Нейл развернул клавиатуру, стоявшую на ближайшем столе, и начал что-то набирать на ней. Томас услышал доносившееся сверху гудение, словно где-то там находился принтер.

— Сукин сын! — неистово взревел он. — Чертов подонок! Я тебя убью! Убью!..

Но почти тут же замолчал — сначала от смятения, потом от забрезжившего понимания. Нейл был прав. Не о чем было беспокоиться. Как мог он быть таким ослом?

— Лучше? — спросил Нейл.

— Да, — усмехаясь, ответил Томас — Намного. Что ты сделал?

— Да ничего особенного... Так ты больше не волнуешься за Фрэнки?

— Пошел он. С ним будет порядок.

Нейл отрицательно покачал головой:

— Нет, Паинька. Боюсь, уже не будет.

— Нет?

— Нет. По сути, он уже умер.

— Шутишь? — рассмеялся Томас.

— Не шучу. Избавигься от аффекта мертвой петли — по крайней мере, такой дьявольской, какую делает Маккензи, — можно только одним способом.

— Каким же?

— Пуля в голову.

Томас зашелся самым искренним смехом. Рассудком он понимал, что в этом нет ничего смешного, но ему было смешно... И главное, все казалось настолько естественным — самая обычная вещь на свете.

— Ты всегда был психом.

Фрэнки. Бедный малыш. Ему, Томасу, будет не хватать маленького засранца...

— Значит, все это кажется тебе нормальным? — не скрывая любопытства, спросил Нейл.

Томас попытался пожать плечами.

— Что ж, полагаю, со стороны это может показаться странным, но, если вдуматься, это совершенно нормально.

— Как так?

Ответная ослепительная улыбка Томаса означала: «Ты что — дурак?»

— Мы же старинные друзья и привыкли дурачить друг друга, — пояснил он. — Вот только, боюсь, немного староваты для этого стали.

Нейл почесал за ухом ручкой.

— Но в какой-то степени ты понимаешь, что происходит, разве не так? Понимаешь, что я стимулировал нервные цепочки, отвечающие за твое чувство нормальности и окружающего благополучия?

Томас нахмурился, счастливый и растерянный.

— Ну, что сказать? Ты всегда был на все руки мастер.

Нейл смущенно покачал головой, как всегда, когда его циничные заявления оправдывались.

— Точно. — Он погрозил Томасу пальцем: мол, я же тебе говорил. — Благодаря этому я пошел нарасхват, это позволило мне заняться реальным делом.

— Ты освободил меня, Нейл.

— Конфабуляция [55]. Я имею в виду, ты только вдумайся, Паинька, что я всадил твоему сыну пулю, а ты искренне веришь, что все правильно, что все...

— Послушай, — прервал его Томас, пытаясь помотать головой, — ты снова слишком увлекся анализом. Знаю-знаю, посмотрите только на психолога, который упрекает кого-то за то, что тот слишком увлекся анализом, но порой так бывает, просто само собой выходит. Иногда ты просто...

— То же самое было с первыми террористами, которых я подвергал этой обработке, — прервал его Нейл. — Представляешь, я чуть не два дня спорил с одним, пытаясь доказать ему, в какую переделку он попал. Два долбаных дня! Будто у парня всего две кнопки: уловки и повтор. Ты знаешь, что в мозгу имеется целый модуль, предназначенный для выработки словесных обоснований?

— Да, да, — сказал Томас, понимая, как ему не хватало этих профессиональных перешептываний с Нейлом. — Да, Маккензи что-то мямлил про это.

— Поверь мне. — Нейл оценивающе посмотрел на него, — если ты хочешь ощутить, насколько рассудок — жизнь — это продукт механической штамповки, постарайся шагать в ногу с этим модулем. Я мог бы буквально всю оставшуюся жизнь спорить с тобой, а ты просто приводил бы мне причину за причиной, почему то, что я застрелил Фрэнки, — самая нормальная, самая разумная вещь на свете.

О чем он говорил? Жизнь была полна непредвиденных обстоятельств, которые никто был не властен контролировать. Даже самое свихнувшееся дерьмо в мире можно было признать резонным, учитывая те или иные конкретные обстоятельства.

— Послушай, — сказал Томас, — я понимаю, как это выглядит. Но, Нейл, тебе лучше, чем кому-либо другому, известно, что всегда есть нечто, что не углядишь простым глазом. — Не успев сказать это, Томас понял, что сказанное было напрасно. Нейл следил за ним обращенным внутрь себя взглядом, который всегда появлялся у него, когда он не столько слушал, сколько обдумывал, что сказать дальше. — Всегда есть что-то сверх! Нейл. Нейл? Послушай меня. Зри в корень.

Нейл выждал какое-то время с напускной учтивостью, так, словно хотел убедиться, что можно спокойно продолжать.

— Поверишь ли, что все окончательно сложилось у меня в голове, когда я как-то раз ужинал у родителей? — спросил он. — Ты же знаешь моего папашу: он вечно разводит рацеи о том, о сем, не давая тебе и словечко вставить, и никогда, ни разу и не подумает, что может ошибаться. Я просто сидел у них — мама приготовила индейку, — как вдруг меня осенило, что его обосновательный модуль перегружен, что единственная подлинная разница между ним и моими подопечными состоит в том, что его случайно запрограммировали. Я понял, что передо мной просто еще один механизм. И мама — тоже, со своим квохтаньем, что мало томила жаркое в духовке. Я сидел и наблюдал за тем, как они проходят один рутинный поведенческий цикл за другим. Ты только представь: увидеть, что твоя мать механизм?!

— Да брось ты, Нейл, — фыркнул Томас. — Послушай только себя! Твоя мать не механизм. Слишком уж она для этого свихнувшаяся дура!

Но Нейл не слушал.

— Думаю, что, работая на АНБ, я дошел до какого-то предела. Это случилось не сразу: я просто наблюдал определенные поведенческие типы и думал про себя, что они влекут за собой повышенную активность ядер, поставляя информации в префронтальную область коры мозга, так-так. Но после того ужина с индейкой до меня стало доходить, что все, что делают остальные, следует рассматривать в точно таких же терминах...

И снова его взгляд углубился внутрь.

— Тогда-то я и перечитал твою книгу.

Томас хохотнул, но из-за отсутствия движений руки и головы, которые обычно сопровождают хохот, звук получился странный.

— Ну что, дошел до дна, как думаешь?

Улыбка Нейла получилась одновременно скептической и искренней. Повернувшись к ближайшему столу, он вытащил из-под груды бумаг книгу в потрепанном переплете. Томас мельком заметил название, тисненное золотыми буквами на черном матерчатом корешке: «Сквозь потемки мозга». Нейл раскрыл ее на странице, заложенной одним из оранжевых стикеров, торчавших из книги, как языки. Приподняв и держа ее в вытянутой руке, как проповедник, он прочитал:

— «Если мы что-либо и знаем, то лишь следующее: части мозга, связанные с рассудком, получают доступ только к крохотной доле информации, обрабатываемой мозгом как таковым. Рассудочный опыт не просто продукт мозга, это продукт мозга, который видит только малейшую часть себя». — Нейл поднял глаза, вздернул бровь. — Так, значит, ты больше не согласен с этим?

Еще одна безуспешная попытка пожать плечами.

— Факты — вещь упрямая. Послушай, Нейл...

Но тот продолжал читать:

— «Магия фокусника зависит от того, насколько ему удастся отвлечь публику от своих манипуляций. Стоит нам только заглянуть через его плечо, как вся магия улетучивается. То же происходит и с рассудком. Забыв о манипуляциях, которые делают это возможным, опыт основывается на том, что нельзя назвать иначе как иллюзиями. Рассудок это всегда «сейчас», поскольку нервная система коррелирует с рассудком, который, хотя и способен осознавать время, не может осознавать время этого осознания. Рассудок всегда един, поскольку нервная система коррелирует с рассудком, который, хотя и способен дифференцировать окружающую среду, не может дифференцировать свои собственные процессы. Снова и снова основополагающие черты опыта обретают смысл, лишь когда мы подвергаем их анализу как результат разного рода несостоятельностей...»

Закрыв книгу, Нейл дочитал отрывок по памяти: