Все замолчали, переглядываясь друг с другом. Нежданное напоминание о том, что все они смертны, черным туманом вползло в души. Напоминание о том, что они могут окончить жизнь на плахе, не дожив и до двадцати пяти.
— Кто встал на сторону Церкви? — тихо спросил Глазго.
— Твой отец, герцог Стюарт, — ответил Гибелли, — и мой родитель. С ними также эрл Маршалл и граф Борджиа.
На лицах молодых дворян не отразилось ни облегчения, ни удивления, лишь кое-кто кивнул. Юные лорды услышали то, что и ожидали услышать.
— Что до меня, — медленно проговорил Гибелли, — если лорд, отец мой, желает, чтобы я взошел на эшафот, мне все равно.
Нервно дернувшийся кадык опроверг его слова.
— По крайней мере, я его не виню — более того, считаю благородным и правильным встать за права нашего сословия. Не сомневаюсь, что смерть моя поразит его в самое сердце и лишь сильнее разожжет огонь мщения, и тогда он вдвойне укрепится в решимости низвергнуть этого выскочку Логайра. На благо рода Савой и всех великих лордов.
Наступила тишина.
— Ты прав, — высказался наконец Гвельф. — Это касается и меня с моим родителем. Но как быть с нашими душами, а? Что, если отец Боквилва прав, а архиепископ ошибается? — Гвельф смотрел на Гибели серьезно, не отрываясь.
— Н-да, — Гибелли поднял глаза на собеседника. — У меня нет большого желания стать проклятым и вечно испытывать муки только потому, что мой отец поддерживал еретика-церковнослужителя.
— Может быть, архиепископ и не ошибается, — вставил Честер. — И что тогда? Может быть, те из нас, кто держится Рима и короля, будут гореть в вечном пламени.
— Тебе легко говорить! — взорвался Гибелли. — Ты-то преспокойно доживешь до своих семидесяти, прежде чем задумаешься о судном дне! Ты-то увидишь, чем кончится эта смута, и какая Церковь права, у тебя еще будет время покаяться в случае чего! А мы, чьи родители восстали против короны, — не успеет король оседлать своего боевого коня, как мы отправимся на плаху!
— Да, мне нечего бояться казни, — ответил Честер, твердо глядя вперед, — если только меня не убьют на поле битвы.
Гибелли замолк, не сводя с него глаз. Молодые лорды оцепенело застыли, до костей пробранные этой леденящей кровь мыслью.
Гвельф грохнул кулаком по столу.
— Банда великовозрастных балбесов! Простофили, дурни! Ну что мы трясемся, глядя, как долгополые бьются над словами! Что толку в их болтовне? Ведь Бог есть Бог, и его-то их слова не изменят.
— Недурно сказано, — съехидничал Глазго. — Ты повторишь это и тогда, когда тебя поволокут под топор?
— Верно подмечено, — Д'Аугусто наконец уселся. — Мы — лорды этой земли, и нам ли не знать всех хитростей борьбы за власть? Разве вы не видите?
Лорды замолкли, удивленно глядя друг на друга, затем неуверенно закивали.
— Это верно, они борются за место под солнцем, — по-волчьи оскалился Гвельф.
— Так давайте смотреть на это именно, как на состязание, — Д'Аугусто подался вперед, наставив на Гибели палец. — Подумайте-ка, милорды, если идет война, и мы хотим, чтобы наш род в любом случае уцелел — как мы поступим?
— Ну… — Гибелли замялся, наморщил лоб. — От нашего рода должно воевать по наследнику с каждой стороны?
— Вот именно! — стукнул по столу Д'Аугусто. — Так с незапамятных времен поступали наши предки, когда могучие владыки сражались за власть. Выступайте на стороне короля, милорды, и повинуйтесь всем его приказам, не больше, но и не меньше, и тогда, если Его Величество победит, вы унаследуете титул и земли своих отцов!
Гибелли удивленно уставился на него. Затем его брови собрались в подозрительной гримасе.
— С какой это стати ты даешь мне такой совет, ты, сторонник короля? Или ты боишься, что я встану на сторону своего рода?
— Признаюсь, я хотел бы этого — но я с не меньшей радостью просто увидел бы тебя живым и в рядах воинов. Там от твоей головы будет больше толку, чем в корзине палача.
— А что, если победят наши родители? — воскликнул Глазго. Гибелли обернулся к нему.
— Неужели до тебя не доходит? Они поймут, почему ты встал на сторону короля, они не хуже нас знают историю своих родов, и их действия в подобных междоусобицах! Не так ли повелось — если в роду было два наследника, то один отправлялся воевать за сюзерена, а второй — за мятежника?
— Верно, — кивнул Глазго. — Конечно, ты прав — несомненно, наши отцы простят своих блудных детей.
— Ха, а мы сохраним головы на пле… — Гибелли осекся. — Боже, каким же трусливым мерзавцем я стал! Ставить свою жизнь превыше чести!
Он резко обернулся к Д'Аугусто:
— Твои хитрые речи, милорд, едва не соблазнили меня нарушить верность моему родителю и роду! Но я знаю твое истинное лицо — лицемер, проныра, ты бросаешься на сторону любого, кому улыбнется удача! Изыди, сатана!
— Мой голос — это голос рассудка, и только, — тихо ответил Д'Аугусто.
— Голос двуличия, голос измены! Уж не потому ли ты встал на сторону Туана Логайра, а?
— Нет, — ответил Д'Аугусто.
* * *
— Что же это? — архиепископ обвиняюще ткнул пальцем в лицо брату Альфонсо. — Ты уверял, что наши монахи возмутят народ против короля! И вот, королевские чародеи предвосхищают каждый наш ход и даже поднимают людей против монахов?
Архиепископ стоял спиной к окнам кабинета, и солнечный свет, бьющий в окно, облекал его фигуру сиянием, оставляя лицо в тени. Брата Альфонсо, казалось, вовсе не трогали брошенные упреки. Он старался сохранить бесстрастное выражение, чтобы не выказать презрения, и отвечал подчеркнуто покорным тоном:
— Это всего лишь разумный ход противника, милорд. И мы должны ответить контрударом.
— Что, контрударом на контрудар? Ты говоришь загадками, брат Альфонсо! Как же мы им ответим?
— Мы обернем против еретиков их же оружие, милорд. Они ищут способов возмутить народ против клира — а мы можем возмутить народ против королевских чародеев, и гораздо быстрее!
Архиепископ поднял голову, глаза насторожились.
— Если народ поднимет свой голос против чародеев, — продолжал брат Альфонсо, — едва ли король осмелится использовать их — из страха перед толпой.
— Он был бы глупцом, если бы поступил иначе, — мрачно заметил архиепископ. — В самом деле, толпу легко настроить против чародеев. И тогда снова запылают костры с ведьмами, и людей будут зарывать в землю с осиновым колом в груди.
— Такова жизнь, — пожал плечами брат Альфонсо.
— Еще бы, вот только благодаря твоему бестолковому совету эта охота на ведьм может обратиться против Ордена! Больше того, люди могут пойти войной на монастырь!
— Не думаю, милорд, — кисло усмехнулся брат Альфонсо. — Есть способ избежать такого риска. Мы можем указать народу, что зло кроется не в чародеях и ведьмах как таковых — а только в Королевском Ковене.
— Ну, и как ты собираешься это сделать? — скривился архиепископ.
— Всего лишь отлучив от Церкви их главу, — злобно осклабился брат Альфонсо. — Просто осудите Верховного Чародея и его жену, как еретиков.
* * *
— Род, ты действительно скачешь в эту деревушку, Мольтрейн, по делу?
— Вообще говоря, средству передвижения не полагается интересоваться такими вопросами, но для Фесса Род всегда делал исключение. Конь тоже — для Рода.
— Ну, официально я поехал за колбасой для ужина. По крайней мере, так я сказал Гвен.
— Она не спросила, почему сюда, а не в раннимедский трактир? Он ведь ближе.
— Не спросила. Она понимает, что мне нужно немного побыть одному, подальше ото всех.
— До Мольтрейн и обратно не больше часа, даже самым медленным ходом.
— Этого хватит. И честно сказать, я не найду оправданий, если задержусь дольше. Между нами, Фесс, мне кажется, что этот конфликт тревожит Гвен куда больше, чем все переделки, в которых нам пришлось побывать до того.
— Ты хочешь сказать — из-за ее религиозных убеждений?
— Да, кажется, так. Даже не думал, что они у нее есть.