Украинская интеллигенция, культивируя национальную доктрину, очень мало интересовалась, устраивает ли народно-крестьянский дух установка на враждебное противостояние с еврейским и русским элементами украинского быта, какое положено первоосновой инкриминируемой в народ извне схемы национального самодовольства, камуфлируемого под самосознание. И поскольку данная «интеллигентная» схема не получила широкой народной поддержки, то украинский народ превратился в глазах интеллигенции в «неграмотного, забитого, политически неразвитого крестьянина». А «политически развитая» украинская интеллигенция, для которой один из лидеров украинской элиты М. С. Грушевский, «не считая возможным разграничить национальные и политические стремления украинской интеллигенции», предрек ее отрыв от внутренних корней как первооснову, все свои неудачи обосновывала злокозненными внешними монстрами. Орест Субтельный изрекает: «Однако решающую роль в поражении украинского национально-освободительного движения сыграли все же внешние факторы. Например, в судьбе галицких украинцев, чье национальное движение было не менее сильным, чем у других восточноевропейских народов, получивших независимость, главную роль сыграла не внутренняя их слабость, а превосходящая мощь поляков. Относительно Восточной Украины то же можно сказать о большевистской России — именно она, а не слабые украинские большевики, перекрыла украинцам путь к независимости» (1994, с. с. 476-477, 478).
Столь широкая опора на внешние действующие силы делает украинскую национальную доктрину в концептуальном отношении коллективистским продуктом, исключающим индивидуальное значение отдельно взятого элемента народного конгломерата, а, обладая коллективной природой, она может быть воплощена в реальную действительность исключительно политическим способом на базе рационального метода, только в максимальном удалении от духовной зоны. В этом отношении становится необходимым напомнить некоторые положения из ранее изложенного рассуждения о «коллективном индивидуального», являющегося теоретическим осмыслением национального сообщества духов. Некое индивидуальное, что обнаруживается у многих или понятно многим, делается коллективным, что называется духовностью, и на этой основе обособляется национальное самосознание, служащее цементом и гарантией единства; некое коллективное, внедряемое со стороны в каждую индивидуальность, есть политическое (силовое) принуждение, какое формирует национальное самодовольство, дающее в порядке единения народность, противостоящую духовности. Украинская национальная доктрина весьма ценна в качестве иллюстративного материала по демонстрации порочности и ошибочности пути (политического) развития вне сферы имманентной духовности под воздействием внешних импульсов. Украинская национальная история предоставляет выразительные примеры непродуктивности того пути национального прогресса, что осуществляется в отсутствие индивидуального национального лица, а точнее, замены его качественно другим производителем — коллективизированным и милитаризированным запорожским казачеством; запорожский стимул оказался национально несостоятельной идеей. Лишение духовной элиты народа, то есть собственного дворянства, и отсутствие философской слагаемой истории, даже несмотря на феномен Киево-Могилянской академии и явление Г. Сковороды, в совокупности привело украинскую национальную мысль в состояние полного замешательства, вызванного прежде всего забвением принципа национального лица, столь ярко проявленного в еврейском и русском секторах, а также пренебрежением историческими уроками. Итак, сам собой напрашивается вывод: антисемитизм и антируссизм украинской национальной идеологии составляет суть ее концептуальной порочности и выступает генеральной причиной крушения украинской национальной стратегии, а заодно ответом на вопрос О. Субтельного.
Современное приобретение национальной независимости Украины (1991) привело украинскую духовность в такое жалкое состояние, что не приходится говорить не только о победе, но даже успехе украинской национальной прокламации, и не случайно антирусский пафос достиг пика на Украине, когда страна стала «незалежной» и исчез основной возбудитель национального угнетения. Самым выразительным образом антимоскальский задор сказался на процедуре переименования улиц и площадей во Львове, — так, улица Пушкина была названа улицей Чупринки (бандеровского генерала), а улица Лермонтова — улицей Дудаева (чеченского генерала). Как не кажется мелким данный штрих, но замена имен великих поэтов на заурядных генералов составляет акт, который отчетливо и впечатляюще отмеряет уровень духовного содержания национальной концепции, а также их носителей. Еще более убедительно этот уровень фиксируется в такой основательной дисциплине, как история, и его позитивный ранг в объеме украинской национальной доктрины высказывает опус львовского историка Павла Чемериса под названием «Иерусалим — сын городов украинских» (Сноска. Статья напечатана во львовской газете «За вiльну Украiну», перевод помещен в израильском еженедельнике «Magazine» 17. 03. 1997г. ) Автор в качестве исторической истины утверждает пассаж: Иерусалим был основан гетидами (гексосами) — древними выходцами с территории современной Украины, «когда, — по словам сего исследователя, — жидами в истории, образно говоря, и не пахло». Академическая история древнего мира, в частности, египтология, в лице наиболее авторитетных специалистов считает гиксосов («аму», в древнеегипетских папирусах) варварским племенем, вышедшим из знойных пустынь Аравии, которое правило в Египте с четырнадцатой по семнадцатую династии, а Иммануил Великовский, наиболее эрудированный и парадоксальный историк, доказывал, что изгнание гиксосов с территории Ближнего Востока выпало на долю еврейского царя Саула (Шаула). Хотя это не больше, чем историческая гипотеза, но в научном отношении она даже близко не может сравниться с политической демагогией львовских антисемитов. Впрочем, неисповедимая логика национализма, а особенно такого раздутого самодовольством, как украинского, не должна удивлять: если уж Киев — мать городов русских, то почему Иерусалим — колыбель трех цивилизаций не может принадлежать украинской матери? Просто после Москвы пришла очередь Иерусалима, а затем настанет черед, возможно, Парижа или Рима; вполне может статься, что первочеловеком окажется не Адам, а какой-нибудь Левко Макогоненко.
Столь обширная гностическая преамбула об украинской националистической догме потребна была с тем, чтобы показать насколько был прав Лев Пинскер, когда, сотворяя начала еврейской национальной доктрины, взял в качестве посылки заключение: «Итак, мы видим, что предубеждение против еврейской нации коренится в духовной жизни народов». В отношении украинского духовного комплекса заключение Пинскера совершенно справедливо и для украинской идеи характерно органическое презрение к «жидам», где сама мысль о каком-либо единении с евреями ценилась на уровне предательства. Лев Пинскер наяву зрил все концептуальные прелести именно украинского, и никакого другого, окружения и именно в Одессе, которая, будучи столицей еврейского вольномыслия, тем не менее, была чемпионом среди городов России по количеству еврейских погромов, и в ней еще до волны погромов 80-х годов случались погромы 1821, 1859 и 1879 годов. Кишиневская резня превосходит одесскую трагедию только информационным шумом. Пинскеру не пришлось самолично убедиться, что подавляющая, и самая жуткая, часть еврейских погромов в Российской империи происходила на украинских землях, что в XX столетии на еврейские раны и седины обрушатся изуверства и зверства петлюровщины, махновщины и бандеровщины, что в Бабьем яру в Киеве и Яновском лагере во Львове евреев расстреливали украинские полицаи, что украинская национальная декларация и по сей день продолжает угрожать со страниц открытой прессы своим лозунгом: «Мир вам! Огонь жидам!».
Содержательная сущность украинской национальной доктрины легла в основание концептуального отрицательного гнозиса Пинскера, — другими словами, еврейское достоинство и национальное самосознание Пинскер вынужден ставить в отрицание всего окружающего, исходя из украинских реалий, то есть истребительного антисемитизма. Идея всеобщей ненависти к евреям, имеющая в лице украинского национализма законченную доктринальную форму, почерпнута Пинскером со стороны, а внутри мыслитель выводит автоэмансипацию еврейской личности, но саму еврейскую национальную акцию он обязан творить исключительно с учетом чуждых еврейству сил. Пинскер пишет: «Раз навсегда мы должны примириться с мыслью, что другие нации вечно будут нас отталкивать вследствие присущего им вполне естественного чувства вражды. Перед этой силой, которая действует, как всякая другая сила природы, мы не должны закрывать глаза, мы должны с нею считаться. Мы не можем на нее жаловаться; напротив, мы обязаны собраться с собственными силами, воспринять и стремиться к тому, чтобы мы не остались навсегда наковальней для народов» (1999, с. 113).
