Волынский особо обозначает эту сцену как кульминацию рассказа, дабы донести до читателя, что «маленький жид» Давид Гурвейс повторил подвиг великого жида Иисуса Христа и пошел на заклание ради всеобщего блага. Но маленький жид, как и великий жид, не желает растворяться во всеобщей массе и действует как индивидуальная личность. Отсюда должно следовать невысказанное авторское резюме о величайшем абсурде российского антисемитизма: христианское население России каждый раз требует от евреев повторения прославленного подвига Иисуса — крестной смерти во спасение всех людей — и в то же время губит и презирает еврейский народ за это. Волынский воздает должное автору за «… редкую в наше исподлившееся и изолгавшееся время способность сказать слово правды о народе, о котором удобно и выгодно только лгать».

Итак, литературная критика, которой волей судеб предназначена роль станового хребта русской культуры, приобрела такое же качество и в русском еврействе, хотя литературная критика сама по себе вовсе не характерна для традиционной еврейской культуры. Любопытен и немаловажен в рассматриваемом аспекте штрих, сообщенный Н. А. Бердяевым в составленной им летописи развития русской культуры. В конце 80-х и начале 90-х годов XIX века в России наступает эпоха, названная «русским культурным ренессансом», — время, когда, как говорит Бердяев, «Вл. Соловьев победил Чернышевского». В числе признаков данного судьбоносного свершения Бердяев излагает: «Появились интересные философы метафизического направления — кн. С. Трубецкой и Лопатин. Изменилось эстетическое сознание, и начали придавать большее значение искусству. Журнал „Северный вестник“ с его редактором А. Волынским был одним из симптомов этого изменения» (2001, с. 683). Факт того, что Н. А. Бердяев, — лидер русской духовной школы, — определил представителя русского еврейства «симптомом» русского культурного ренессанса стоит многого в контексте ведущихся рассуждений и данное высшее удостоверение тем более знаменательно, что в то время уже началась эпидемия еврейских погромов в России, тяжелое испытание для обоих членов русско-еврейского культурного альянса.

Однако полноправное гражданство русского еврейства в отрасли литературной критики, как не важна она для состояния русской культуры, не может просто распространяться на компетенцию других разделов русской культурной парадигмы. «Вселение» русского еврейства в русские отделы таких специфических подразделений культуры, как философия и история, происходило, — и сейчас происходит, — по роду духовного движения намного сложнее, чем изложенные перипетии литературной критики, и прежде всего по причине внутренних сложностей самих реципиентов, то бишь философии и истории как членов русско-еврейского симбиоза. А эти сложности таковы, что функциональные схемы осуществления русско-еврейской сублимации отдельно в философии и истории различны до прямого противоположения, Русские духовники, — в этом состоит один из новаторских вкладов русских мыслителей в мировую философию, — сотворили из капитальной академической истории дисциплину философского цикла и в русском воззрении мыслят не столько об «истории философии», сколько о «философии истории», и вмещение еврейского элемента в оную «философию истории» имеет свои особенности" Уже говорилось, что из всех дверей в русскую культуру для русского еврейства наиболее широко распахнута дверь в русскую духовную философию, основанную Вл. Соловьевым. В этом и состоит аналитическая сложность, ибо только два (об остальных я не могу говорить из-за недостатка места) представителя русского еврейства — философы Лев Шестов и Семен Франк сделали соловьевскую философию настолько русско-еврейской, что вычленить в ней отдельно русскую и еврейскую части не представляется никакой возможности. В силу этой причины аналитическому усилию будет подвергнута русская духовная философия в совокупном виде, в каком она свернута в концепте «русская идея». По своей особенности «русская идея» не является выражением мысли или цели, а она суть общее название русской духовной философии и, как таковая, эволюционировала в своем содержательном богатстве, оставаясь, тем не менее, вполне самостоятельным понятием.

Раскаяться в своих исторических грехах и удовлетворить требованиям справедливости, отречься от национального эгоизма, отказавшись от политики русификации и признав без оговорок религиозную свободу, — вот единственное средство для России приуготовить себя к откровению и осуществлению своей действительной национальной идеи, которая — этого не следует забывать — не есть отвлеченная идея или слепой рок, но прежде всего нравственный долг. Русская идея, мы знаем это, не может быть ничем иным…

Владимир Соловьёв

Авторский приоритет русской идеи числит за собой великий русский философ Владимир Сергеевич Соловьев, выставивший ее философемой, то есть философской проблемой, а потому, следовательно, причастность русского еврейства к русской идее есть непосредственное его участие в русской философии, А в отношении последнего в аналитическом стане бытует вполне оформившееся мнение, о котором сообщает Г. Я. Аронсон: «Не только в сравнении с русской политикой, публицистикой и общественностью, но и в сравнении с литературной критикой — в философии русские евреи представлены довольно слабо. Это легко понять, ибо новейшая русская философия в основном своем русле проникнута религиозными мотивами, теснейшим образом связана с христианством и православием или пронизана мистическими переживаниями, навеянными школой Владимира Соловьева» (2002, с. 388). Изложенное мнение отнюдь не является заблуждением талантливого комментатора, а суть официальное предубеждение не только против еврейского участия в русской философии, но и против истинного содержания «школы Владимира Соловьева», обязанное исторической фальсификации, выполненной советской исторической наукой и проникшей даже в мыслящее сословие русского еврейства, обычно не склонной доверять советской аналитике. Поскольку речь идет о попранной исторической справедливости в отношении доли русского еврейства в русской идее, ибо в действительности участие русского еврейства в русском философском творчестве настолько значительно и масштабно, что превосходит подобное во всех других отраслях русской культуры и в известном плане может служить стереотипом контактирования между собой культур разных порядков, то я вынужден выйти за сюжетные рамки тематического рассмотрения проблемы и удалиться в сторону специализированного философского разбора, жертвуя при этом профессиональной глубиной ради общепонятной выразительности. Этому споспешествует и то обстоятельство, что термин "вселение", принятый А. И. Солженицыным для взаимоотношения русской и еврейской культур, в философской сфере имеет более глубокомысленное содержание, чем авторский вариант, и заключает в себе свой специфический смысл.

В понятие о русской философии советская историография включает лишь ту философию, которая формировала идеологию самой революционной политической группировки в России — партии большевиков и которая выступала ударной силой в русской революции и создании большевистского режима. Система воинствующего материализма (таково философское наименование этого образования, данное его автором В. И. Ульяновым-Лениным) или коммунистическая система базируется на лютом противоборстве с противоположным идеалистическим мировоззрениям, а идеологическим божеством здесь выступает коллективный народный фактор. Философским обоснованием этой системы Ульянов-Ленин сделал политэкономическое учение Карла Маркса и отсюда исходит самое распространенное заблуждение, что русский коммунизм есть воплощение марксизма в реальную действительность, и под этим углом зрения рассматривается некоторыми роль евреев в русской революции, — так, А. И. Солженицын цитирует слова B. C. Манделя: «Русский марксизм в чистом его виде, списанный с немецкого, никогда не был русско-национальным движением, и революционно настроенной части русского еврейства, для которого воспринять социалистическое учение по немецким книжкам не составило никакого труда, естественно было принять значительное, участие при пересадке этого иностранного фрукта на русскую почву» (2001, ч. 1, с. 241). А для Бердяева нет сомнений в том, что «Коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую идеологию. Коммунизм есть русская судьба, момент внутренней судьбы русского народа. И изжит он должен быть внутренними силами русского народа. Коммунизм должен быть преодолен, а не уничтожен» (2001, с. 710). В системе воинствующего материализма нет и не может быть места русской идее в ее первородном смысле, а фальсификация здесь состоит в том, что за русскую философию выдана только часть ее, и к тому же далеко не значительная, а другая часть русского духовно-философского творчества с иной мировоззренческой ориентацией была проигнорирована. Пренебрежению тут подверглось то духовное воззрение, о культурной значимости которого впервые просигналило русское еврейство своим своеобразным способом, синтетически «поселившись» в этой части русского культурного собрания. Известно, что данное духовное воззрение оформил в самостоятельную философскую дисциплину Вл. Соловьев, — это и есть «школа Владимира Соловьева», — но мало известно, что у колыбели этой философии стояли А. С. Пушкин и П. Я. Чаадаев и что, следовательно, только она и обладает в полном объеме авторскими правами на русскую культуру per se. Соответственно возвышается культурный статус русской идеи.