Приглашенные заняли свои места, и председатель, объявив, что на повестке дня стоит обсуждение предложения наркома обороны о принятии на вооружение 76-миллиметровой дивизионной пушки, предоставил слово начальнику Артуправления.

— Предлагаю принять на вооружение 76-миллиметровую универсальную пушку, — после краткого выступления предложил он присутствующим.

Все выступившие военные специалисты поддержали предложения начальника управления. Зато никто ни слова не сказал о Ф-20 и Ф-22.

Наконец председательствующий объявил:

— Слово предоставляется конструктору Грабину.

Выйдя, как и все выступающие, к председательскому столу, Грабин несколько минут молча смотрел в зал, будто не знал, что ему говорить. Все головы повернулись к нему, а Вячеслав Михайлович ободряюще кивнул: «Ну-ну…»

Грабин начал выступление с критики универсальной и полууниверсальной и лишь потом коротко остановился на преимуществах специальной:

— Во-первых, она быстрее, лучше и с меньшими расходами боеприпасов решает боевые задачи; во-вторых, она гораздо легче и потому может сопровождать пехоту не только огнем, но и колесами, и, наконец, она очень дешева в производстве.

Следом за Грабиным, из скромности не предложившим принять его пушку на вооружение, выступили директор завода и представитель Наркомтяжпрома. Они напомнили о трехдюймовках 1902 года, продемонстрировавших в боях маневренность и высокоэффективность, и рекомендовали на вооружение Ф-22.

Итог обсуждения подвел Сталин:

— Надо прекратить заниматься универсализмом, — обратился он к собравшимся. И продолжил: — Я думаю, надо поручить Маханову заниматься зенитными, а Грабину — дивизионными пушками. Эту же грабинскую пушку — испытать.

— Товарищ Сталин, — поднялся с места Радкевич, — я правильно понял, что завод должен начать подготовку к производству Ф-22?

— Вы хотели сказать «желтенькой»?

— Совершенно верно, товарищ Сталин.

— Ну тогда вы поняли правильно…

На полигон Грабин прибыл одновременно с пушками. Начались испытания. Нагрузка орудиям давалась тяжелейшая. Стрельба велась так интенсивно, что краска на стволах не выдерживала — горела.

Последний этап испытаний — на прочность. Едва успевшая освободиться от стреляной гильзы, пушка тут же принимала новый снаряд. Запасы их таяли на глазах.

И вот последний патрон…

Щелкнул затвор…

Выстрел!..

Все замерли… Вращающаяся часть оторвалась от лобовой коробки и лежала между станинами.

— Мы продолжали стоять у погибшей в тяжелом труде «желтенькой». Никто не мешал нам, никто не отвлекал… Горе настолько потрясло нас, что мы и не заметили, как появился фотограф… Придет время, когда какой-нибудь историк увидит этот снимок, но он не увидит людей, которые в тот момент стояли у пушки, убитые горем, и не узнает, о чем они думали. А думали они, конечно, о том, что же привело к тяжелой аварии, — рассказывал Грабин.

Впрочем, причина аварии выяснилась очень быстро — сварка. От сильного накала при стрельбе сварной шов раскрылся как слоеный пирог.

Возвратись на завод, Василий Гаврилович с коллегами составили оперативный план устранения выявленных мелких недостатков, решили заменить сварной шов, не имевший в ту пору способов надежного контроля его качества, на традиционные болты и заклепки, а также наметили работы по улучшению полуавтоматического затвора.

В ходе доработки конструкторы и технологи находили множество новых решений, которые обязательно подвергались коллективному обсуждению. Некоторым такой способ совершенствования орудия казался слишком «демократичным». Они считали, что вполне достаточно приказа для осуществления новой идеи.

— Конструктор должен мыслить свободно, широко, — отвечал им Грабин, — а не в рамках приказа. Приказ — мера чрезвычайная, а не творческая.

Именно в это время родилась у Василия Гавриловича мысль о параллельности работы конструкторов пушки с конструкторами инструмента, приспособлений, оснастки и одновременной разработки рациональной технологии. Однако эту мысль пришлось временно отложить — для ее осуществления требовалась полная перестройка аппарата управления заводом.

Конструкторское бюро и завод работали в полном контакте друг с другом, и в короткое время новые пушки были изготовлены и испытаны на полигоне. Оставалось пройти войсковые испытания.

Стрельбы по броневым щитам и по движущимся танкам прошли отлично. Всякий раз батарея поражала цель.

Каждый день приближал конец испытаний, и вот они уже позади. Комиссия, перечислив недостатки, дала общее заключение: «76-миллиметровая дивизионная пушка Ф-22 испытания выдержала и рекомендуется на вооружение Красной Армии».

С 1936 года пушка Ф-22 пошла в валовое производство. Но работы по ее совершенствованию продолжались. Одновременно КБ создало конструкцию 76-миллиметровой батальонной гаубицы Ф-23, вело работы по созданию 122-миллиметровой гаубицы Ф-25. Вместе с проектно-конструкторскими велись и научные исследования.

1938 год начался тяжко. Грабин заболел. В апреле 1938 года его в очередной раз вызвали в Москву. Зал заседаний отличался от тех, к которым он привык, — сиденья амфитеатром уходили вверх, а впереди между двумя большими окнами стоял длинный стол, за которым сидел К. Е. Ворошилов — председатель Главного Военного совета (ГВС) РККА.

— Нам предстоит рассмотреть вопрос об итогах испытания 76-миллиметровой дивизионной пушки и принятии ее на вооружение, — объявил Климент Ефремович.

Грабин был потрясен. И в самом деле, ведь два года, как Ф-22 поставлена на валовое производство. Зачем новая пушка? Чья она?

Из доклада Главного артиллерийского управления.(ГАУ) стало ясно, что пушка блестяще выдержала все испытания. Во всяком случае, докладчик не назвал ни одного недостатка.

Когда в прениях предоставили слово Грабину, он не стал критиковать пушку, спроектированную, как оказалось, Махановым, а попросил разрешения вступить с ним в соревнование, берясь усовершенствовать свою Ф-22. Разрешение было получено.

Трудность была лишь одна — оставалось очень мало времени. Ведь Маханову надо было лишь доработать пушку, а Грабину — целиком спроектировать. Стало ясно: выиграть соревнование можно, только применив высокопроизводительные методы проектирования и изготовления новых опытных образцов. Тут-то и всплыла идея параллельности всех работ.

Заручившись поддержкой директора завода, Грабин собрал технический совет, на котором выступил с обстоятельным докладом.

— Если мы сумеем подготовить всю документацию в три-четыре месяца, за такой же срок изготовить опытный образец и закончим заводские испытания за месяц-полтора, то тогда можно смело заявить партии и правительству: «Мы готовы к выполнению любого задания».

Принятый техническим советом план-график работ выдерживался. Новая советская пушка была создана всего за семь месяцев, то есть вдвое быстрее Ф-22. Теперь предстояло произвести стендовую проверку ее агрегатов.

— Больше всего беспокоила работа трех механизмов: тормоза, отката, подрессоривания и, самое главное, экстрактирование стреляной гильзы. Это был самый большой козырь в соревновании и весьма существенное преимущество УСВ перед Ф-22, — вспоминал Грабин.

Пушка успешно проходила заводские испытания. Для их завершения оставалось провести еще одну стрельбу и обкатку орудия. К этому времени Грабин, отказавшийся семь месяцев назад от неотложной операции, не мог уже ни читать, ни писать. В то же время ему хотелось своими глазами увидеть, как перенесет пушка последнюю стрельбу и насколько надежным окажется подрессоривание.

Результаты оказались хорошими, и Грабин в ноябре 1938 года лег в больницу. Перенеся тяжелую операцию, после которой он долго не приходил в сознание, Василий Гаврилович постепенно пошел на поправку. Почти полгода прошло до его возвращения в свое КБ, где в это время готовились к участию в войсковых испытаниях.

Испытания возкой не обошлись без происшествий.