— В такой холодной воде? Кто?

— Если не ошибаюсь, это молодой Ремо. Что он задумал? — Даг нашарил штаны, натянул их, поднялся со шкур и выглянул из-за занавески.

— А мне что делать? — прошептала Фаун.

— Оставайся здесь, пока я не выясню, в чем там дело.

Даг бесшумно прошел мимо груд товаров, стараясь не разбудить похрапывающих соседей. Фаун едва расслышала, как люк открылся и закрылся.

Еле горевший масляный фонарь на кухонном столе был искусным изделием мастеров из Трипойнта: стеклянный корпус защищала проволочная сетка, масло наливалось в специальный резервуар, и всю конструкцию венчала металлическая крышка с проволочной ручкой. Проходя мимо, Даг прихватил его с собой. Осторожно открыв люк, ведущий на заднюю палубу, он выскользнул наружу, закрыл его за собой, потом повесил фонарь на кривой гвоздь и открутил фитиль, чтобы сделать пламя ярче. Луна и звезды скрывались за тучами, и по чернильно-черной воде зазмеились оранжевые отблески света фонаря.

Через несколько секунд мелкие волны ударили в борт, разбив отражение фонаря, и из воды вынырнула темная фигура. Даг разглядел сначала мокрые волосы Ремо, потом его бледное лицо; пловец развернулся и подплыл к корме «Надежды». Левой рукой, на которой все еще были заметны швы, он тащил за собой плотик из плавника, кое-как связанного лианами. На плотике виднелись седельные сумки, а поверх них — свернутая одежда. Ремо проплыл под рулевым веслом баржи и выдохнул:

— Будь добр… не возьмешь ли ты все это?

Если парень в такую погоду приплыл с другого берега, он должен был окоченеть и быть совсем без сил, какие бы преимущества ни давала ему юность. Даг поднял брови, но все же наклонился, схватил узел и вытащил его на палубу. Ах, конечно: сапоги и одежда Ремо… Затем последовали седельные сумки, содержавшие, судя по их весу, все остальные сокровища парня. Даг крякнул и опустил их на палубу рядом с узлом. Когда он обернулся, Ремо пытался вскарабкаться по рулевому веслу, но его трясущиеся руки все время соскальзывали. Даг вздохнул, наклонился, протянул руку и втащил дрожащего молодого дозорного на палубу. Брошенный плотик стукнулся о борт и поплыл прочь.

Ремо благодарно кивнул и принялся онемевшими пальцами распутывать узел с одеждой. Вытершись полотенцем, в которую она была завернута, он натянул штаны и рубашку.

— С-спасибо.

— Внутри все спят, — тихо предупредил его Даг. Он колебался: следует ли ему отвести парня в каюту и посадить у очага или же выкинуть за борт. Ну, это, несомненно, скоро выяснится…

— Ага, понял, — прошептал Ремо. Его губа снова приняла нормальный вид, но синяк вокруг глаза, начинавший зеленеть по краям, приобрел живописный лиловый оттенок. Застегнув наконец рубашку, Ремо стоял перед Дагом, сжимая и разжимая кулаки, и молчал, словно слова застряли у него в горле.

Ради этого разговора наедине, подумал Даг, парень преодолел нешуточные трудности, и вот теперь не может выдавить ни слова. Осторожность возобладала над любопытством, и вместо того чтобы спросить: «Чем я могу тебе помочь?», Даг просто вопросительно поднял бровь. Впрочем, этого оказалось достаточно.

— Возьми меня с собой, — выпалил Ремо.

— И с какой стати мне это делать?

Ответный взгляд огорчительно напомнил Дагу Хога.

— Ты хоть знаешь, куда я направляюсь? — попытался прояснить ситуацию Даг.

— Вниз по реке. Прочь отсюда. Куда угодно, только прочь отсюда.

Это был тот самый дозорный, напомнил себе Даг, которому пришлось представить своей семье сломанный, пропавший даром разделяющий нож, стоивший жизни его прапрабабушке. Нетрудно было представить себе, какой тяжелой была сцена, хотя и имелся широкий выбор между «плохо», «ужасно» и «невыносимо». Из двоих бесшабашных напарников Ремо был более совестливым, он хотя бы пытался вести себя как положено. Да только вышло все у них нескладно…

«Ну уж ты-то знаешь, как такое бывает, старый дозорный».

Даг потер лоб и опустился на скамью у стены каюты. Поскольку протез на ночь он снял, левую руку он старался не показывать, а правую положил на колено.

Ремо поспешно уселся на палубе, скрестив ноги, возможно, почувствовав, что не стоит обращаться с просьбой, нависая над собеседником.

— Туда направляются десять других судов, — сказал Даг. — Почему тебе нужна именно «Надежда»?

Ремо поджал губы и раздраженно посмотрел на Дага.

— Потому что они полны крестьян!

Даг не очень понял, как воспринимать такой тон. У него возник соблазн задать Ремо взбучку, чтобы тот сбавил гонор, но было поздно, а Даг устал. Ну, со взбучкой еще успеется…

— Это судно тоже их полно.

Вторую стрелу Ремо выпустил ближе к цели.

— Ты же уезжаешь!

— Я не…

— Если тебя и не изгнали, то выжили! Сделали так, что ты не мог оставаться. Я думал, ты меня поймешь. — Горький смех подчеркнул и юность Ремо, и то, что он дошел до крайности.

«Ох, понимать-то я понимаю…»

— Ты отбросил их старые правила. Ты восстал. Ты выбрал собственный путь и вступил на него в одиночку. И никто не скажет тебе, что все это только потому, что ты глупый мальчишка!

«Мы видим мир не таким, каков он есть, а похожим на нас».

— Это не совсем то, к чему я стремлюсь. Вот что должен тебе сказать: что бы ни происходило между тобой и твоей семьей, все это пройдет. Так всегда случается с великими горестями, хотя бы потому, что ни у кого не хватит сил выносить их долго.

«По крайней мере не больше, чем двадцать лет».

Ремо только покачал головой. Может быть, он слишком погружен в свое горе, чтобы слушать? Чтобы услышать?

Даг с печалью вспомнил собственную семью и решил, что его мудрый совет нуждается в уточнении.

— А пока ты ждешь перемен к лучшему, всегда есть возможность отправиться в дозор.

Ремо еще сильнее затряс головой.

— Отряд из Жемчужной Стремнины кишит моими родичами — в нем почти все мои братья и сестры… и кузены тоже, и дяди с тетками. И все они уверены, что нож прапрабабушки должен был достаться им, а не мне… и они правы! — Ремо сглотнул и добавил: — Я вчера зашел к мастеру, чтобы он сделал нож для меня, а он даже на это не согласился!

«При твоем-то настроении?»

Даг мысленно похвалил осмотрительного мастера, а вслух терпеливо проговорил:

— Каковы бы ни были твои трудности, ты не разрешишь их тем, что убежишь. Моя дорога не для тебя. Вот что я тебе скажу: лучшее, что ты можешь сделать и для себя, и для лагеря, — это вернуться и притвориться, что реку ты не переплывал.

Губы Ремо задрожали.

— Я могу проплыть обратно до середины реки. Это разрешит мои трудности.

Даг вздохнул, но прежде чем он успел привести следующий довод, люк бесшумно открылся, и на палубу проскользнула Фаун. Она закуталась поверх ночной рубашки в одеяло, как в шаль, а в руке держала объемистый сверток. Глянув на Дага, Фаун вскинула голову.

— Может быть, мне стоит вставить словечко — как-никак я тут главный специалист по побегам из дому. — Она развернула сверток. — Вот, возьмите-ка по куску яблочного пирога. Я сделала начинку сладкой.

Ремо автоматически взял угощение, но воззрился на него в полной растерянности. Фаун протянула кусок Дагу, а сама взяла последний. Даг принялся жевать, жестом предложив Ремо последовать его примеру. Фаун прислонилась к стене каюты и толкнула Дага в колено босой ногой.

— Это и есть твой Ремо, верно? Или это Барр?

Даг слизнул с ладони крошки и представил Фаун и Ремо друг другу:

— Да, это Ремо. Ремо, это моя жена, Фаун Блуфилд.

Ремо, держа в руке кусок пирога, смущенно сделал попытку встать, но Фаун махнула рукой, так что он ограничился тем, что только кивнул.

— Ты и есть жена-крестьянка? Я думал, что ты окажешься… выше.

Даг с любопытством подумал о том, какое прилагательное Ремо проглотил вместе с пирогом, и решил, что это наверняка было «старше».

— А теперь, — весело сказала Фаун, — вот в чем я совершенно уверена, когда дело касается побега из дома: план, придуманный в середине ночи, не всегда самый удачный. Утром, после завтрака, обычно удается придумать гораздо лучший план. — Она обменялась с Дагом многозначительным взглядом и продолжала: — Сейчас как раз середина ночи, и ты вытащил Дага из моей постели. Я разложила для тебя меха и одеяла у очага, где прошлой ночью спала больная; они теперь уже не только нагрелись, но стали прямо-таки горячими.