А потом пришло письмо: «Дорогой Джимбо, ты не поверишь, но мы с Аланом Блэком решили пожениться. Нам бы очень хотелось, чтобы обряд бракосочетания совершил ты. Оба мы, мягко выражаясь, уже не первой молодости, поэтому не станем выставлять себя на посмешище и развлекать толпу зевак. Мы хотели бы поехать в Дублин и, если это возможно, обвенчаться в твоем приходе. Дорогой Джимбо, я никогда не думала, что можно быть такой счастливой! И чувствовать себя так беззаботно и уверенно, будто все это было нам суждено. Не заслужила я такого счастья, ей-богу, не заслужила!»
Отец Хёрли навсегда запомнил это письмо от сестры, оно так и стояло у него перед глазами — маленький листок желтоватой бумаги, покрытый буквально набегающими друг на друга словами. Он помнил, как глаза его увлажнились слезами радости при мысли о том, что есть все-таки справедливость на свете, раз такая добрая женщина нашла себе великодушного, хорошего человека. Алана Блэка он не помнил — помнил только, что тот был очень хорош собой и одевался с иголочки.
В двадцать девять лет отец Джеймс Хёрли уже ощущал себя человеком, умудренным жизнью, и — странное дело — соединяя руки Лоры и Алана Блэка на церемонии бракосочетания, он глядел на старшую сестру с бережно-покровительственным, каким-то отцовским чувством. Он надеялся, что этот темноглазый, темноволосый человек с едва начавшими седеть висками будет добр к Лоре, оценит щедрость ее души и бескорыстие.
Не раз он ловил себя на том, что смотрит на них с надеждой, которая была чем-то большим, нежели простое желание, немой молитвой о том, чтобы между сестрой и этим высоким красавцем всегда царил мир. Лицо у Лоры было открытое, честное, но даже в этот день, день ее свадьбы, никто бы не назвал ее красивой. Волосы у нее были гладко зачесаны назад и стянуты широкой кремовой лентой под цвет костюма, такой широкой, что могла сойти за шляпку или головной платочек для церкви. Лора припудрила лицо, и светившаяся на нем улыбка согревала сердца немногочисленных присутствующих. Отец Хёрли молил Бога, чтобы внимание красавца адвоката когда-нибудь не обратилось на других женщин.
Годы спустя он изумлялся своей тогдашней наивности — как он вообще мог считать себя способным давать советы мужчинам и женщинам на их земном пути? В этом изменчивом мире не было и никогда раньше не бывало чувства более сильного и постоянного, чем любовь Алана Блэка к жене. С того дня, как они наведались к нему, загоревшие и веселые, после своего возвращения из Испании, где провели медовый месяц, ему ничего не оставалось, как признать: его собственные суждения, основанные на внешнем впечатлении, были поверхностными. Да и почему бы Алану Блэку, человеку умному, интеллигентному, не увидеть высокие достоинства Лоры Хёрли, ее доброту и любящее сердце? В конце-то концов, сам Джеймс Хёрли всегда видел в ней это, так почему же он думает, что адвокат мистер Блэк его глупее?
Он часто приезжал к ним погостить. Они отремонтировали домик привратника и пристроили к нему несколько комнат. На одной стороне дома появился кабинет, от пола до потолка заставленный книгами; по вечерам они затапливали там камин и частенько читали втроем, сидя в больших креслах. Нигде до того он не знал такого мира и счастья.
Иногда Лора, свернувшаяся калачиком в кресле, поднимала глаза и улыбалась ему. «Разве это не жизнь, Джимбо?» — говорила она. Она любила прогуляться с ним по полям, среди когда-то принадлежавших им пастбищ, изгородей и рвов. «Разве мы думали, что все так хорошо обернется, а, Джимбо?» — часто повторяла она и ерошила младшему брату волосы. Для нее он никогда не станет почтенным отцом Хёрли.
А потом Лора и Алан сообщили, что сооружают на другой стороне дома новую, длинную и низкую, комнату — это будет детская. Правда, детской они ее называть не будут — малышовое словечко. Комнату станут называть по имени ребенка: комната его или ее — смотря кто это будет. Ребенка назвали Грегори, во время крещения отец Хёрли держал младенца на руках. Это был красивый малыш с длинными и темными, как у отца, ресницами. Грегори Блэк.
Больше детей у них не было; по словам Лоры, они хотели бы подарить ребенку братика или сестренку, но — увы. Однако они позаботились о том, чтобы мальчику было с кем играть, чтобы его окружали другие дети. Он рос ребенком, о котором любой нежный дядюшка может только мечтать.
Увидев приближающуюся машину, Грегори вскакивал со своего места у окна собственной комнаты. «Это дядя Джим!» — кричал он, старые шотландские овчарки принимались прыгать с радостным лаем, а Лора бегом летела из кухни.
Алан, возвращаясь с работы, встречал его широкой улыбкой: в доме сестры ему явно были рады. Они любили, когда он приезжал на пару дней посреди недели, и радовались взаимной привязанности, которая возникла между дядей и племянником.
Естественно, лет с десяти Грегори уже хотел быть священником. Это куда лучше, чем работать в конторе отца, говорил он вполне серьезно. Священникам можно ничего не делать, а люди платят тебе деньги за то, что ты служишь мессы, которые и так бы служил, а еще поднимаешься на кафедру и указываешь людям, как себя вести, — не то они попадут в ад. Слушатели, хотя и несколько шокированные, были в восторге, и Грегори с энтузиазмом продолжал. Это самая лучшая работа на свете. Еще можно не отпускать на исповеди грехи тому, кто тебе не нравится, и тогда он попадет в ад — вот будет здорово!
Блэки в свою очередь приезжали к нему в Дублин, и Джеймс Хёрли никогда не уставал говорить о хорошем, смышленом мальчике — своем племяннике. Грегори хотелось знать все, познакомиться со всеми. Он очаровывал старых желчных кюре и несносных прихожанок, которые во всем норовили увидеть для себя личное оскорбление.
— А из тебя, я думаю, и вправду может выйти хороший священник, — сказал однажды, со смехом дядя. Грегори тогда было пятнадцать. — Тут очень много работы с людьми, важно умение налаживать с ними хорошие отношения, а у тебя с этим полный порядок.
— Я просто поступаю так, как подсказывает здравый смысл, — отвечал Грегори.
Отец Хёрли кинул на него пытливый взгляд. Конечно, здравый смысл подсказывает, что лучше держать себя с людьми любезно и благожелательно, а не заносчиво и высокомерно. И конечно, мудро поступает тот, кто старается не навлекать на себя гнев властей предержащих. Но подобные мысли у пятнадцатилетнего мальчишки!.. Как быстро они растут нынче.
Поступив в Университетский колледж Дублина, Грегори решил изучать право. Опять же, по его словам, так подсказывал здравый смысл. Все равно на кого-то надо выучиваться, право ничем не хуже всего остального, а отцу, деду и дяде будет приятно думать, что еще один Блэк избрал себе почтенную юридическую карьеру.
— Значит, займешься адвокатской практикой? — удивился отец Хёрли. Грегори казался ему слишком незаурядным, слишком живым и деятельным по натуре, чтобы осесть в маленьком городке, где так мало примечательного будет для его острого, беспокойного взгляда, который не любит ни на чем задерживаться подолгу и жадно ищет новых впечатлений.
— По правде говоря, дядя Джим, я и сам еще не знаю. Родителям это точно было бы по душе, так что нет смысла их разубеждать. Пусть думают, что так оно и будет.
И опять в его словах сквозил какой-то холодок. Парень не сказал, что лжет родным, он сказал только, что, раз в этом мире нет ничего определенного, не стоит загадывать наперед. Не раз отец Хёрли повторял это себе, когда читал вечернюю молитву или когда его одолевала тревога при воспоминании о словах Грегори. Я превращаюсь в занудливого осла, думал он, треплю себе нервы по пустякам. Это нелепость — пытаться выискать какой-то устрашающий смысл в практических планах современного молодого человека.
Грегори успешно окончил университет и был запечатлен на фотоснимках — один и с родными: отцом, матерью и дядей.
Алан Блэк уже совсем поседел, но все еще был красив. Ему исполнилось шестьдесят три — разница в сорок два года разделяла его с сыном. Адвокат Блэк всегда говорил, что неважно, на сколько ты старше сына — на восемнадцать лет или на сорок восемь, все равно вы принадлежите к разным поколениям. Но для него лично все вышло как нельзя лучше, о таком можно только мечтать: мальчик никогда не требовал мотоцикла, не имел дела с наркотиками, не водил домой всякий сброд. Идеальный сын.
