Именно Якоб и Вильгельм Гриммы вызвали первую волну интереса к народной культуре, к дохристианскому прошлому. Этот интерес, почтение к давно минувшим векам, так кстати подогреваемые сначала открытиями Жан-Франсуа Шампольона, а затем – находками Генриха Шлимана, и использовали пропагандисты «свежевоссозданной» империи для того, чтобы напомнить подданным еще вчера прусского, а теперь уже всегерманского короля – да что там короля, императора! – Вильгельма I, что они – один народ, причем происходящий от великих корней.

Государственная пропаганда с благоговением произносила имена Карла Великого, Видукинда, Фридриха Барбароссы, а Отто фон Бисмарк между тем подыскивал для народа подходящего внутреннего врага, на ненависти к которому можно было бы сыграть, сплачивая подданных вокруг королевского трона, укрепляя власть монарха. Кандидатов на роль врага было два – социал-демократы и ультрамонтаны – католики.[4] И те и другие представляли собой силу, неподвластную правителю отдельно взятой страны, часть интернациональной, международной структуры. Оговоримся сразу: Бисмарк проиграл бой как с первыми, так и со вторыми и вынужден был отступиться. Однако определенные семена в благодатную почву брошены были.

И вскоре они взошли: появилось целое поколение немецкой интеллигенции, отрицающей положительное влияние не только католической, но и вообще христианской церкви на германскую культуру. Для Германии, где к вопросам веры всегда относились весьма трепетно и были готовы устроить усобицу из-за расхождений в толковании библейской притчи, это было нечто новое. При этом антихристиански настроенные представители образованного общества не были банальными атеистами, как, предположим, российские народовольцы. Напротив, они были истинными богоискателями. Другое дело, что в поисках кумира, который заменил бы им Христа, они обращались в настолько отдаленные и темные времена, что самая память о них отрывочна и фрагментарна, в откровенную древность. Там они отыскали полузабытых и покинутых богов своих предков – целый пантеон, некогда внушавший одним благоговение, а другим – суеверный ужас.

Были среди новых богоискателей и романтики, и благородные безумцы, и просто сумасшедшие. Впрочем, дело совсем не в том, были провозвестники новой идеологии в своем уме или же нет. Куда важнее, что на свет костра, который австрийский мистик-патриот Гвидо фон Лист разжег из искры, некогда зароненной братьями Гримм, собрались многочисленные представители австрийской и германской интеллигенции. Именно фон Листу, искренне считавшему себя последним жрецом Одина, принадлежит заслуга в создании невиданного до той поры мировоззрения – неоязычества. Мировоззрения, не просто оказавшего влияние на идеологию Третьего рейха, но ставшего его составной частью. Одной из важнейших. Какое все это имеет отношение к господствовавшим в Третьем рейхе моральным нормам? Самое непосредственное.

Среди почитателей учения фон Листа были такие известные персонажи, как Йорг Ланц фон Либенфельс – создатель расового учения, Генрих Гиммлер – будущий имперский руководитель СС, большинство соратников Гитлера, в тот или иной момент приложивших руку к формированию того, что нам известно как национал-социализм. Именно поэтому государство Гитлера так отличалось от окружавших его европейских держав. Западные страны были, да и по сей день остаются, устремленными в будущее, причем не только в плане технического прогресса, но и помыслами. Германия же эпохи владычества НСДАП, бурно развиваясь технически и научно, духовно была погружена в глубочайшее прошлое, в темные века, в Средневековье.

Причина этого в том, что практически все основатели национал-социалистического государства принадлежали если не к последователям Гвидо фон Листа, то к его почитателям, находились под сильным влиянием ориентированной на прошлое государственной пропаганды. Для них это обращение к минувшим векам было само собой разумеющимся, они выросли, постоянно слыша о том, сколь велика и могуча была Германская империя в прошлом, в мечтах о возвращении этого величия. Удивительно ли, что государство, которое они создали, тоже было обращено в прошлое? Стремясь воссоздать величие державы предков, они, как это в принципе свойственно человеку, создали вначале соответствующий антураж.

Тут надо остановиться на том, какие же времена вдохновляли национал-социалистов, что они считали эпохой расцвета германской славы. Конечно, эпоха завоеваний викингов или времена Тевтобургского леса[5] – это безумно романтично, однако как-то не согласуется с имперской идеей. Посему источником национальной идеи стали времена расцвета рыцарских орденов. Каждый из них, находясь в вассальной зависимости от императора, обладал тем не менее немалой долей самостоятельности, огромными земельными владениями и активно развивался территориально, по преимуществу – на восток, неся народам Восточной Европы христианство западного образца, социальную структуру развитого феодального общества и все остальное, что считалось в Германии тех времен признаками высокой цивилизованности. Приняв этот период немецкой империи за образец, национал-социалисты взялись со всем тщанием воссоздавать орденскую Германию.

Единственным существенным отличием от принятого образца стал отказ от христианской идеи как основы цивилизации. В понимании лидеров правящей партии и руководителей ведомого ею государства именно в отказе от «чуждой» веры, в постепенном возвращении к «чисто германским» культурным и религиозным истокам был путь к возрождению величия немецкого народа. Нет, они были достаточно разумны и искушены в политической борьбе, чтобы не объявлять себя богоборцами и воинствующими безбожниками, как это сделали советские руководители. Смена религиозной составляющей должна была произойти постепенно, исподволь, не за одно поколение. Этим, собственно, и объясняется относительно мягкая религиозная политика национал-социалистов. Смотрите сами: протестантская церковь была просто подчинена режиму, с католической – заключен пресловутый конкордат, до сих пор остающийся грязным пятном на совести Рима, и только фанатики и сектанты подвергались гонениям. Христианство с его догматами и заповедями постепенно отодвинули на второй план.