– Она отправилась к почтовой станции. Полагаю, миледи решила пересесть там в дилижанс.

Норт содрогнулся, и не только от мысли об Элизабет, втиснутой в дилижанс, набитый разношерстным лондонским сбродом.

– Неси одежду, Брилл, пока я не умер от холода.

Оранжерея в Стоунвикеме радовала глаз каждого, кто входил сюда. Во влажном воздухе висел густой аромат земли и пышной зелени. По обе стороны от дверей, словно часовые, высились две каменные кадки с огромными папоротниками. Внутренние стены были увиты плющом, а высокий сводчатый потолок, сплошь стеклянный, щедро пропускал солнечные лучи.

Элизабет расположилась на кушетке спиной к высоким окнам, выходившим на юг. Струившийся сзади свет освещал страницы ее книги. Откинувшись на спинку, она рассеянно скользила взглядом по горшкам с орхидеями, стоявшим на полу в нескольких шагах от нее. В это время года изящные бледно-голубые и лиловые соцветия казались настоящим чудом, и Элизабет наслаждалась созерцанием экзотических растений. У нее даже появилось ощущение, что она находится не в Англии, а где-то в, джунглях, по крайней мере именно так она их себе представляла.

– Вот ты где.

Элизабет вздрогнула от неожиданности и выпрямилась на кушетке, увидев лорда Уорта, появившегося между аккуратно подстриженным кустом роз и пальмой, которую он получил лет пятьдесят назад в подарок от знаменитого путешественника Джеймса Кука. Тяжело опираясь на трость, он легким взмахом руки дал ей понять, что она может не вставать при его появлении.

– Прошу вас, – сказала Элизабет и закрыла книгу. – Садитесь.

– Ну, если это доставит тебе удовольствие, – ворчливо отозвался он.

Дед Норта оказался очень милым человеком. Несмотря на грозный вид и неуемную страсть к проповедям на любую тему, Элизабет считала его на редкость мягкосердечным. Достаточно было посмотреть, как он трудится в оранжерее, ухаживая за своими орхидеями и розами – разговаривая с ними, подбадривая и отчитывая, – чтобы понять, до чего же нежная душа скрывается за его суровым обликом.

– Что вызвало твою улыбку, девочка?

– Вы, сэр. Известно ли вам, милорд, что ваш внук очень похож на вас?

– Что такое? Тебе вздумалось оскорбить своего хозяина? – Он указал тростью на кадку с пальмой. – Да у этого растения больше здравого смысла, чем у Брендана. И тем не менее я никак не могу поверить, что этот болван до сих пор тебя не нашел.

– Я же говорила вам, что не следует ожидать его приезда. Ему не до меня. Он занят поисками вора.

Лорд Уорт задумался, вытянув длинные ноги. Это была та самая поза, которую принимал Норт, когда погружался в размышления. Глядя на него, Элизабет вдруг ощутила такой приступ тоски и печали, что у нее потемнело в глазах.

– В чем дело? – встревожено спросил старый граф. – Тебе плохо?

– Нет, я прекрасно себя чувствую.

– По тебе этого не скажешь. У тебя такой вид, словно ты собираешься избавиться от своего завтрака.

– Ничего подобного.

Он подозрительно прищурился.

– Ты уверена, что не беременна? Я ведь предупреждал, что не позволю тебе прятаться здесь, если причина в этом.

– А я ответила вам, что нет.

– Что нет? Не беременна или не прячешься?

– Ни то и ни другое.

– Ладно. Тогда что не в порядке с моим внуком раз он не смог наградить тебя ребенком?

Элизабет вздохнула.

– Вам не удастся смутить меня, милорд. Если вам угодно и дальше развлекаться за мой счет, я просто уйду отсюда и запрусь в своей комнате.

– Ха! – Он стукнул тростью по каменному полу. – Дерзкая девчонка!

– Вы никого не запугаете, сколько бы ни потрясали тростью, если не перестанете смеяться.

– Я не смеялся.

– Ваши глаза смеялись.

– Разве?

Элизабет прикрыла ладонью рот, пряча улыбку. Как удачно, что она додумалась искать убежища у деда Норта, и как ей повезло, что он принял ее без всяких колебаний!

Когда Элизабет через двое суток после отъезда из Лондона прибыла в поместье Стоунвикем, она была измучена до предела. Почти половина оставшихся у нее денег ушла на то, чтобы нанять открытую коляску, которая доставила ее к лорду Уорту. Рассчитанный на двоих, этот вид транспорта едва вмещал ее и кучера. Чемодан Элизабет был привязан к заднику, а саквояж она держала на коленях.

К тому времени, когда они добрались до поместья, уже стемнело. Солнце скрылось за отдаленными холмами, и только горизонт пылал, окрашивая серый камень здания в бледно-розовые тона. Кучер помог Элизабет слезть с коляски, выгрузил ее чемодан и укатил, как только убедился, что ее впустили внутрь. Очевидно, мысль, что ее могут выставить из дома, даже не приходила ему в голову.

Оказавшись перед лицом хозяина поместья, Элизабет не стала ходить вокруг да около. Она представилась и сообщила кое-какие данные, удостоверяющие ее личность. После того как факт ее замужества был признан действительным, она попросила предоставить ей убежище.

Старому графу, судя по всему, пришлась по душе ее прямота. Он пригласил ее в оранжерею и попросил объяснить, что, собственно, она имеет в виду. Элизабет оказалось достаточно один раз вдохнуть воздух, насыщенный запахами земли и тропических растений, чтобы понять, что на свете нет места – по крайней мере в данный момент, – которое подходило бы ей больше, чем это.

Теперь, по прошествии двух недель, Элизабет уже не казалось странным, что они с лордом Уортом так славно поладили. Он то подначивал ее, то баловал, безошибочно угадывая, какая из этих двух линий поведения больше соответствует ее настроению. Время от времени он читал ей нотации, но быстро понял, что она невосприимчива к ним, поскольку уже прослушала некоторые из его любимых проповедей в исполнении Норта.

Элизабет, со своей стороны, проявила неподдельный интерес к его увлечению садоводством. Ее вопросы и искреннее любопытство, как ничто другое, расположили к ней старого лорда. Она любила слушать его воспоминания о юности, а еще больше – истории, посвященные Норту. Рассказы о Хэмбрик-Холле были весьма впечатляющими, и Элизабет начала понимать, что узы дружбы, рожденные в те дни, способны выдержать все испытания, уготованные судьбой.

Норт сидел с друзьями в своем доме на Меррифилд-сквер. Хотя вернее было бы сказать, что они сидели, а он стоял. Приятели обменялись сочувственными взглядами, когда он повернулся к ним спиной и начал мерить шагами комнату. Оставалось только удивляться, как он еще держится на ногах. У Норта был такой вид, будто он не сомкнул глаз с тех пор, как исчезла Элизабет.

Несмотря на их проверенную годами дружбу, прошла почти неделя, прежде чем Норт попросил помощи у членов Компас-клуба. К этому моменту он уже знал, что Элизабет нет в Роузмонте и что ее приезд туда не ожидается. В Лондоне ее тоже не было – ни у его матери, ни у полковника.

Каждый раз, пытаясь навести справки о ней, он получал в ответ недоуменный взгляд. Когда же становилось ясно, что он абсолютно серьезен, недоумение сменялось беспокойством и, наконец, страхом. И ему приходилось всех успокаивать, хотя сам он терзался от тоски и тревоги.

Отец Элизабет не стеснялся в выражениях, высказывая Норту, что он думает о его неспособности справиться с женой, но ничто из сказанного Роузмонтом не ранило его так глубоко, как те слова, которые Норт говорил себе сам. Куда сложнее было принять сочувствие Изабел. Взгляд, каким она удостоила его, был одновременно понимающим и беспомощным. Постепенно Норт пришел к выводу, что не может рассчитывать на помощь Изабел, как бы ни было велико ее желание принять участие в этом деле. И что даже если он найдет Элизабет, она потеряна для него во многих отношениях, которые теперь он не сможет изменить.

Когда Норт покидал Роузмонт, брат Элизабет бросился следом за ним, окликая звонким детским голоском, и догнал его только на мосту. Взволнованный и запыхавшийся, он тем не менее сумел выразиться вполне определенно.

– Вы найдете ее, милорд! – заявил мальчик, то ли заклиная его, то ли приказывая. – Она самая лучшая из сестер, и вы должны ее обязательно найти.