— Бедняжка!

— Если бы не это, я бы уже давно высказал ему все, что о нем думаю, и уволился.

— Дорогой…

— Может быть, он свихнулся? Намеренно держать книги на полке вверх ногами! С тех пор как Марко прикончил Джулио и повесился, Нино все сильнее катится под гору.

— Эти книги… — задумчиво промолвила Вирджиния. Спрыгнув с колен Энниса, она направилась к полке, и он последовал за ней. — Должно быть, Питер, это как-то связано с его помешательством на числе «девять».

— Каким образом?

— Не знаю. Но все иррациональные поступки Нино связаны с этим пунктиком… Вот эти книги?

— Да.

Она склонила голову набок, читая перевернутые названия.

— «Основание Византия». Автор некто Мак-Листер. Увлекательное чтение, ничего не скажешь… «Поражение Помпея» А. Сантини. Тоже настоящий триллер… А третья — «Первоначальный Ку-клукс-клан» Ж.Ж. Борегара. Ну и ну!

— Чушь какая-то.

— Очевидно, я была не права, Питер. Это не может иметь отношение к его навязчивой идее. Может быть, ключ в какой-то другой книге на этой полке? Хотя они и стоят в нормальном положении?

— Ты имеешь в виду «Высадку пилигримов»? Или вот этого кандидата в список бестселлеров — «Великую хартию в Раннимиде»? Или — набери воздух в легкие, дорогая, а то задохнешься от хохота — «Возникновение Римской империи»?

Засмеявшись, Питер Эннис повернулся, поднял на руки Вирджинию Уайт Импортуна и понес ее к столу Медичи.

Июль и август 1967 года

Созревание плода продолжается.

Под кожей формируется слой жира, чья функция — питать и защищать плод на раннем этапе подготовки к грядущему появлению на свет.

Родовые схватки

Краснота кожи исчезает. На пальцах рук и ног формируются ногти.

Выделения желез внутренней секреции готовят плод к приближающимся переменам.

Первые ритмичные сокращения сигнализируют о начале родовых схваток.

Ребенок собирается родиться.

В тот день Нино был весел, почти очарователен. Вирджинии даже пришлось стараться не проникнуться к нему теплыми чувствами. Не то чтобы усилия были чрезмерными, но тем не менее они имели место.

Было 9 сентября — памятный день не только и даже не столько потому, что Нино исполнилось шестьдесят восемь лет. Куда более важным являлся тот факт, что этот день был также пятой годовщиной их свадьбы. Этот юбилей имел особое значение для Вирджинии Уайт Импортуна (и, по секрету, для Питера Энниса), ибо он обозначал истечение срока, обусловленного добрачным договором, согласно которому Вирджиния Уайт отказывалась от всех прав на имущество супруга на пять лет, после чего — если она продолжала жить с ним как жена — становилась его единственной наследницей.

Пентхаус никогда не испытывал такого нашествия. Люди приходили целый день с подарками и цветами — отец Вирджинии, сотрудники нью-йоркских форм корпорации «Импортуна индастрис», друзья из элиты общества, послы, официальные лица из иностранных делегаций в ООН, считавшие необходимым по тактическим соображениям оставаться в фаворе у Нино Импортуны (особенно представляющие страны, куда Импортуна инвестировал капиталы), коллеги по финансовому миру, присутствующие на всех подобных мероприятиях политики, даже духовенство. Посыльные доставляли целые коробки поздравительных телеграмм от индустриальных партнеров Импортуны в стране и за рубежом.

Вирджинию впечатляло и одновременно настораживало то, что впервые за все время их брака Нино посвятил этот юбилей целиком ей. Питер Эннис несколько раз докладывал ему, что звонит мистер Э., прося разрешения прийти в пентхаус по срочному делу, на что получал зубастую улыбку и ответ, что все дела «должны ждать до завтра. Lavoro sempre, ma non oggi.[45] Сегодня принадлежит моей жене». Поскольку Вирджиния знала, что мистеру Э. предоставлен доступ в пентхаус в любое время дня и ночи, она едва верила своим ушам.

К концу дня поток визитеров стал иссякать, и перед обедом супруги наконец остались одни. Несмотря на атмосферу веселья, Вирджиния весь день страшилась этого момента. Пятилетнее супружество не приучило ее к этой перспективе.

— Знаешь, дорогая, — к удивлению Вирджинии, сказал Импортуна, — Питер все еще работает в своем кабинете. Я хотел бы предоставить ему выходной, но дел накопилось слишком много. Из-за этого я чувствую себя виноватым перед ним. Ты не будешь возражать, если я приглашу его пообедать с нами?

— Это очень тактично с твоей стороны, Нино, — ответила Вирджиния самым равнодушным тоном. «Мы с Питером здорово наловчились пускать Нино пыль в глаза», — подумала она. Конечно, пребывание a trois[46] всегда создавало напряжение. Но с другой стороны, пребывание a deux[47] с Нино куда мучительнее. — Конечно, я не возражаю, если это доставит тебе удовольствие.

— А тебе это не доставит удовольствие, Вирджиния?

Почему он задал этот вопрос? Нино обладал сверхъестественной способностью вызывать у нее ощущение тревоги. «Все будет в порядке, — уверяла себя Вирджиния. — Я слишком долго терпела, чтобы испортить все в момент победы».

Она пожала плечами:

— Мне все равно.

— Тогда я приглашу его.

По признакам, которые, как уверяла себя Вирджиния, могла различать только она, ей было очевидно, что Питер тоже не в восторге от неожиданного приглашения Нино. Тем не менее все трое вели себя за столом вполне цивилизованно. Сезар — повар-швейцарец, специализировавшийся на итальянской кухне, — превзошел сам себя, приготовив любимые блюда Вирджинии; столовые вина были превосходными; шампанское лилось рекой. Питер предложил тост за день рождения ее мужа. Вирджиния ненавидела себя за лицемерие, но эта ненависть приобрела хроническую форму, напоминая скорее мучения больного раком, умеряемые наркотиками до терпимого уровня, чем открытую рану, и еще один за годовщину их свадьбы. Это позабавило и одновременно возбудило Вирджинию, напомнив о том, что маячило впереди, хотя она продолжала притворяться равнодушной с опытом, обусловленным долгой практикой.

Питер принес свои подарки. Ко дню рождения Импортуны он приобрел на каком-то аукционе письмо Габриеле Д'Аннунцио к его возлюбленной Элеоноре Дузе. Оно было вставлено в бронзовую раму, украшенную изображениями лавровых листьев и сатиров, вместе с красивыми фотографиями поэта-солдата и актрисы. Письмо датировалось 1899 годом. Импортуна прочитал его вслух Вирджинии в педантичном переводе на английский. Оно излагало авторскую философию страсти: «Только чувственные удовольствия придают смысл жизни». Мультимиллионер явно был доволен подарком.

— Как умно было с вашей стороны, Питер, разыскать такое сокровище, датируемое годом моего рождения! Я немедленно повешу его в моем «логове»!

Вирджинии казалось, что, учитывая содержание письма, это было не только умно, но и рискованно.

На годовщину свадьбы Питер преподнес им вазу середины девятнадцатого века из reticello, декорированную изображениями лебедей из lattimo. Вирджиния и Нино любили венецианское стекло, и пентхаус был полон изделиями из vetro di trina[48] и стекла с филигранью, в сравнении с которыми ваза Питера была сравнительно недавним образцом — коллекция Импортуны включала редкое reticello, относящееся к пятнадцатому столетию. Тем не менее магнат не скупился на благодарности, а Вирджиния повторяла их, как она надеялась, с должной степенью сдержанности.

Затем наступила ее очередь. Вирджиния тщательно обдумала свой подарок и заказала его через агента в Италии несколько месяцев назад. Она хлопнула в ладоши, и Крамп, важный, словно генерал, вкатил в комнату столик на колесиках, оставил его возле стула Импортуны и молча удалился. На столике стояли девять больших запечатанных бутылей из дорогого хрусталя с монограммой «НИ» на каждой, наполненных одинаковой на вид бесцветной жидкостью.