Пупулис лишь улыбнулся уголком рта.

– Мы уж было подумали, что это вы подменили образцы аур в Цитадели, – признался сыщик.

– В самом деле?

– А потом оказалось, что это просто другой человек. Даже родная дочь обозналась.

Пупулис промолчал, ожидая продолжения. И оно последовало.

– И все-таки, – сказал Шикаши, – меня не покидает мысль о том, что вы с самого начала знали об этом деле гораздо больше… чем хотите показать.

Старейшина отхлебнул чаю, и закусил стручком сушеного тарпора.

– И что же тебя наводит на такие мысли? – спросил он после паузы.

– Как-то это странно: любящий прапра…дедушка посылает дорогую прапра…внучку в довольно рискованное путешествие. А потом не возражает, когда путешествие становится смертельно опасным.

Старейшина отхлебнул еще.

– Как ты думаешь, Шикаши, может ли трехлетний ребенок понять тридцатилетнего мужчину?

– Нет, конечно.

– Ты по сравнению с мной как трехлетний ребенок. И ты пытаешься угадать мои мотивы?

– Некорректная аналогия. Насколько я знаю, после двадцати люди уже не умнеют, а лишь набираются опыта, – возразил сыщик.

Старейшина поперхнулся чаем, а потом заявил с самой ехидной усмешкой:

– Ну если так, тебе уже не светит разобраться в этом вопросе. Ты старше двадцати, и уже не поумнеешь.

– Так значит, – не унимался сыщик, – вы ничего не знали заранее?

– Ну откуда мне было знать?!

– А можно… – Шикаши хитро прищурился, – можно попросить вас снять амулетик? Тот, что маскирует ауру. Чтобы убедиться, что вы говорите правду?

– Обойдешься, – заявил старейшина с довольным видом прихлебывая чаек.

– Ага! Все с вами ясно!

Старейшина загадочно улыбнулся. Потом сказал:

– Если бы я всякий раз снимал амулет, доказывая свою правдивость, то что бы я делал, когда пришлось бы солгать? Все бы поняли: раз я вдруг отказался снять амулет, значит лгу. Поэтому я не снимаю амулет никогда. Придется поверить мне на слово.

Пупулис поставил чашку на стол и с победным видом захрустел стручком. Ясно было, что этот вопрос так и останется покрыт мраком, и большего от старого лиса не добиться.

– А в каком возрасте Т'Иниариса научилась ходить? – спросил Икен.

– Не понял? При чем тут это? – удивился старейшина.

– Я пытаюсь дипломатично сменить тему, – ухмыльнулся молодой волшебник. – На этом вопросе "засыпался" самозванный "папочка". Он сказал, что примерно в год. А на самом деле?

– Ах вот оно что. На самом деле она родилась с парализованными ножками. Мать долго искала лекаря, а отец, конечно, знал и переживал. Он тогда еще не пошел по кривой дорожке. Т'Анхайне души не чаял в своей дочурке, это у него не отнимешь. Он, конечно, еще тот негодяй, но не бывает ни абсолютного добра, ни абсолютного зла. Что-то человеческое было свойственно и ему. Т'Анхайне всегда любил свое дитя, очень гордился любыми ее успехами, что она растет такая умненькая и симпатичная. Не удивительно, что он не афишировал тот факт, что ходить она научилась только в три годика. А бегает до сих пор толком неуклюже.

Шикаши густо покраснел.