— Каждый поступает так, как находит нужным, Мэриголд, — твердо сказал он.

— А некоторые, Диззи, вообще никак не поступают, — сказала она.

Это был тяжелый удар.

В безотчетном порыве она бросилась к Десмонду, и он почувствовал, как Мэриголд сотрясается от рыданий в его объятиях.

— Язык у меня без костей… — всхлипывала она.

— Ну, ну, ну…

Волосы у нее были душистые, точно яблоневый цвет.

— Я хотела тебя ободрить, а сама… видишь, до чего доболталась.

Постепенно она пришла в себя. Он осторожно выпустил ее и, отстранив от себя, с теплым чувством посмотрел на эту милую австралийку, ровесницу его Анны или, быть может, чуть старше. Тоже чья-то дочь, кого-то на другом конце света, кто ведать не ведает обо всех этих ее работах и о том, как она выкладывается. Десмонд молчал и просто смотрел на нее, пока она, шмыгая носом, не успокоилась.

— Вот потеха была бы, если б старый жиртрест вернулся и застукал нас обнявшимися. Его подозрения разом бы подтвердились.

— Он бы задохнулся от ревности, — галантно заверил Десмонд.

— Да-а, жди…

— Я, пожалуй, пойду.

— Если тебя будут спрашивать, скажу, что ты практикуешься в кочевом образе жизни, — ухмыльнулась она.

— Не надо ничего им говорить. Вот всегда он так.

Он позвонил Фрэнку из автомата у входных ворот. — Не уверена, что мистер Куигли у себя… Можно узнать, кто его спрашивает?

Продолжительное молчание. Явно совещаются.

— Нет, мистер Дойл, к сожалению, мистер Куигли в отъезде по делам. Разве вам не сообщили? Полагаю, секретарь мистера Палаццо должна была поставить вас в известность…

— Разумеется, — кротко согласился Десмонд, — я просто хотел узнать, не вернулся ли он.

— Нет-нет. — С ним разговаривали строго, будто с ребенком, никак не желающим понять очевидных вещей.

— Если он появится, передайте ему… передайте…

— Да, мистер Дойл?..

— Да нет, не стоит… Скажите просто, что звонил Десмонд Дойл и ничего не сказал. Как всегда.

— Простите, но я не совсем…

— Вы все расслышали. Но я повторю.

Десмонд проговорил свои слова заново и, вслушиваясь в них, испытывал какое-то удовлетворение. Уж не сходит ли он с ума?

Утро было в самом разгаре, и он вышел из массивных ворот «Палаццо» со странным чувством свободы. Будто школьник, отправленный с уроков домой по нездоровью.

Он вспомнил, как давным-давно они с Фрэнком прогуливали уроки в «Братьях». Они говорили старшему Брату, что надышались в школьном дворе химикатов и теперь у них щиплет глаза и трудно дышать. Им удавалось убедить его, что только свежий воздух может их исцелить.

Даже сейчас, тридцать пять лет спустя, Десмонд помнил это чувство избавления, когда они, свободные как ветер, неслись вприпрыжку по холмам.

Чего им недоставало тогда — так это компании. Все остальные сидели, надувшись от зависти и возмущения в классе, играть было не с кем, и они волей-неволей возвращались домой раньше, чем могли бы.

Что-то подобное было и сегодня. Десмонду некого было позвать повеселиться. Не для кого купить бутылочку вина, как советовала Мэриголд. Даже если сесть в метро и доехать до Бейкер-стрит, зайти к Анне, в книжный магазин, не факт, что она будет свободна. Да и встревожится она: такие визиты не в его обыкновении. Сын, которому посчастливилось обрести какую-то свободу, теперь далеко. Вторая дочь в своем монастыре. Она не поймет, как ему необходимо сейчас поговорить, высказаться, как-то определиться.

Двадцать шесть лет прожиты в этой стране, и какой жалкий итог — во всем Лондоне нет ни одного человека, которому можно позвонить, встретиться и поговорить. Десмонд Дойл никогда не относил себя к сливкам общества, однако считал, что они с Дейрдрой — люди, у которых есть друзья, есть свой круг. Ну да, как же иначе! Скоро они будут праздновать серебряную свадьбу, и проблема не в том, кого пригласить, наоборот — как сократить число приглашенных.

Что значит — у него нет друзей? Да у них уйма друзей! Вот, в этом-то все и дело — у них. У них есть друзья. У них с Дейрдрой. И дело вовсе не в реорганизации и менеджерской должности! Проблема в другом — в его обещании, данном и нарушенном.

Он поклялся ей той ночью много лет назад, что выбьется в люди, сделает себе имя в бизнесе! О'Хаганам придется с ним считаться! Он пообещал, что Дейрдре никогда не придется зарабатывать на жизнь, да никто из ее подруг, вышедших замуж в 1960 году, и не думал искать работу. Ирландия теперь уже не та — стала больше похожа на Англию. Миссис О'Хаган, любившая задирать нос по всякому поводу, сегодня воздержалась бы задирать его перед женщиной, которая идет на дневные или вечерние курсы, желая продолжить свое образование, или ищет работу ради того, чтобы помочь мужу устроить домашний очаг.

Но тогда, в те далекие черные дни, нелегко было сносить презрение О'Хаганов. И Десмонда никто не принуждал к тому обещанию — он дал его по своей доброй воле. Держа в своих руках маленькую, нежную ручку Дейрдры той ночью, когда они уже решились сообщить обо всем ее родителям, убеждая ее поверить в него. И хорошо помнил сказанные им тогда слова.

— Я всегда хотел заниматься торговлей. Конечно, твоим родным я не стал бы об этом говорить, но когда к нам в город забредали цыгане, для меня было удовольствие и развлечение разглядывать разложенные на земле яркие шали и цветные блестящие гребешки. Я даже чувствовал с теми цыганами какое-то родство.

Дейрдра отвечала ему доверчивой улыбкой. Она знала, ему хватит ума не упоминать о цыганах в семье О'Хаганов.

— Мне нужна ты, — говорил он. — Нужна больше всего на свете. А если у человека есть мечта, для него нет ничего невозможного. Я пробью себе дорогу. Устроюсь в торговом бизнесе в Англии и всем утру нос. Твоим родителям не придется жалеть, что я не врач или юрист. Придет день, и они радоваться будут, что выдали тебя за гения коммерции!

Она отвечала ему взглядом, полным веры, и с тех пор ни на миг в нем не усомнилась.

Неожиданно он понял, что идет по привычному пути к дому. Будто на автопилоте, ноги сами привели его к автобусной остановке. Приятно было брести по улице в это время дня — ни толп, ни очередей, не то что в часы пик.

Или все-таки позвонить Дейрдре? Он знал, она дома, ломает голову над списком приглашенных на эту чертову серебряную свадьбу. Неужели она не оценит его честность и прямоту? Она же любит его, разве нет? И он ее любит. А он ее правда любит. Конечно, она уже не та — все меняются, да и нелепо было бы ожидать, что она останется той Дейрдрой О'Хаган, прелестной девушкой с пушистыми светлыми волосами, когда-то заполнявшей все его мысли и сердце. Разве она не мечта? Но никогда, никогда он не сказал бы этого Карло Палаццо… Тут как раз подъехал автобус.

Десмонд заколебался. Пропустить автобус, найти телефон, пригласить собственную жену на ланч и поделиться с ней своими мыслями? В надежде на то, что они и теперь еще могут быть во всем заодно, думать заодно, чувствовать заодно — как в то время, когда они плечом к плечу отстаивали свою любовь перед всесильными О'Хаганами.

— Вы садитесь или нет? — сердито спросил кондуктор. Десмонд стоял, держась рукой за поручень. Ему вспомнились слова Мэриголд: «Некоторые, Диззи, вообще никак не поступают». Но он уже почти вошел в автобус.

— Сажусь. — И на лице его было такое кроткое, безобидное выражение, что усталый молодой кондуктор, которому тоже хотелось другой, лучшей жизни, смягчился.

Десмонд все продумал, пока шел по Розмари-драйв, — четкие фразы предстоящего разговора с Дейрдрой, убедительные доводы. Новая работа даст ему простор, больше свободы действий, новые возможности; вместо того чтобы сидеть, забившись в своем углу, ничего не видя, он на личном опыте узнает, как функционирует компания, чем она живет. Он скажет, что сам объяснялся с Карло, так как Фрэнк уехал по делам, не забудет и о том, что, хотя точное наименование новой должности еще не сформулировано, волшебное слово «менеджер» там обязательно будет. А вот о приглашении на ужин к Палаццо упоминать не стоит: он-то прекрасно знает — никакого приглашения им век не дождаться.