– И все-таки невозможно оценить высоту пирами­ды, если стоишь у ее основания. Надо уйти подальше. Для полной оценки сегодняшнего дня нужно взглянуть на него из будущего. Запустили мы первый спутник, по­нимали, конечно, значение этого события, но не ждали такой реакции. И вдруг: «Новая эра», «Космическая эпоха человечества». Честно говоря, не думалось об этом. Вот, помню, вес – 83,6 килограмма. Однажды в цехе рабочие установили на весы подставку и осторож­но опустили на нее «пээсик» («простейший» – так на­зывали мы первый спутник). Девушка-лаборантка запи­сала в графе «вес» число 83,6. Простейшая техноло­гическая операция. А оказалось: эта цифра – сенса­ция! Ведь это было свидетельством мощности ракеты, совершенства советской науки и техники.

– Мы невольно перескочили из 61-го года в 57-й…

– Триумф Гагарина начался для человечества 4 ок­тября 1957 года.

– В таком случае уйдем еще дальше, за ту грань, которая отделяет «космический век» от «земного». Но историю космонавтики оставим историкам, они спе­циалисты – им виднее. Когда для тебя начался космос?

– Ты прав, оговориться нужно обязательно: речь идет не об истории развития ракетно-космической тех­ники, а о личных впечатлениях человека, которому по­счастливилось работать почти пятнадцать лет в коллек­тиве, которым руководил Сергей Павлович Королев… Итак, первый день.

– Как первая любовь?

– Нет, пока всего лишь «первое свидание». Любовь пришла позже. В конце рабочего дня заглянул ко мне один из ведущих инженеров нашего конструкторского бюро. Сел на диван и повел в общем-то обычный разго­вор: мол, интересно, конечно, работать в КБ, но участво­вать на производстве в создании нового, совсем нового гораздо лучше.

– Это было в 57-м году?

– Да, летом… А потом он выкладывает главное: «Давай вместе работать!» – «Кем?» – спрашиваю. «У меня замом, а я назначен ведущим конструктором первого спутника. Если, конечно, Сергей Павлович мою идею поддержит». Подумав, я согласился, хотя о своих будущих обязанностях имел весьма смутное представ­ление.

– А что, прежняя работа не нравилась?

– Знаешь, иногда нужно встряхнуться, испытать се­бя в новом деле, рискнуть. По-моему, это чисто мужская черта. В каждом человеке живет путешественник. Нас не только тянут неведомые края и дальние дороги, но и стремление делать что-то тебе пока неведомое и таким образом самоутвердиться. Это прекрасное че­ловеческое чувство, оно помогало в эпоху Великих гео­графических открытий открывать Америки, а ныне зовет людей к звездам. Я имею в виду не только космос, но и все новое.

– Значит, не подсчитывал «за» и «против»?

– В тот же вечер мы были у Королева. «Ну что, до­говорились?» – спросил он. Я пробормотал вроде того, что для меня все это ново. «А вы думаете, все, что мы делаем, для всех нас не ново? – сказал Сергей Павло­вич. – На космос думаем замахнуться, спутники Земли делать будем – не ново? Человека в космос пошлем, к Луне полетим – не ново? К другим планетам отпра­вимся – старо, что ли? Или, вы думаете, мне все это знакомо и у меня есть опыт полетов к звездам?» Мне показалось, что Королев говорит грубовато, даже оби­женно. Видно, ему часто приходилось высказывать по­добные мысли. И он вынужден был вновь и вновь по­вторять столь для него очевидное. Я молчал. «Эх, моло­дость, молодость! – сказал он. – Впрочем, это не глав­ный ваш недостаток! Так что же, беретесь?» Я кивнул головой. «Ну вот и добро. Желаю всего хорошего, и до свидания. Меня еще дела ждут». Мы вышли из каби­нета около одиннадцати часов вечера».

– «Всякое начало трудно…» Но в подобном положе­нии оказались все участники создания первого спутни­ка. Это, наверное, немного облегчило «вхождение в должность»?

– Да как сказать? В общем-то крутилось обычное колесо нового заказа. Ругались, спорили, работали. По­началу даже сложилось впечатление, что занимаемся обычным делом, пока Сергей Павлович не показал нам иное.

– Он активно вмешивался в ваши будни?

– Главный решал кардинальные проблемы, поэтому он и назывался Главным. Но не упускал и мелочей. Впрочем, мелочами это казалось на первый взгляд, а потом, подумав и поразмыслив, можно было понять, что происходила психологическая перестройка, иная культу­ра работы требовалась от людей.

– Не будем останавливаться подробно на техниче­ских проблемах, связанных с созданием спутника. Во-первых, они сейчас не столь актуальны, а во-вторых, уже подробно писалось о тех днях в многочисленных воспоминаниях. Однако мне очень хочется понять отношение Сергея Павловича к своему космическому пер­венцу, его метод руководства, отношение к людям.

– Думаю, достаточно будет, если я скажу: Сергей Павлович знал все, но вмешивался лишь в крайних слу­чаях. И ставил новые задачи, когда определенный этап работы завершался. Помню последнее совещание перед отправкой спутника на космодром. Разговор большой и, прямо скажем, непростой. Ведущий докладывает об ито­гах испытаний ракеты и спутника. Но вместо «объект ПС» дважды говорит «объект СП». Сергей Павлович вдруг перебивает его: «СП – это я, Сергей Павлович, а наш первый, простейший спутник – это ПС! Прошу не путать». Напряжение на заседании сразу же сня­лось… Он прекрасно чувствовал атмосферу, когда надо, ругал беспощадно, но если для пользы дела нужно бы­ло смягчить разговор, поддержать человека, Королев умел это делать. Он был прекрасный организатор, а значит, и психолог.

– Он умел скрывать свое настроение?

– Не всегда. Он щедро делился не только идеями, но чувствами. Это непосвященному могло казаться, что Сергей Павлович невыдержанный человек. Он жил в коллективе, зачем же скрывать от своих соратников и друзей чувства? Пожалуй, только волнение он оставлял себе…

– И вы это замечали?

– Обычно перед самым стартом, когда все уже позади. Площадка возле ракеты пустеет – всего минуты до пуска. У ракеты остаются Сергей Павлович, его замы, испытатели. Королев останавливается и смотрит на ракету, словно прощается с ней.

– 4 октября я ехал в поезде с целины. Мы, группа студентов, возвращались с уборочной. Вдруг сообщение о запуске первого спутника. Это было настолько не­обычно, что мы все ждали, что сейчас передадут что-то дополнительное, разъясняющее это событие.

– Мир не смог сразу оценить, что вступил в новую эру. Мы сидели в тесном фургончике и ждали сигнала из космоса. Спутник только начал свой первый виток, он должен был завершить его. Наконец кто-то произно­сит: «Вроде слышу…» Через несколько мгновений мы закричали все: «Есть! Летит! Летит!»

– Потом отпраздновали это событие в «узком кругу»?

– Собралось несколько человек вечером. До самолета оставалось два часа, надо было возвращаться с космодрома. Наскоро, по-фронтовому выпили по чарке, поздравили друг друга.

– По-фронтовому?

– На фронте как: выйдешь из боя, короткий от­дых, праздник, если получаешь орден или благодар­ность Верховного Главнокомандующего, а потом сно­ва бой.

– Чем дальше уходит от нас война, тем чаще мы возвращаемся к ней. Я думаю, что ее влияние на фор­мирование нашего молодого поколения постоянно будет усиливаться.

– Это бесспорно. Наши характеры выковывал фронт. В промышленность и в нашу область пришли фронто­вики. Они не считались ни с временем, ни с любыми трудностями: ведь для нашего поколения эти сложности оказались несравненно меньшими, чем военные. Уверен­ность в своих силах помогала и объединяла людей. Нравственный климат в коллективе был особый, у нас было общее прошлое, единая цель. Это сплавляло людей.

– Война началась для тебя 22 июня 1941 года, а закончилась?

– Да, война для меня началась, как и для многих, на западной границе. Я служил в погранвойсках. А за­кончил я воевать 15 мая 1945 года под Прагой. Но как-то особенно сильно и глубоко почувствовал я, что война окончена, когда стоял на Красной площади и под сухую барабанную дробь к подножию Мавзолея летели фа­шистские знамена. Парад Победы.

– Окончилась война. А что потом?

– Потом? Потом демобилизация. Ранение сказа­лось. Начал работать у Сергея Павловича. И все эти годы, послевоенные годы, очень были похожи на воен­ные. По напряжению, по темпу жизни, по эмоциональ­ному накалу.