Литмир - Электронная Библиотека

— Зачем же вы? В гостинице есть для этого мальчики. Но может быть, пройдет и так.

— По-моему, лучше без лекарств, покойный папа всегда это говорил. Ты знаешь, в Париже совсем не такой хороший климат. У нас, в Питере, был гораздо здоровее. Летом здесь у меня каждый день болела голова.

— А теперь как?

— Теперь, слава Богу, лучше. Ты не можешь себе представить, как здесь было жарко в августе, когда вы были в Довилле. Я помню, именно в тот день, когда у меня был бедный Витенька, была страшная жара. Я его упрашивала не бегать, просила, чтобы он остался у меня к обеду. Но он непременно хотел заехать к этому Брауну.

— К Брауну? Как к Брауну?

— Ну, да… А что?

— Он от вас поехал к Брауну?

— Да, сначала к нему, а потом они условились встретиться с этим молодым человеком…

— И он был у Брауна?

— Этого я не знаю, Мусенька, ведь я его больше не видела. Вероятно, был.

— Мама, но какая вы странная! Как же вы раньше не сказали?

— Чего, Мусенька?

— Что он от вас поехал к Брауну!

— Мусенька, я сказала: к Брауну, а потом в театр. Ты просто не расслышала. Но почему это тебя…

— Да ведь это, может быть, все объясняет! Ведь Браун его еще в Петербурге подбивал ехать в армию… Да, конечно! Теперь мне все ясно!

— Этого я не думаю, Браун на это не способен, — начала было Тамара Матвеевна, но Муся ее не дослушала. Она поспешно направилась к телефонному аппарату. «Все-таки это очень странно. Почему мама упомянула о Брауне именно теперь, когда я думала о том, что моя жизнь разбита? Почему он имеет отношение ко всем важным делам моей жизни? Впрочем, какое же тут отношение?.. Но мама ошибается, она никогда мне об этом не говорила», — думала тревожно Муся, перелистывая телефонную книгу. Собственно она знала на память телефон Брауна: он назвал номер при одной из их первых встреч. Но Мусе точно стыдно было себе сознаться, что она этот номер помнит. «Что, если тут выход, ключ всей моей жизни?» — подумала она, замирая от волнения, точно так, как в Петербурге, когда звала Брауна к ним в коммуну. Она едва выговорила номер. Никто не отвечал. Муся подождала немного, затем попросила телефонистку гостиницы вызвать вторично. Нет, не отвечал никто. «Кажется, я сейчас заплачу, — подумала Муся, — я совершенно сошла с ума…» Тамара Матвеевна высказала предположение, что Брауна нет дома. Муся положила трубку с раздражением, точно Браун был дома, знал, кто его вызывает, и отказывался подойти к аппарату.

— Я сейчас ему напишу, — сказала она. — Вот вам пока газеты, мама.

Муся села за стол и начала писать. Сообщив кратко об исчезновении Вити, она спрашивала Брауна, не знает ли он чего-либо об этом деле. «Мама только что мне сообщила, что накануне своего исчезновения Витя от нее должен был заехать к вам. Если вы что знаете или имеете какие-либо предположения, пожалуйста, Александр Михайлович, дайте мне знать тотчас», — написала Муся и остановилась: «Значит, если он ничего не знает, то ответа не требуется?..» Ей показалось, что она инстинктивно застраховала себя от грубости, на случай неполучения ответа. «Нет, ясно, что на такое письмо надо ответить во всяком случае». — «Не решаюсь просить вас заехать ко мне, знаю, как вы заняты, но, пожалуйста, позвоните мне по телефону. Мой муж уехал сегодня в Лондон, все по этому делу: наводить справки там. Мне очень, очень нужно поговорить с вами…»

Муся перечла письмо и осталась недовольна. «Вместо „мой муж“ лучше было сказать Вивиан. И совершенно ненужно было упоминать, что он сегодня уехал: выходит, как только муж уехал, я обращаюсь к нему. Это повторение: „очень, очень“ тоже придает какой-то неподходящий оттенок». Она соединила чертой заключительную точку с последней буквой и после «поговорить с вами» приписала: «по этому делу», «Теперь вышло два раза „по этому делу“ в трех строчках!..» — Муся рассердилась на себя — «Что же это! Пишу так, точно исторический документ. Сойдет, как есть!» Она заклеила конверт, вызвала мальчика и велела тотчас отнести письмо.

Вечером, часов в девять, Мусе сообщил по телефону швейцар гостиницы, что внизу ее спрашивает Браун. Сердце у нее забилось. Она почувствовала, что этого ждала: именно потому осталась дома; но как раз перед звонком потеряла надежду и уже настраивала себя на приятную меланхолию разрыва.

— Пожалуйста, попросите подняться, — дрогнувшим голосом сказала Муся. — И больше меня ни для кого нет дома.

XXV

Мусе самой было странно, что она так волнуется: никакой причины для этого не было. Бросив в зеркало последний, окончательный взгляд, она вышла на порог комнаты, хоть этого не следовало делать. По коридору шел Браун. «Кажется, у меня мрачные предчувствия, как в мелодраме «Кривого Зеркала», — подумала она с напряженной насмешкой над собою, и, спокойно-приветливо улыбаясь, протянула ему руку. Улыбка Татьяны Онегину на великосветском балу не вышла. Муся чувствовала, что лицо у нее выражает растерянность, чуть только не испуг.

— Как я рада, Александр Михайлович! — сказала она. В голосе ее прозвучали те самые модуляции, которыми когда-то в Петербурге она пользовалась в разговоре то с ним, то с Клервиллем. Но и модуляции не совсем вышли, да и не соответствовали печальному делу, бывшему причиной его визита. Муся попробовала перейти на грустно-озабоченный тон — и вдруг совершенно растерялась.

— …Вам здесь в кресле будет удобно? Это мое любимое, но, так и быть, я его вам отдаю, я сяду на диван… Не слишком близко от радиатора? Как быстро наступили холода, неправда ли? Но вы не беспокойтесь, у нас в гостинице топят недурно, не то, что в Англии, где я прямо мерзла… Я думала, здесь будет приятнее, чем внизу, в холле… Но как мило, что вы зашли. Я не хотела вас беспокоить, пыталась к вам дозвониться сегодня утром, но…

— Утром у меня телефон не работает.

— То есть, вы были дома? Нет, я так и думала, что вы дома и не хотите подойти к аппарату! Нет, какая низость! — воскликнула, смеясь, Муся и почувствовала, что не надо было ни восклицать, ни даже просто говорить «какая низость!», — он не улыбнулся и пристально на нее глядел. После этих слов нельзя было сразу перейти к исчезновению Вити. Муся с ужасом и наслаждением чувствовала, что не владеет собой, что теперь с разбегу остановиться очень трудно. Ей казалось, что он отлично это видит, что он молчит нарочно, — быть может, издевается.

Она взяла трубку телефонного аппарата и заказала чай, очень пространно, чуть не с модуляциями, объясняя все лакею. Браун сбоку, со своего кресла, все так же пристально смотрел на нее. «У него блестят глаза, обычно они холодные, я таким его никогда не видала!» — замирая, думала Муся, — «Et le citron, n’oubliez pas le citron»[259], — пропела она. — «Oui, madame»[260], — недоумевая сказал лакей. С трудом сдерживая бег, как прошедшая мимо столба скаковая лошадь, Муся произнесла: «Mais surtout faites vite, je vous prie, nous attentions»[261], — повесила трубку с сияющей улыбкой, как бы означавшей: «вот вы увидите, как нам будет здесь уютно». — Сейчас, сейчас подадут! — сообщила она Брауну, точно он несколько раз с нетерпением требовал чаю. — И вы знаете, у моего мужа есть коньяк, какой-то необыкновенный, замечательный коньяк, старше нас с вами вместе взятых! Вивиан достал несколько бутылок у Корселле. Только где он? Если б я знала, где он? — Муся приложила руки к вискам, точно и в самом деле не знала, где у них находится коньяк. — Ах, да!.. Одну минуту…

Легкой саввинской походкой она вышла в спальную и остановилась за дверью, почти задыхаясь. «Что со мной? Я, право, с ума сошла! Господи, неужели сегодня!.. Ну, будь что будет!..» Муся направилась было назад, у дверей вспомнила о коньяке, вернулась, достала бутылку и вышла в гостиную.

вернуться

259

«И лимон, не забудьте лимон» (франц.)

вернуться

260

«Да, сударыня» (франц.)

вернуться

261

«И прошу побыстрее, мы ждем» (франц.)

94
{"b":"1123","o":1}