Любая духовная динамика, во всяком случае, такая активная, как еврейская, неизбежно раскрывается в творчество как состояние развивающегося духа, а потому сионизм, являя собой духовный агрегат из ряда слагаемых параметров, функционально есть не что иное, как механизм творческого воспроизводства духовных ценностей, только созидание культуры. Культурное творчество служит генеральным предназначением сионизма уже в силу того, что в его основе заложены индивидуалистские атрибуты отдельной еврейской особи (тяга к Сиону и ген Иерусалима), которые приводят в собственном творчестве неизменно к культу личности, а в общем выражении и к культуре личности. (Богопостижение в этом процессе мыслится С. Л. Франком предельным актом человеческой духовной способности и высшим результатом культуротворчества индивида. Сионизм вливается в это учение как его онтологический фрагмент). Итак, сионизм характеризуется как стадия исторического развития еврейского духа в условиях галута, с одной генетической стороны, а в другом познавательном плане выступает в качестве механизма по производству культурных ценностей. Такова идеальная схема исходной аксиомы сионизма, опосредующей то, что сионизм всецело принадлежит еврейской внутренности и восходит к самым началам еврейского сознания. Противоположным смыслом насыщено мнение Вальтера Лакера, который начинает родословную сионизма с Французской революции, а заканчивает моментом провозглашения государства Израиль (2000, с. 7). В. Лакер понимает под сионизмом только то политическое движение, истоки которого помещаются в работе Теодора Герцля «Judenstaat» («Еврейское государство») и предпосылки которого располагаются за пределами духовного еврейского мира — Французская революция, антисемитская идеология и динамика, явления эмансипации и ассимиляции. В лице политического сионизма В. Лакер основательно характеризует еврейское течение, которое выпадает из лона означенной исходной аксиомы и различия здесь располагаются на принципиальном этаже: если сионизм, согласно данной аксиомы, называется внутриеврейским, ибо доминирующая роль тут принадлежит имманентным брожениям еврейской души вокруг собственных переживаний о Сионе и Иерусалиме, то политический сионизм, культивируемый В. Лакером, опирается и генерируется внешними активами, а потому должен называться внешнеевреиским сионизмом.
Итак, сионизм, взятый как особое явление галутной действительности, дифференцируется на два главные класса: один, данный по определению Л. Шестова как философский (внутриеврейский) сионизм, и другой — политический (внешнееврейский) сионизм. Смысл исходной аксиомы сионизма тут выходит далеко за пределы умозрительного критерия, ибо приобретает значение исторического признака: в русской еврейской формации сионизм имеет себя как философский par excellence (по преимуществу), а в европейском еврейском доме сионизм — политический, также par excellence; если в первом случае доминирует подсознательное архетипическое откровение Иерусалима, то во втором случае царствует зрелое размышление о Палестине; если философский сионизм, выросший из недр еврейского чрева, стимулирует развитие этого естества, условием которого спонтанно и самозванно становится Земля Обетованная, то политический сионизм, опосредующий внешние импульсы, ратует за сохранение еврейского богатства, он не слышит голос Иерусалима и для него безразлично место захоронения (вполне серьезно речь шла об Аргентине, Уганде и Кипре). О глубоком, на уровне идеологического, разногласии между этими двумя классами сионизма свидетельствует В. Лакер, реферируя выступление одного из многочисленных сторонников политического сионизма в Германии — Рафаэла Ловенфелса (1893): «Ловенфелс утверждал, что каждый, кто до сих пор вспоминает в своих молитвах старый призыв „На следующий год — в Иерусалиме“, может следовать велениям своего сердца. Но ни один образованный еврей не пожелает променять возлюбленную родину на другую страну — пусть даже там в незапамятные времена и жили его предки. И эти слова выражали убеждение не отдельной личности, а очень многих евреев» (2000, с. 52).
Содержательное качество политического сионизма в его отстранении от сущности философского сионизма сведено В. Лакером в «13 тезисов сионизма», часть которых по категоричности выражения близко напоминает исходные постулаты политического сионизма: «1. Сионизм — реакция на антисемитизм… Еврейская религия, символ Сиона, ностальгия по утраченной родине и прочие мистические факторы, несомненно, также сыграли свою роль в истории сионизма. Однако политический сионизм, в отличие от мистических мечтаний, мог бы никогда и не возникнуть, если бы не та опасная ситуация, в которой оказались евреи Централь ной и Восточной Европы во второй половине XIX в… 3. Сионизм всегда считал ассимиляцию своим главным врагом, не проводя четкого разграничения между эмансипацией и ассимиляцией». Таким образом, политический сионизм выступает антитезой философского сионизма, но расхождения между ними превосходят логические противоположностии, как свидетельствует Лакер, в кардинальном генетическом вопросе приобретает антагонистическую форму: «без глубинной и длительной связи с европейской цивилизацией среди евреев никогда не возникло бы движения за национальное возрождение. Иными словами, сионизм — это продукт Европы, а не дитя гетто». Следовательно, европейская цивилизация, развившаяся на христианской основе и впитавшая в себя христианский антисемитизм, а вовсе не еврейская действительность гетто, делается генетическим источником сионизма, считающегося выражением национального еврейского самосознания, -такова силлогистика В. Лакера, крупнейшего идеолога процветающего на западноевропейском пространстве политического сионизма. Таким же способом из сущности последнего выхолащивается и историческое содержание, — по словам Лакера: «Историческая трагедия сионизма заключается в том, что он появился на международной, сцене в тот момент, когда на карте мира уже не осталось свободных мест» (2000, с. с. 827, 829, 836).
В совокупности это может означать единственное: политический сионизм в своем самозначимом виде не имеет прямого отношения к еврейскому национальному самосознанию, хотя бы потому, что самосознание во всех возможных типах относится к внутренней генерации духа, а следовательно, под девизом самосознания в политическом сионизме фигурирует нечто другое, что необходимо должно иметь внешнеотсчетный характер. И такой величиной обнаруживается «национализм», суть которого, в полном соответствии с содержательными параметрами политического сионизма, определяется современными академическими учебниками как «особое состояние этнического сознания, его иллюзорная форма, а также идеологический и политический принцип»… Н. всегда предполагает видение внешнего врага, якобы губительно действующего на этническую общность. Как правило, такими врагами считаются иные этносы" («Современный философский словарь», 1998). Будучи по определению «продуктом Европы» и детищем «европейской цивилизации», политический сионизм органически сливается, а точнее сказать, непосредственно исходит из философской концепции человека как члена человечества, причем именно в том ракурсе, какой идейно противоречит принципу еврейского единоначалия личности по Торе (принципу «божьей свечечки»). Не обладая национальным самосознанием и не имея достоверного национального лица, евреи в условиях политического сионизма, значит, не располагают возможностями к упражнениям по курсу культуротворчества. Этим объясняется тот парадокс, что евреи Западной Европы, сотворяя и принимая участие в сотворении европейской интеллектуальной мощи, не имеют собственнойкультуры, что, в свою очередь, не повышает познавательной емкости духовного мира коренного общежития, и создается отчетливое впечатление, что вклад отдельных титанов еврейской формации в европейскую культуру (К. Маркс, А. Эйнштейн, З. Фрейд, Ф. Кафка, Я. Мендельсон-Бартольди, Э. Дюркгейм и много тысяч других) осуществлялся как бы «не по правилам», не благодаря, а вопреки узаконенным нормативам.
