— Слушай, ты сама не понимаешь, что делаешь, — хрипло прошептал он.

Не успел он договорить, как она резко навалилась на него всем телом. От неожиданности он перевернулся на спину, и она оказалась на нем, все крепче прижимаясь к его груди.

— Тогда научи меня, — прошептала она, и ее сладкие губы выкинули из его головы весь здравый смысл.

* * *

Холодный ночной ветер хлестал Шадизар, словно жесткая метла, старающаяся вымести из города всю его явную и скрытую грязь.

Тарамис приняла этот ветер как предзнаменование. Знак ухода старого и прихода нового рассвета. Ее платье — золото на небесно-голубом — тоже означало неизбежный приход нового дня, новой эпохи.

Темные глаза обежали большой внутренний двор, вымощенный большими полированными плитами светлого мрамора и окруженный алебастровой колоннадой. Выходившие во двор балконы были пусты; ни единого огонька не мигало в темных окнах. Страже было строго приказано не подпускать никого близко ко двору.

Окруженная свитой жрецов, она смотрела на спящую фигуру Дагота — прекраснейшего из мужчин. Жрецы новой веры, возрожденной из тьмы веков, были одеты в золоченые мантии, спадавшие до пят. Голову каждого венчала корона с выгравированным на лбу широко открытым глазом — символом бодрствования служителей Спящего Бога.

Самая высокая корона венчала того, кто стоял рядом с принцессой, сжимая в руке длинный жезл с алмазом на конце, вставленным в оправу в форме глаза. Это был Ксантерес — Верховный жрец. И действительно, он был выше всех остальных — не считая, конечно, Тарамис.

— Настала третья ночь! — неожиданно произнесла она торжественным голосом.

Круг жрецов откликнулся эхом:

— Третья ночь до Ночи Пробуждения.

— Благословенна будь Ночь Пробуждения, — пропел верховный жрец.

— Спящий Бог никогда не умрет! — воззвала принцесса, и ответ жрецов эхом вернулся к ней:

— Там, где есть вера, — нет места смерти!

— Пусть прольется на нашего Бога то, что должно пролиться в эту ночь.

— Славься та, кто окропит Спящего Бога, — нараспев ответил хор жрецов.

Негромко зазвучали свирели, сначала медленно, а затем все быстрее и громче. Еще двое жрецов с коронами на головах появились из колоннады. Между ними шла девушка; ее толстые косы были аккуратно уложены вокруг головы, платье сияло снежной белизной. Введя ее в круг, жрецы сняли с нее одежду, и, не стыдясь своей наготы, девушка шагнула вперед, к изголовью ложа Дагота. Тарамис и Ксантерес подошли и встали по обе стороны от нее.

— Ания! — позвала ее Тарамис; девушка с усилием отвела взгляд от лежащей фигуры. — Ты первая, избранная Спящим Богом за твою непорочность.

— Я не достойна такой чести, — прошептала она.

— При рождении ты была отмечена Спящим Богом. Служишь ли ты ему и по сей день добровольно?

Тарамис знала ответ еще до того, как искры экстаза запрыгали в глазах девушки. Жестокая принцесса долго и хорошо готовилась сама и готовила других к этому действу.

— Я, недостойная, молю о разрешении служить ему.

Свирели залились громкими трелями.

— О Великий Дагот, — крикнула Тарамис, — прими наше подношение. Прими первое помазание перед Ночью Твоего Возвращения.

Ни один мускул не дрогнул на лице Ксантереса, когда его пальцы, вцепившись в волосы Ании, резко наклонили ее над головой алебастровой фигуры. Еще одно движение — и ее голова запрокинулась к небу, оставив открытым незащищенное горло. Из складок мантии появился позолоченный кинжал; он блеснул в воздухе — и вот уже алый фонтан брызнул на лицо Спящего Бога.

— О Великий Дагот! Твои слуги приносят тебе первую жертву! — воскликнула Тарамис.

Хор жрецов вторил ей.

Тарамис рухнула на колени и, в поклоне опустила к Мраморному полу голову. Ее молитва взлетела к ночному небу:

— О Великий Дагот! Твои слуги ждут Ночи Твоего Пришествия. Я жду Ночи Твоего Пришествия.

Усиленная хором жрецов молитва вновь и вновь отражалась от дворцовых стен:

— О Великий Дагот! Твои слуги ждут Ночи Твоего Пришествия!

Тело Ании вздрогнуло в последний раз и затихло там, где она упала, всеми забытая в луже уже остывшей крови на розовом мраморе пола.

Каменистым было дно ущелья, по которому двигался конь Конана.

Каменным было и выражение лица его седока. Конан старался занять все свои мысли лишь только наблюдением за дорогой, не позволяя себе отвлекаться ни на что другое.

— Ну, поехали же быстрей, — время от времени восклицала Дженна. — Я же знаю дорогу, поехали быстрее!

Он подождал, пока лошади перебрались через каменную гряду, отделявшую их от склона другого ущелья, и только тогда ответил:

— Я могу за два дня довести тебя до Шадизара. За один день — если мы до смерти загоним лошадей…

Он замолчал, в который раз, подсчитывая оставшиеся дни и ночи. Теперь многое зависело от того, сколько еще смогут продержаться их кони и как быстро они смогут скакать.

— Я решил вернуться.

— Но мое предназначение!..

— В твое предназначение не входит погибнуть в этих горах. Я доставлю тебя во дворец твоей тети.

— Ты не посмеешь препятствовать моему предназначению!

— Да пошло оно, твое предназначение…

Дженна подогнала лошадь и поравнялась с ним.

— А Валерия? Да, это я тоже слышала, и я знаю, что за награду тебе обещала тетя.

Титаническим усилием Конану удалось сохранить бесстрастное выражение на лице. Да, долг должен быть отплачен. Отплачен любой ценой. Но платить должен и может только он, но не Дженна.

— Я могу защитить тебя по дороге. Но не в том случае, если мы сами будем нарываться на неприятности. Неужели ты думаешь, что твое сокровище будет лежать просто так, на блюдечке.

— Валерия…

— Она не просила меня обменять твою жизнь на ее. А теперь замолчи и поезжай за мной.

Некоторое время она и вправду ехала молча, лишь про себя всхлипывая и беззвучно шевеля губами. Занятый своими мыслями, Конан даже не заметил ее расстройства и раздражения.

Неожиданно она снова взмолилась:

— Это где-то здесь. Я чувствую, Конан. Пожалуйста, сверни туда. Я прошу тебя!

Сам того не желая, он обернулся туда, куда указывала Дженна. Не самая высокая из окружающих гор. Такие же серые склоны. Но у подножия рассыпались гигантским ковром изломанные скалы — каменные столбы и шпили. Лабиринт, — вспомнил Конан, как называла их путешествие Дженна. Это был настоящий лабиринт. В его закоулках можно было спрятать целую армию. Нет, это не место для девчонки, даже если там и находится столь нужное для Тарамис Сокровище. Киммериец решил обогнуть гору с юга. Он не сказал Дженне ни единого слова.

— Конан!

Он закрыл уши руками, не желая слышать.

— Конан!

Вдруг до его сознания дошло, что уже не Дженна, а кто-то другой окликает его. Рука сжала рукоять меча: то, что звавший знал его по имени, еще ни о чем не говорило. Вдруг из-за бугра вылетела низкорослая лошаденка, оседланная на коринфийский манер. Верхом на ней восседал маленький, худенький черноглазый человек.

Рот Конана растянулся до ушей:

— Малак! А я думал, что ты…

— Еще не хватало. Я слишком красив, чтобы умереть.

По пятам за Малаком скакали остальные:

Бомбатта, Зуда и Акиро, трясущийся в седле и что-то бормочущий про старые кости. Чернокожая женщина сразу метнулась к Дженне, и обе застыли, уткнувшись лицом друг другу в плечи.

— А как же коринфийцы? — спросил Конан. — И как вы нашли нас?

Акиро открыл было рот, но Малак поспешил вмешаться в разговор:

— Когда они увидели, как ты рванул в ущелье, чуть не половина этих ребят двинулись следом, на скаку решая, кому первому достанется девчонка. Ну, что вы на меня уставились? Видит Митра, это они сказали, а не я! В общем, их стало поменьше, и у Акиро появился шанс заняться любимым делом. Давай, расскажи им, что ты такое сотворил.

Акиро снова попытался что-то сказать, и снова Малак перебил его, залившись звонким смехом: