– Вовсе нет, – возразила Оливия, по-прежнему напряженно стоя в его объятиях.

Эдвард тихо рассмеялся:

– И независимая. Слишком независимая на свою беду, черт возьми.

Он уткнулся лицом в ее волосы.

– Я испытал настоящее облегчение, когда мои люди выяснили наконец, что ты отправилась на эти острова.

– Вы не имели права следить за мной, – сказала Оливия. Ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали гневно или по крайней мере обвиняюще, но у нее это не получилось. Голос девушки не слушался ее. Оливию била дрожь. Она чувствовала, что силы изменяют ей и она вот-вот может упасть.

– Лучше оставьте меня, Эдвард. Я… я не чувствую…

У нее пересохло в горле, когда он обнял ее и привлек к себе.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – шепнул он, – ты чувствуешь себя, как… летний закат, когда в мире прекрасно и тепло, а твои волосы пахнут сиренью…

Боже, о Боже, ну почему она позволяет ему так обращаться с собой? Все повторяется точно так же, как в последний раз, когда они были вместе. Он прикасался к Оливии, целовал ее, отбрасывал назад ее волосы и шептал на ухо нежные слова, прижимался губами к ее коже, – и все это завершится точно так же, как было и раньше, градом обвинений и яростью.

Она не должна больше переносить все это. Достаточно! Оливия почувствовала, как на глазах ее выступают слезы. Неужто она проделала весь этот путь только для того, чтобы снова оказаться в его руках?

– Эдвард…

– Да, дорогая?

Его голос был ласков, так же ласков, как бриз, дующий над дюнами и несущий аромат тропической ночи.

– Эдвард… Я умоляю тебя… – Она вскрикнула, когда он расстегнул первые несколько пуговиц на ее платье и сунул за отворот свои ладони. – Не делай… не делай этого… – Она застонала, когда его пальцы начали гладить ее груди. – Эдвард, я не хочу, я не…

– Любимая, – прошептал он.

Ее голова бессильно откинулась назад, когда он нагнулся и горячими губами стал целовать ее, продолжая ласкать ее груди. Оливия вскрикнула, когда их тела соприкоснулись, и поняла, что не сможет долго противиться тому, чего так страстно желает сама. Ее руки сами взметнулись и крепко обняли его шею, из его гортани вырвался какой-то крик, и он прижал ее к себе еще сильнее и целовал, целовал, целовал ее, пока она не почувствовала, что теряет голову от желания.

– Я не могу больше ждать, – прошептал Эдвард. Его руки скользнули к талии девушки, подняли юбку и собрали ткань сзади, на спине. Потом он подцепил большими пальцами края шелковых трусиков и спустил их к ее ногам. Он опустился перед Оливией на колени, охватил рукой ее ноги, потом, поочередно поднимая ее ступни, снял с нее трусики.

Затем Эдвард погрузил свое лицо в хлопчатобумажную юбку и так сильно прижал к ней свой рот, что она почувствовала жар его поцелуя сквозь ткань. Его руки уже блуждали по ее коже, по ее горячей плоти; они дотрагивались до таких мест тела Оливии, к которым никто еще никогда не прикасался. Когда девушка почувствовала прикосновение его пальцев к внутренней поверхности бедер, она вскрикнула.

Они опустились на песок, охватив руками друг друга и слившись в жадном поцелуе. Эдвард стянул платье с ее плеч, она почувствовала его теплое дыхание на своей коже, а потом обжигающий жар его рта. Ее руки теснее сомкнулись вокруг него, и вся она подалась ему навстречу.

Оливия твердила себе, что то, что она испытывает к нему, всего лишь чувственное влечение, но это была ложь. Желание может кружить голову, полыхать в крови, но оно не может заставить биться сердце в груди так сильно, что вот-вот оно разорвется. Оно не может порождать стремление отвечать поцелуем на поцелуй, прикосновением на прикосновение, оно не может вызывать слезы на глазах и дрожь ресниц.

Сделать это способно лишь одно чувство, то, в котором она отказывалась признаться. С дыханием с ее губ слетело слово, которое она тщетно пыталась удержать.

– Я люблю тебя, о Эдвард! Я…

Ее надломленный шепот смолк в его объятиях. Было поздно вернуть сорвавшиеся с уст слова; она еще ждала, что он оттолкнет ее от себя, рассмеется и использует ее невольное признание для того, чтобы в очередной раз унизить ее.

Но он взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал, потом встал и поднял девушку на ноги. Медленно, не отрывая глаз от нее, Эдвард застегнул пуговицы на ее платье и снова поцеловал ее.

– Пойдем со мной, – мягко сказал он.

Он вел ее по песку к тому месту, где стояла его машина с раскрытой дверцей, помог ей сесть и, прежде чем обойти вокруг автомобиля и занять свое место за рулем, еще раз крепко поцеловал Оливию. Двигатель заработал, и тут она неожиданно вспомнила: она была нагой под платьем.

Девушка вспыхнула и прошептала:

– Эдвард!

Он взглянул на нее. В сгустившейся темноте его лицо казалось загадочным, жестким и чувственным.

– Да?

Она дотронулась кончиком языка до пересохших губ.

– Мои… мои трусики.

Его рука скользнула ей под юбку и замерла, достигнув бедер.

– Они не нужны тебе…

– Но… но я не могу… не могу…

Он перегнулся к ней через руль, откинул волосы, запрокинул голову и крепко поцеловал в губы.

– Я не собираюсь трогать тебя, – с нажимом прошептал он, – по крайней мере, пока мы находимся в машине. Ты понимаешь меня, Оливия? Я хочу думать о тебе и хочу, чтобы ты думала обо мне и о том, что произойдет тогда, когда мы будем принадлежать друг другу.

У нее пересохло в горле. Девушка хотела сказать ему, что не могла даже мечтать о том, что происходит сейчас между ними, но не успела.

Его нога с силой надавила на газ, и, выбросив из-под колес град камешков, машина сорвалась вперед, в ночь.

Эта машина была почти точной копией той, на которой Эдвард ездил в Нью-Йорке – длинная, низкая, предназначенная для быстрой езды. Всего несколько дней назад Оливию стесняло то чувство интимной близости, к которой располагал ее тесноватый салон, но сейчас, когда они мчались сквозь темную ночь под лунным небом с плывущими по нему облаками, эта близость только усиливала возбуждение, пульсирующее в ее крови.

Эдвард взял ее руку и положил себе на бедро, да так и не отпускал, поэтому, когда он переключал рычаги, она словно бы участвовала в его действиях. Это была единственная точка соприкосновения с ним, но Оливии казалось, что их тела уже слились воедино. Ее бросило к нему, когда машина сделала крутой поворот, и Оливия уловила его запах, запах сильного и чистого тела.

– Эдвард, – прошептала она его имя и ничего больше, потому что чувствовала, что все то, что они должны сказать друг другу, скоро будет сказано, и знала, что он понимал это, потому что поднес ее ладонь к губам и поцеловал.

Он остановил машину возле одинокого домика на берегу залива, потом взял девушку на руки и прильнул к ее губам крепким и жадным поцелуем.

Она прижималась к нему, когда он пронес ее сквозь темноту и поднялся в комнату, залитую молочным отсветом луны и полную аромата моря. Руки девушки покоились на его плечах, когда он бережно поставил ее на ноги; ее дыхание прерывалось от волнения. Он медленно прижал Оливию к своему телу, и она ощутила, как сильно он возбужден.

Ее груди прижимались к его телу, соски отвердели от соприкосновения с ним, а когда она ощутила его плоть у себя между бедер, она со стоном произнесла его имя.

– Да, – прошептал он хриплым, почти чужим голосом, – да. – Его пальцы протянулись к ее воротнику и стали расстегивать пуговицы одну за другой. Глаза Эдварда походили на темные озера, ноздри трепетали от желания, и она задрожала, когда поняла, каких усилий стоит ему не сорвать с нее одежду одним рывком.

Когда он расстегнул пуговицы до самой талии, он взял ее лицо в ладони.

– Оливия, – прошептал он, и она подумала, что никогда еще ее имя не звучало так сладостно и красиво.

Он нагнулся и прильнул к губам девушки, он целовал ее нежно и дразняще, пока ее губы не раскрылись и она не прижалась к нему безмолвно, моля о большем. Она стала отвечать на его поцелуи и кончиком языка ласкала его губы; он пробормотал что-то, прижав ее к себе еще крепче и прильнув к ее губам.