Потом разговор переходит на обсуждение интеллигенции и культуры, где Воронин полностью соглашается с мнением Гейгера об интеллигенции, но расходится с мнением насчет полезности культуры. В этой рукописи, там, где Воронин поначалу старается объяснить Гейгеру, как надо понимать культурное достояние, он, обрывая пояснение, говорит: „Э-э, да куда тебе!..“

Во время разговора о сущности Эксперимента и Наставников Давыдов говорит о том, что Город для Наставников — нечто вроде аквариума, а они наблюдают за жителями Города, и добавляет: „Ученые они, понял?“

Потом разговор заканчивается и начинается пение. В этой рукописи вместо „Там в степи глухой замерзал ямщик…“ все хором поют: „Хазбулат удалой, бедна сакля твоя…“

Вначале роман вышел, как обычно, в журнальном варианте. Причем журнальных изданий было три. Поначалу в журнале „Радуга“ (Таллин; №№ 1–4, 1987) была опубликована пятая часть романа „Разрыв непрерывности“ под названием „Экспедиция на Север“. Затем в двух выпусках журнала „Знание — сила“ (1987, № 12; 1988, № 1) вышел отрывок — вторая глава второй части (посещение Ворониным Красного Дома) с заголовком уже „Град обреченный“ и с подзаголовком „Игра“. Это издание практически не содержит каких-либо отличий от других вариантов. И уже полностью роман вышел в журнале „Нева“ (1988, №№ 9,10; 1989, №№ 2, 3).

Последующие издания публиковались по двум разным чистовикам, поэтому в них можно заметить многочисленные (но, в основном, стилистические и мелкие — слово-два) разночтения, о которых уже говорилось выше. Вариант журнала „Нева“ позже публиковался в 1989 году („Избранное“. — М.: „Вся Москва“; вместе с ЗМЛДКС, ВНМ и ОЗ) и др., этот же вариант представлен в „Мирах братьев Стругацких“ и, несколько дополненный, в собрании сочинений „Сталкера“. Второй вариант публиковался в двухтомнике и трехтомнике АБС (М.: „Моск. рабочий“, 1989, 1990), в издании Ленинградского отделения „Художественной литературы“ (1990, отдельной книгой), в издании „Молодой гвардии"(1991; с ЗМЛДКС) и др., этот же вариант был опубликован в собрании сочинений издательства „Текст“.

Приведем лишь несколько примеров фактических разночтений в разных изданиях (многие были перечислены выше, в разделе „Чистовики“).

Придя домой после отражения павианов, Воронин с наслаждением сдирает с себя одежду и бросает ее: в одном варианте —

„в ящик с грязным барахлом“, во втором — „в мусорное ведро“. Причем во втором варианте, когда Андрей моет посуду, есть дополнение: „…грязный комбинезон и грязное белье в ведре скрылись под слоем гнилых объедков…“

Когда Воронин, идя в мэрию, сталкивается с представителями добровольной милиции, один из них цитирует в спину уходящему Воронину известный стишок („Жасмин — хорошенький цветочек!..“). Во втором варианте приводится и вторая его строчка: „Он пахнет очень хорошо…“

И отсутствуют во втором варианте интересные уточнения. Во втором варианте: „Он вдруг вспомнил, как брат рассказывал ему когда-то, что на Дальнем Востоке относятся к корейцам в точности так же, как в Европе относятся к евреям“. Более полно в первом варианте: „Он вдруг вспомнил, как брат рассказывал ему когда-то, что на Дальнем Востоке все народы, а особенно японцы, относятся к корейцам в точности так же, как в Европе все народы, а особенно русские и немцы, относятся к евреям“. И в этих же изданиях Андрей думает о Паке: „Еврей дальневосточный“.

Издание отрывка в „Радуге“ отличается тем, что главного героя зовут не Андрей, а Анджей Галчинский (поляк, а не русский), а Иосифа Кацмана — Изяслав Шереметьев (не еврей, а русский), вместо Василенко — Десильва, вместо „Пушкин, Ленин“ — „Мицкевич, Маркс“. В основном же вариант этого издания похож на рукописные варианты и не содержит еще правки, присущей позднейшим изданиям. Помимо этого присутствуют незначительные сокращения текста.

Иногда можно заметить постепенную доработку стилистики от варианта к варианту. К примеру, в черновике уставший полковник сидел, „сжав в зубах погасшую трубку“. В этом издании — „зажав“, позже— „стиснув“. Или в мыслях Воронина: „А прикажу я вам идти, сукины вы дети, разгильдяи, ландскнехты дрисливые…“ В черновике ландскнехты „разболтанные“, в этом издании — „балованные“.

Иногда черновик и издание „Радуги“ содержат вариант (неправленный и правленный), которые отсутствуют в остальных изданиях. К примеру, находясь в разведке, Воронин вспоминает случившееся ранее: „Например, куда все-таки девалась статуя?“ В черновике идет продолжение: „Конечно, Эксперимент есть Эксперимент, с этим давно никто не спорит. Всякое бывало: и павианы, и солнце гасло… И Здание ведь было, чего уж чудеснее! Но свою голову на плечах тоже надо иметь“. В варианте „Радуги“ отрывок звучит более выразительно: „Разумеется, Эксперимент есть Эксперимент, с этим никто не спорит — всякое бывало, всякого навидались. Но свою голову на плечах тоже иметь желательно“.

Специально и только для первого издания ГО в этом журнале появилась разбивка романа на „Книгу первую“ (первые три части) и „Книгу вторую“ (остальное), а также в этом и некоторых других изданиях появилась добавка к дате написания романа, теперь это выглядело так: „1970–1972, 1975, 1987 гг.“ Как рассказывал БНС, редакция журнала потребовала сделать эти вставки, чтобы у читателя создалось впечатление, что „книгу вторую“ романа Авторы только-только закончили. Нужно же было как-то замолчать тот факт, что этот роман столько пролежал в столе!

Эту, совсем маленькую, повесть Авторы и большинство читателей и почитателей АБС считает ненужной, необязательной, роняющей авторитет Авторов… Эпитеты можно продолжать, но хочется отметить следующее. По моему мнению, эта повесть — веха нового этапа в творчестве АБС. Этап этот не связан с изменением мировоззрения Авторов (это произошло гораздо раньше), не связан он и с идейной составляющей их творчества (переход от описания человека как части социума к описанию человека как отдельной личности произошел тоже раньше, где-то начиная с ПНО). Этот этап касается исключительно стилистики Авторов. И ранее, как было показано, стиль у Авторов занимал не последнее место: они стараются, они правят, они смакуют то или иное слово, прежде чем утвердить его на нужном месте в предложении. Но, начиная с ПОДИН, умение пользоваться литературным зыком достигает у Авторов совершенства. Показать одним словом отношение персонажа к чему-либо… дать узнаваемое, объемное описание места, где происходит что-либо, одной фразой… в одном абзаце рассказать обо всей предыдущей жизни героя, так, чтобы читатель моментально вживался в его образ, — все это является в произведениях Авторов именно начиная с ПОДИН.

И именно стилистика ПОДИН не дает читателю заскучать, разочарованно вздохнуть и отложить книжку. Собственно сюжет (кто похитил Генку-Абрикоса, как выберется из очередной переделки Андрей Т.) не столь уж интересен, но язык ПОДИН, то ироничный до саркастичности, то трогательный до щемящего чувства в душе, беспрерывно настраивает читателя на разнообразные психологические состояния, порою заставляя взрослого читателя вернуться в детство… „…С покорной горечью раздумывал о том, какой он все-таки невезучий человек. Весь его огромный опыт, накопленный за четырнадцать лет жизни, свидетельствовал об этом с прямо-таки болезненной несомненностью“ — кого не посещали такие мысли в четырнадцать лет? „Стоило человеку по какой-либо причине (пусть даже неуважительной, не в этом дело) не выучить географии, как его неумолимо вызывали отвечать — со всеми вытекающими отсюда последствиями“ — с кем такого не бывало? „Человека поднимают, напяливают на него смирительный парадный костюм и ведут на именины к бабушке Варе“ — у кого не было в детстве похожих родственников (или приятелей родителей), куда силком тащили в гости?..