Больше всех остальных уроков Митька любил пение. И вот как раз на этих уроках ему больше всего не везло. Это было до того обидно и непонятно, что и сказать нельзя.

Вот взять Алёшку Реброва, командира Митькиной звёздочки и лучшего Митькиного друга. Тот терпеть не мог пение, и петь не любил, и не умел, а у него за первую четверть пятёрка.

У Алёшки пятёрка, а у Митьки трояк. Никакой справедливости!

Митька с детства любил музыку. Особенно когда хором поют. И не какие-нибудь там «В лесу родилась ёлочка», а настоящие: «Орлёнок», например, или эту, где «сотня юных бойцов из будённовских войск на разведку в поля поскакала», — у Митьки всегда от этой песни мурашки по спине бегают. Да мало ли хороших песен!

Одна только беда, когда Митька начинает петь, все затыкают уши.

Митька так старается, поёт с таким чувством, всю душу вкладывает, и самому ему так нравится собственная песня, так нравится, а вокруг уши затыкают!

— Ох и здоровенный же он, наверное, был, — говорит папа.

— Кто? — спрашивает Митька.

— Медведь. Или даже слон.

— Знаю, знаю, — говорит Митька, — тот, кто мне на ухо наступил. Слыхали уже. Не больно-то остроумно. Не нравится, не слушай.

Митька делает вид, что ему вовсе не обидно, даже улыбается, но на самом деле здорово ему обидно.

Но вообще-то Митька понимал своих слушателей, потому что, если он слышал, как другой кто-нибудь фальшивит, его просто передёргивало.

Вот какое странное дело — слышит человек всё абсолютно правильно, а как сам запоёт, народ разбегается.

Мама часто покупала Митьке пластинки, и он множество песен знал наизусть. Да что там песен — он чуть ли не целые оперы помнил.

Однажды мама купила две долгоиграющие пластинки с записью оперы «Князь Игорь».

Это было в четверг. А в пятницу вечером папа встал, пошатываясь, с кресла, обмотал голову полотенцем, как чалмой, будто он индус, и сказал больным голосом:

— Восемнадцать раз! Нет, девятнадцать! За два вечера девятнадцать раз прослушать арию Кончака! Это может убить лошадь. Владимирского тяжеловоза — наповал!

— Да ты послушай, — говорит Митька, — вот это место. Это князь Игорь поёт, вот это: «…смерть красна, мне не страшна она-а-а!» И ещё это…

— Нет!!! — закричал папа и затопал ногами. — Нет!!! К бабушке!!! На Петроградскую!!!

— Не кричи, пожалуйста, — говорит мама, — мы не в лесу.

— Да! Мы не в лесу! К великому сожалению! — говорит папа. — Мы всего лишь на репетиции в театре оперы и балета! Я с ума сойду!

— А мальчику нравится опера! — говорит мама.

— И бабушке! И бабушке тоже нравится! Бабушка обожает оперу, хор Пятницкого и ансамбль Моисеева! И она так давно не видела внука! Митяша, сынок, ты хочешь навестить бабушку? — спрашивает папа.

— Хочу, — мрачно говорит Митька. — Там на меня не будут топать ногами.

— Да это я нечаянно, — говорит папа и начинает суетливо одеваться, — я сейчас… быстренько… Я тебя на такси…

Митька самую малость обиделся, но очень скоро обиду позабыл, потому что он любил ездить к бабушке. Она-то всегда с удовольствием слушала его пение, никогда не затыкала уши. Правда, петь для неё было тяжело, приходилось кричать во всё горло, потому что бабушка плохо слышала. Она никогда не затыкала уши, она просто выключала слуховой аппарат и улыбалась Митьке и кивала головой.

Утром в субботу папе стало стыдно за то, что он накричал вечером, и папа позвонил Митьке.

— Как дела? — спрашивает. — Поёшь?

— Пою, — говорит Митька.

— Что-то давно я не слышал оперу «Князь Игорь», — шутит папа, — спел бы мне, Митяй, что ли!

А Митька не понял, что с ним шутят, он обрадовался, растрогался даже.

— Ну вот! А вчера на меня топал, — говорит. — Ладно уж, я не злопамятный человек, слушай.

И спел папе оперу «Князь Игорь». По телефону. На основные арии он затратил один час сорок минут.

Мама потом рассказывала, что к концу оперы папа был голубоватого цвета и весь дрожал.

Но трубку не бросал, потому что после каждой арии Митька спрашивал:

— Ну как? Здорово?

— О-о-о! — отвечал папа.

И вот, можете себе представить, по пению у Митьки был трояк в первой четверти.

А как Митька старался! Громче всех в классе пел.

Если бы он не закрывал от наслаждения и старательности глаза, то, несомненно, заметил бы, что Варвара Савельевна, учительница музыки, всякий раз, поглядев на Митьку, кривится, будто у неё болит коренной зуб.

Митька очень удивился, когда однажды, прервав урок и песню, Варвара Савельевна задумчиво спросила:

— Скажи мне, Огородников, тебе никогда не доводилось слышать рёв сирены океанского буксира?

— Нет, Варвара Савельевна, — честно отвечает Митька, — не доводилось.

— А сирену пожарной машины ты слышал? — спрашивает.

— Да, — обрадованно кричит Митька. — Сирену раз пять слышал. Ох и здорово вопит!

— Нравится? — спрашивает Варвара Савельевна.

— Ещё бы! — говорит Митька.

— Понятно, — говорит Варвара Савельевна.

И закатила Митьке трояк в четверти. И при этом ещё сказала:

— Исключительно за старание.

После этого Алёшка Ребров, командир звёздочки и лучший друг, отозвал расстроенного Митьку в сторонку и сказал:

— Ты хочешь идти в поход или не хочешь идти?

— Ясно, хочу! — говорит Митька.

— И я хочу. И все наши хотят. А ты своим трояком по пению отбрасываешь всю звёздочку назад. Какие же у нас итоги будут, если мы даже по пению трояки получать станем? Ну, я понимаю по русскому ещё или по математике!

— Что же я могу сделать? — говорит Митька. — Я же изо всех сил старался!

— Нет, — говорит Лёшка. — Если бы ты изо всех сил старался, она б тебе двойку влепила!

— А сам-то. Молчал бы уж!

— В том-то и дело, — говорит Лёшка. — В этом весь секрет моего успеха.

— Какой такой секрет? — удивляется Митька.

— А такой! Все поют, а я не пою. Я только рот раскрываю. Понял? Представляешь, что было бы, если б мы с тобой вдвоём запели? Это страшно представить!

— Что же мне делать? — спрашивает Митька.

— Чудак человек! Я ж тебе говорю — пой молча! Только рот раскрывать не забывай.

Теперь уроки пения для Митьки стали настоящей мукой. Оказалось, что это ужасно трудно — петь молча. Все по-настоящему поют, а ты только рот разевай! Лёшка сказал, что для этого нужна почти нечеловеческая выдержка, и оказался прав.

Только ради того, чтобы в звёздочке были хорошие итоги, Митька терпел эту пытку. В конце второй четверти Варвара Савельевна сказала:

— Вот, дети, перед вами наглядный пример: Дмитрий Огородников. Человек взял себя в руки, постарался — и результаты налицо. Ставлю ему четвёрку.

Митьку выбрали редактором стенгазеты. И жизнь его чудесно преобразилась. Газета называлась «Октябрёнок». Название прекрасное, но во всех вторых классах газеты тоже так назывались, и Митька из-за этого переживал. Но сделать ничего не мог: название было написано на фанерном листе настоящим художником, а пониже были деревянные рамочки, куда вставлялись заметки.

Митька назначил своим заместителем и главным художником Лёшку Реброва, и работа закипела. Пожалуй, это была единственная стенная газета в школе, которая выходила каждый день и состояла исключительно из одних фельетонов. Только одна рубрика под названием «Короткая шутка» оставалась неизменной, потому что Митька сумел выдумать только одну шутку и она ему так нравилась, что ничьих других шуток он принимать не желал.

Шутка была такая:

«Мальчик спросил у папы:

— Знаешь, для чего над витринами магазинов висят полосатые тряпки?

— Не тряпки, а маркизы, — сказал папа.

— Ну, маркизы. Знаешь, для чего они висят?