— Дядя Сэм. Интересно, чего он хочет…

Репортер, конечно, мгновенно вспомнил про ограбление банка и навострил уши. С годами он развил в себе почти невероятное искусство слышать на расстоянии голос в телефонной трубке.

— О ком? Баткинсе? Баткинс, Джеремия Джошуа. А-а, так это тот чокнутый профессор!..

— Почему «чокнутый»? — спросила телефонная трубка.

— Да ведь это он устроил из своего дома крепость, почти атомный бункер. И вообще чудак, богат, как Дюпон, и холост. А что с ним, сэр?

Из ответа репортер понял только, что лейтенант интересуется профессором исключительно по личным соображениям, и это, разумеется, удвоило его внимание.

— Баткинс… Постойте, сэр, что-то было… А, да! Позавчера позвонил один, тоже профессор — у нас ведь тут живет целая куча этих яйцеголовых! Так вот, этот спрашивал совета, что ему делать: Баткинс, видите ли, не явился к нему на еженедельный шахматный вечер. Чушь какая-то! В общем, я ему ответил, что ничем не можем помочь — у нас никто не играет в шахматы!

На сей раз репортер не уловил реакцию лейтенанта, однако из полученного ответа все стало ясно.

— Кто звонил? Минутку, я посмотрю. Вот: Чарльз Гарденер, Ричмонд-стрит, сорок два. Это все? Рад, что был вам полезен, сэр!

— Ну что же, ребятки, пожалуй, сегодня уже ничего не будет, — потянулся репортер и поплелся из комнаты.

Однако, выйдя за дверь, он быстрыми шагами направился к машине. Генри прекрасно знал «дядю Сэма»: только что-то небывало важное могло задержать этого человека в бюро в такой час, а если он к тому же утверждал, что звонил всего лишь по личным мотивам, то где-то тут была запрятана грандиозная ложь.

Сэму Мэттисону не стоило большого труда выяснить, кто из людей, упомянутых в записке директора банка, помимо Баткинса, еще проживает в городе. Их оказалось двое, и в том числе упоминавшийся уже Гарденер. Он обзвонил участки и после справки из седьмого района немедленно выехал к этому Чарльзу Гарденеру.

Окна были освещены, значит, кто-то был дома. Сэм вышел из машины и позвонил. Открыл ему седовласый, тщедушной внешности старик. Лейтенант предъявил удостоверение, и хозяин пригласил его войти.

Они пришли в комнату, где, к досаде Мэттисона, кроме столика и двух кресел был только письменный стол, а вокруг, по стенам — книжные полки. Единственное место в комнате, свободное от книг, было занято портретом дружелюбно глядящего старика с растрепанными белыми патлами.

— Ваш отец? — спросил Сэм Мэттисон, кивнув на старика.

Хозяин вежливо улыбнулся.

— В известном смысле да, — ответил он, тактично умолчав, что это Альберт Эйнштейн. — Хотите выпить чего-нибудь? Чай, кофе или виски?

— Что вы знаете о Баткинсе? — спросил лейтенант, оставив без внимания вопрос хозяина.

— Завтра я так или иначе снова обратился бы в полицию, — невозмутимо вежливо сказал на это владелец виллы, — хотя бесстыдный ответ, полученный мной по телефону из полицейского участка, не назовешь обнадеживающим. Это мистер Мэттисон из уголовной полиции, Джейн, — повернулся он к жене, которая в эту минуту вошла с подносом в руках. — Моя жена.

Лейтенант кивнул.

— На случай, если вы меня не до конца поняли: я спешу! — сказал он. — Итак, что же с Баткинсом?

Джейн Гарденер вопросительно поглядела на мужа. Он слегка наклонил голову, и она принялась сервировать стол для кофе.

— Я вполне отдаю себе отчет, — спокойно начал Чарльз Гарденер, — что вежливость в вашей работе излишня, а иногда просто вредна, но здесь вы имеете дело не с гангстерами, а с нормальными налогоплательщиками. И вы не откажетесь выпить чашку кофе с человеком, относящимся с полной симпатией к вашей борьбе с преступностью. Тем паче, что история Джима Баткинса так или иначе отнимет некоторое время.

Сэм Мэттисон смутился. Он ждал протеста, страха или оскорбленного выражения лица, но против такой отточенной вежливости он был безоружен.

— Ну, если вы так хотите — хорошо. Я не собирался вас обидеть. За последнее время случилась масса происшествий. И в связи с одним из них всплыло имя Баткинса. Это единственная отправная точка, которой мы в настоящее время располагаем. И нам бы не хотелось, чтобы случилось еще большее несчастье.

— Я далек от мысли обижаться на вас. Итак, дело с Джимми обстоит следующим образом. Вот уже восемь лет я в отставке. Он прекратил работу тоже в это время, хотя на двенадцать лет моложе меня. С финансовой точки зрения он мог себе это позволить. Кстати, перебивайте меня, если захотите что-нибудь спросить. Итак, это произошло восемь лет назад. И с тех пор каждый вторник вечером он приходил, чтобы сыграть со мной партию в шахматы. Летом или зимой точно в девятнадцать часов и всегда только одну партию. Этим удовлетворялась его потребность в общении. В прошлый вторник он не пришел. А мы с Джейн были единственными людьми, с которыми он имел контакт.

— Подождите: почему «были»? — удивился лейтенант.

— Потому что я убежден, что он мертв.

— А вы не пробовали до него дозвониться?

Чарльз Гарденер покачал головой.

— Позвонить ему нельзя, у него нет телефона.

— Ну так навестили бы его, черт возьми!

— Его и посетить невозможно. У него нет звонка, и никаким другим способом вы не известите его о своем приходе. Представьте себе, что его дом — это сейф. С комбинацией цифр, которая открывает дверной замок. Он был немного капризным, добряк Джимми.

— Да откуда вы взяли, что его нет в живых?

Чарльз Гарденер протянул лейтенанту листок почтовой бумаги.

— Это мы получили несколько часов назад.

На листке были наклеены вырезанные из газеты буквы:

Сэм Мэттисон поднялся.

— Тогда туда, и быстрее! — сказал он энергично.

— Уже темно. Вряд ли сейчас имеет смысл, — нерешительно ответил Гарденер. — Но если вы так считаете, то, пожалуй, это лучше, чем вообще ничего не предпринимать!

В машине Сэм Мэттисон узнал подробности об ученом Джеремии Баткинсе. Разочаровавшись в обществе, его породившем, в том, какое применение получает итог работы ученых, он ушел из «Физикл Ризерч Лэборэтори». Этот небезызвестный физик, обладавший приличным состоянием, превратился в своего рода отшельника. Он построил себе дом из бетона и стали, собственно говоря крепость, почти атомную, в которую с момента окончания постройки не входил ни один человек. Чарльз Гарденер рассказал, что Баткинс презирал мир в целом, и всех американцев в особенности. У него, Гарденера, Баткинс вызывал в первую очередь чувство сострадания, в то время как сам Баткинс нуждался в Гарденере лишь как в партнере по шахматной игре и своеобразном собеседнике. Без этой отдушины Баткинс просто задохнулся бы от своей язвительности. Вероятно, никто не смог бы резче и беспощаднее обрушиться на обстановку в США и ее политику, чем это делал в последние годы он сам. Гарденер боялся, что простодушному криминалисту показался бы в высшей степени подозрительным не только автор таких комментариев, но и тот, кто их передает. — Впрочем, полицейскому можно этого и не говорить. Незачем ему знать такие подробности.

— Значит, вы считаете, что нелегко будет проникнуть вовнутрь? — перебил Сэм Мэттисон мысли Гарденера.

— Нелегко — да, но, располагая письмом, не невозможно.

— За всю свою жизнь я не слыхал о такой глупости, — проворчал недовольный лейтенант. — Сейф в качестве квартиры!

Про себя он подумал: «Ну, что ж, посмотрим, обычно они выдумщики — все эти интеллигенты, а в конце концов оказывается что-нибудь заурядное. Если только эта история не связана с банковским делом, иначе все запутается еще больше».

Дом, перед которым они затормозили, выглядел в свете фар как вилла, построенная с размахом.

— У меня было другое представление после ваших рассказов, — заметил Сэм Мэттисон.

— Окна фальшивые, — пояснил Гарденер.

Они вышли из машины и подошли к входу.