Свадьба прошла как все подобные ей — пили и веселились все, кроме жениха и невесты. А когда Иван увидел торжественную мину боярина, обосновавшегося в их спальне для того, чтобы свидетельствовать наутро о полноценном свершении брака, он едва не застонал.

— Терпи, Ванюша, — прошептала ему на ухо Василиса. — Надо.

Надо. Всю жизнь это слово преследовало его. Надо. Чтобы наутро гостям вынесли окровавленную простыню и гулянье покатилось своей чередой. Чтобы всем было весело, а сказители потом долго пели о том, как Иван-Царевич взял в жены Василису Прекрасную. И стали они жить-поживать, детей наживать…

Впрочем, додумать он не успел. С улицы послышались истошные крики. В окно просунулась огромная клыкастая голова на длинной шее, цапнула Василису поперек туловища и была такова.

— И думать об этом не смей! — топнул ногой царь. — Покойница она давно. Сожрал ее Змей Горыныч и косточек не оставил. И тебе дурную башку отгрызет, не поморщится. Брак заключен. Унаследуешь ее царство, да править станешь.

— Это нечестно, батюшка, — робко возразил было Иван.

— Ты, мальчишка, еще чести меня учить будешь? Государственные интересы — вот твоя честь. Все остальное — пустяки. О потомках своих подумай — державу крепить надо.

Опять «надо». Сколько, в конце концов слышать это «надо». И тут царевич вскипел:

— Против чести я даже по твоему приказу, батюшка, не пойду. И покудова доказательств не будет, что мертва Василиса — законная она мне жена. А значит, как муж законный защитить ее должен от любой напасти. А коли не защитил — так отыскать да вернуть.

— Влюбился ты что ли? — Изумился царь. — Ты, сын, это геройство брось. Любовь — это для дурачков, что собой владеть не умеют. Государю это не пристало

— Нет, не влюбился я. Однако долг мой того требует. Так что прощевай, батюшка — поклонился он в пояс. — Пошел я супругу свою искать.

 — Прокляну! — понеслось в спину.

Иван остановился, снова поклонился в пояс

— Как твоя воля будет, батюшка. Только кому царство-то оставишь, ежели проклянешь? Не можно государство по ветру пускать.

И вышел под изумленное молчание.

Уже у себя в горнице, остыв, он понял, что сотворил изрядную глупость. Где, искать Василису? Как бороться со Змеем? Сколько себя помнил, Иван отлынивал от воинских занятий, предпочитая спрятаться в библиотеке и почитать что-нибудь интересное. Однако сознание того, что первый раз в жизни он поступил по-своему придало царевичу странную уверенность в своих силах. В конце концов, узнать, куда полетело это чудище можно просто порасспросив народ. А может, и драться с ним не придется — умыкнуть супругу по-тихому и дело с концом.

Действительность, однако, превзошла худшие его ожидания. Выследить змея было нетрудно — на первых порах. В каждой деревне самое меньшее дюжина мужиков, готова была показать, куда чудище полетело «зеленое, агромадное, и девка в зубах». Но, в конце концов, Иван уперся в дремучий лес. Решив, что вряд ли над этим лесом змей станет резко менять направление, царевич героически ринулся напролом. И концу дня обнаружил, что заблудился. Попытки определиться с направлением, как учили, по солнцу, мху на деревьях и муравейниках с треском провалились. Просто потому, что он не удосужился заметить, с какой стороны въехал в этот окаянный лес. В конце концов, Иван махнул рукой, и решил положиться на коня. Тот не подвел, к вечеру вывезя его к какой-то избе на поляне.

Изба, надо сказать, была очень странная — на огромных лапах, похожих на куриные. Но, какое-никакое, это было жилье. Собравшись с духом, Иван поднялся по лестнице, отворил скрипучую дверь и вошел. И тут же об этом пожалел. В дальнем углу с лавки навстречу ему вставала Баба-Яга. В черном балахоне и с огромной косой в руках. — Вот так так! — проскрипела старуха, — то русского духа сто лет не видать, не слыхать, то сам пришел. Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

Царевич сглотнул неизвестно откуда возникший комок в горле и рявкнул:

— Ты, старая, сперва добра молодца накорми-напои, в бане попарь, а потом уж расспрашивай.

— Ну что ж, добрый молодец, — усмехнулась старуха. — Пожалуй к столу, коли не брезгуешь.

К концу вечера Иван успокоился. Похоже, помрет он не сегодня. Бабка была сама любезность. Видать, скучала в лесу одна-одинешенька.

— У Кощея твоя Василисушка. У Кощея Бессмертного.

— И далеко это? — осторожно поинтересовался Иван.

— Не то, чтобы очень далеко, да идти преизрядно. Только не во дворец к нему тебе надобно. Кощей на то и бессмертный, что не убить его твоим оружием. И огнем не сжечь, и в воде не утопить.

— А как же тогда, бабушка?

— А вот слушай: смерть его на конце иглы. Игла та в яйце, яйцо — в утке, утка — в сундуке, а сундук тот на дубе высоком.

— А дуб-то где? — не утерпел царевич

— А дам я тебе клубочек волшебный. Он тебя к тому дубу и приведет. Только коня своего у меня оставь. Не проедешь ты на нем через лес — болото по пути. Коли вернешься, отдам я тебе твоего коня в целости и сохранности.

Уже через трое суток царевич проклял все на свете. Клубок катился словно настеганный, давая отдохнуть лишь раз в день. Да на ночь, от вечерней зари до утренней. Желание стать героем давно пропало, хотелось плюнуть на все и повернуть обратно, знать бы еще, куда. Так и пришлось топать вслед за этим клубочком, будь он неладен.

Клубок катился и, было ему все равно что котомка с припасами опустела. Иван уже начал всерьез задумываться, где раздобыть еды, когда в чаще столкнулся с медведицей. Руки сработали прежде разума, выхватывая меч…

— Не губи меня, Иван-царевич. Пожалей моих малых детушек.

От неожиданности Иван выронил оружие.

— Чур меня… медведь разговаривает!

— Не убивай, Иванушка. Пригожусь я тебе.

— Да ну тебя — плюнул царевич. — Чтобы я этакое чудо убил. Ступай себе.

И бросился догонять окаянный клубочек.

Через пару дней он начал сожалеть об этом решении. Котомка тяжелее не становилась, а клубок, похоже, вовсе не собирался останавливаться. Во время очередного привала, царевич решил хоть щавеля да ягод набрать, благо дни стояли летние. Обшаривая поляну, он наткнулся на гнездо, спрятанное в густой траве до того искусно, что он заметил его только едва не наступив. Он впервые видел такие большие яйца и задумался, какая же птичка должна из них вылупиться, когда сверху послышался шум. Иван поднял голову и оторопел.

— Не губи моих деточек, Иван-Царевич!

Иван окинул взглядом саженные крылья, прикинул, что примерно случится, попади этот клювик ему по голове…

— И не собираюсь. Откуда вы только все взялись, говорящие. Не иначе, чтобы меня уморить.

Пришлось-таки ограничиться ягодками. Равно как и на следующий день. А еще через день царевич вышел на берег моря. Тащиться по песку на жаре при доспехе было сущим издевательством. Он остановился снять хотя бы шлем, когда волной выбросило на берег рыбину.

Иван посмотрел на бьющую хвостом рыбу:

— Так тебя слопать или сперва приготовить?

И уже совершенно не удивился, услышав:

— Не губи, Иван-Царевич.

— Да спелись вы все, что ли, — в сердцах плюнул он, — Жрать я хочу, понимаешь!

— Пригожусь я тебе, Иван-царевич. Отпусти в сине море.

Иван глубоко вздохнул. Как ни силен был голод, хладнокровно убить существо, умоляющее о пощаде, он был не в состоянии. Почти с отвращением выкинув рыбу в прибой, он отправился дальше. И на следующий день вышел-таки к дубу, стоящему на берегу.

Дерево было не просто огромным Оно было невероятным. Первая ветка находилась на высоте по крайней мере десять Ивановых ростов. Оставалось только пожалеть, что царевич не удосужился запастись хотя бы завалящей секирой прежде, чем отправляться на поиски. Использовать же меч для рубки дерева напоминало кощунство. Выбора, впрочем, не было. Иван со вздохом вытащил меч… и застыл. Из леса вышла давешняя медведица.