила у него в мастерской, прежде чем добралась до этих рисунков.

– Проклятие! – Он с силой захлопнул за собой дверь. – Черт бы тебя побрал!

Дженни резко вскинула голову. Рисунки посыпались у нее с колен, а лицо побелело, когда она наткнулась на его ледяной, сверкающий лютым бешенством взгляд. Она увидела револьвер в его руке, и во рту у нее пересохло.

Размашистыми, неверными шагами Кристиан направился к дивану и в считанные секунды оказался рядом с Дженни. Ухватив рукой толстый пучок волос у нее на затылке, Кристиан дернул вверх и поднял ее на ноги – так легко, как будто она весила не больше того котенка, с которым он однажды ее сравнил. Он рванул назад голову Дженни, обнажив горло, и приставил дуло револьвера к нежному изгибу ее подбородка.

– Господи, как же мне хочется сделать тебе больно! – процедил он сквозь зубы, не сводя злобного прищура с ее расширенных от ужаса глаз. – Ты понимаешь? Я хочу сделать тебе больно!

Дженни пролепетала едва слышным голосом:

– Понимаю. На вашем месте я чувствовала бы…

Его рука крепче ухватила ее за волосы, и Дженни охнула от боли.

– Не смей меня опекать! Ты не можешь знать, что я чувствую!

Не сводя глаз с ее лица, он медленно опустил револьвер и бросил его на диван. Ему хотелось схватить ее за плечи и как следует потрясти, но вместо этого неожиданно для себя он поднял ее на цыпочки, приблизив лицом к своему лицу, и грубо накрыл ее влажные, чуть приоткрытые губы своими губами. Поцелуй все не кончался. В Кристиане всколыхнулось желание. Он поднял голову и уставился ей в глаза.

– И ты не можешь знать, что я чувствую сейчас, – сказал он с угрозой, – показать?

Кристиан силком поволок Дженни к кровати. Она закричала, но ее сдавленный хриплый крик не мог вырваться за стены студии.

– Нет! О Господи, не надо! Не делайте этого!

Она царапалась и брыкалась, но плотное шерстяное платье и одеяла мешали бороться. Он толкнул ее на кровать и тут же навалился сверху.

Больно прочесав пальцами темно-каштановые пряди Дженни, он обхватил ладонями ее голову и держал в неподвижности, придавив ее тело своим – пригвоздив руки своими руками, а на ноги забросив свою здоровую ногу. Кристиан скользнул взглядом с ее глаз на губы. Дженни дышала часто и прерывисто, прижимаясь грудью к его груди. Ее тело было ему уже хорошо знакомо.

Поцелуй Кристиана был зол и жаден. Его жесткие губы больно растирали ее губы, а язык насильно проник ей в рот и насиловал его, пробуя и штурмуя. Если он и слышал ее всхлипывания, то не обращал на них никакого внимания. Он расплющивал ее губы своими, увлажняя их языком.

Кристиан отпустил ее волосы и, тяжело дыша, приподнял голову. Дженни тотчас же отвернулась и уставилась в стену, не обращая внимания на его приказ смотреть ему в глаза. Она почувствовала, как его ладони заскользили по вороту ее платья, и решила, что сейчас он разорвет на ней одежду. Но Кристиан этого не сделал. Он подался назад и рывком задрал ее юбки.

Платье собралось тяжелыми складками вокруг талии. Дженни начала дико брыкаться. Его пальцы забрались под завязку ее батистовых панталон. Она втянула живот, пытаясь уйти от его прикосновений, и вцепилась в его запястья. Но бороться было бесполезно – ее нижнее белье неумолимо ползло книзу. Тогда Дженни отпустила его руки и впилась ногтями в лицо. Одним движением она расцарапала ему щеку до крови.

– Сука!

Дотронувшись до лица, Кристиан провел по царапине кончиками пальцев. Отведя руку, он несколько секунд смотрел на кровь, потом медленно замахнулся на Дженни.

Теперь Дженни не могла отвести глаза. Она смотрела на него – не вызывающе, а жалобно – и прямо встречала готовящийся удар. Но удара так и не последовало. Вместо этого Кристиан опустил голову, схватил Дженни за ягодицы и перевернул на живот. Сейчас борьба была бесполезна. Она могла молотить кулаками по перьевой перине, но не по Кристиану. Он стянул с Дженни панталоны, шлепнув ее по руке, когда она попыталась защититься.

– Я не буду тебя бить, – прорычал он, отпустив ее ровно настолько, чтобы расстегнуть пуговицу на своих брюках. – У меня… – замолчав, он просунул руки ей под бедра и приподнял к себе, – другие намерения.

Кристиан пристроился сзади, и Дженни почувствовала, как его жаркая твердая плоть, настойчиво пульсируя, уперлась в ее обнаженные ягодицы. Она потянулась к железной спинке кровати, пытаясь распрямиться, но пальцы ее скользнули по холодным изогнутым перекладинам и уцепились за воздух. Кристиан выругался, выразив свое намерение грязными словами.

– Пожалуйста, – взмолилась Дженни, выворачиваясь на бок, пока он не успел в нее войти.

Глаза ее были сухими – все оставшиеся слезы застряли в горле. Она смотрела на него своими темно-карими глазами, пытаясь угадать, какими словами или действиями можно пронять этого человека.

– Простите меня, мистер Маршалл, простите!

Он прекратил свой натиск, но не потому, что принял ее извинение, и даже не потому, что в данный момент ее обращение по фамилии прозвучало нелепо и странно. Нет, на него подействовал голос Дженни – слабый, потерянный шепот. Этот голос напомнил ему о тех мучениях, которые она пережила раньше.