В офис вбежала бледная, растерянная Анника. Взглянув на Леонида, она сразу поняла, что он все знает.

– Я слышала по радио. Надо что-то делать. Телефоны трезвонят, пресса обезумела. Ее самолет скоро приземлится.

– Когда? Когда приземлится? – торопился узнать Леонид.

– Постой, Леонид. Сначала мы все обсудим, – вновь вмешалась Нина.

– Слушай внимательно, – он прямо смотрел в ненавистное ему лицо. – Я остаюсь здесь, потому что у меня нет другого выбора. Но постарайся усвоить: ты последний человек, от которого я приму совет, самый последний, который может говорить мне, как растить моего ребенка.

– Леонид, не надо, – взмолилась Анника. – Ты же знаешь, как папа переживает все, что случилось с тобой в детстве, но этого не изменить.

– Послушай свою сестру. Мы все сожалеем о прошлом, – снова вступила Нина.

Леонид уже не мог выносить все это. Ящик Пандоры приоткрылся вновь. Ему невыносимо было в очередной раз слушать ложь Нины, которую она повторяла очень часто. Леониду даже казалось иногда, что она уже сама верит в нее.

– Ты же знаешь, твоего отца убивают мысли о том, что с тобой случилось тогда… – Нина твердила свое.

– Хватит врать, Нина. Я знаю правду, – это он сказал по-русски, глядя, как бледнеет его мачеха. Наконец он сказал ей это – она-то думала, он не все знает о прошлом. И, чтобы у нее не оставалось сомнений, добавил: – Я помню то, что ты предпочла бы забыть.

– Почему вы разговариваете по-русски? – волновалась Анника.

– Спроси свою мать. – Глаза Леонида сузились, когда он вновь повернулся к Нине: – Если твой грязный рот произнесет хотя бы еще одно плохое слово о матери моего ребенка, я за себя не отвечаю. Да, я неправильно выразился. Это мой отец – последний человек, от которого я приму совет. А ты, Нина, для меня просто ничто.

Процесс продажи картин, размышляла Милли, похож на ветрянку, только, к счастью, без жуткого зуда. Появляется одна красная метка, затем довольно быстро за ней следуют две другие, потом следующие, в геометрической прогрессии. Упоминание в местной газете, за ним короткое интервью на национальном телевидении, несколько интервью на радио. По мере того, как картины уходили от нее, галереи проявляли все больший интерес к ее работам – те самые галереи, владельцы которых прежде даже не трудились отвечать на ее звонки. Зато теперь они охотно звали ее на свои выставки-продажи. Это было только начало, но ее планы преподавания откладывались. Сейчас она снова летела в Мельбурн, чтобы лично привезти Антону свои картины и появиться на одном из его престижных художественных вечеров под названием «Встреча с художником».

Хотя это не слишком веская причина, чтобы облететь пол земного шара, все же она давала Милли смелость решиться на то, что с каждым новым днем делалось все более неизбежным.

Сказать Леониду.

Его имя не покидало ее ни на минуту. Работала ли она, ела, делала покупки, наверное, даже во сне он все время был в ее мыслях. Бесчисленное число раз она хотела написать или позвонить ему, чтобы сообщить новость, но как она могла?

Милли искала все о нем в Интернете. Занялась этим сразу по приезде домой, как только смогла подойти к компьютеру. Его красивое лицо улыбалось ей с экрана. Она читала одно интервью за другим… Не непосредственно его интервью, но статьи о нем. Непосредственно ему принадлежали только несколько цитат из деловых бумаг. Много женщин были рады поговорить о нем, и, что хуже всего, ни одна из них не казалась порочной. Все они выражали сожаления лишь о том, что их отношения с Леонидом закончены.

И как же ей сообщить ему свою новость?

Может, не надо?

Самолет начал снижаться. В Мельбурне начиналась зима, самолет пробивался через серые низкие тучи. Милли в тысячный раз представляла реакцию Леонида на ее внезапное появление.

Может, позвонить ему в номер и попросить встретиться с ней в баре? Может, стоило написать ему письмо, чтобы у него было время обдумать новость?

Последние недели, а возможно, и месяцы, Милли думала главным образом об этом. А сейчас, в момент прибытия в Мельбурн, она уже не могла отвлечься от мыслей о Леониде. Ей даже пришлось попросить иммиграционного чиновника повторить вопрос.

– Какова цель вашей поездки?

– Бизнес. И некоторые личные причины тоже.

– Меня интересуют личные причины. Иммиграционный контроль – единственное место на планете, где возможны подобные вопросы без риска услышать грубость в ответ.

– Я надеюсь на встречу с одним человеком, – хрипло выговорила Милли.

– Человек, с которым у вас роман?

– Не совсем. Я познакомилась с ним в свой прошлый приезд сюда, надеюсь и в этот раз увидеть его, вот и все.

– Где вы остановитесь?

– Я забронировала место в той же гостинице, что и тогда, – голос Милли становился все резче.

– Вы не собираетесь задержаться больше чем на месяц?

– Нет… Послушайте, есть какие-то проблемы? – Милли начала волноваться, что ее не впустят.

– Это я и пытаюсь выяснить. Можно посмотреть вашу страховку?

– Мой доктор не возражал против моей поездки. Я беременна, – она покраснела.

– Удачного пребывания у нас! – Чиновник, наконец, проштемпелевал ее паспорт.

Пройти таможню оказалось совсем просто. Ей сразу сказали:

– Хорошо проведите время в Мельбурне.

– Спасибо, – ответила Милли, берясь за свою тележку.

Тележка, нагруженная картинами, была довольно тяжелой. Возможно, поэтому таможенник предложил организовать ей помощь. Милли была тронута его дружеским отношением и, отказавшись, покатила свою перегруженную тележку через красную линию и раздвижные двери.

На мгновенье ее ослепили вспышки камер. В конце коридора, по которому Милли предстояло идти, она увидела группу фотографов, они что-то кричали.

Милли остановилась. Вероятно, за ней идут какие-то знаменитости, она мешает им. Оглянувшись, она увидела очень обычных людей: пожилую пару и молодую мать с ребенком лет трех.

– Сюда, мисс Андреас!

– Сюда, Милли!

Господи, они ждут меня.

Милли застыла в недоумении. В алчной толпе были люди с микрофонами. Неужели пара интервью и несколько строк в газете могут вызвать столь бурную реакцию? После длинного путешествия она выглядела не лучшим образом – растрепанная, без косметики, в свободных брюках и футболке. Ей захотелось повернуть назад.

Что им надо? Зачем здесь пресса?

Как раз в этот момент появился сам ответ на ее вопрос.

Это все из-за него.

К Милли направлялся человек, который владел ее мыслями вот уже шестнадцать недель… или сто двенадцать дней… или две тысячи шестьсот восемьдесят восемь минут. Она вычислила это в самолете.

В темно-сером костюме, в рубашке слепящей белизны, Леонид был еще более красив, чем в ее воспоминаниях. От его вида буквально дух захватывало. И он встречал ее, он шел к ней. Каждый атом ее тела стремился к нему, как в школьных опытах железные опилки тянутся к магниту.

Милли отпустила тележку, готовая бежать к нему, но что-то остановило ее. Его поза, выражение его лица… Стало ясно – хотя Леонид протягивает к ней руки и произносит ее имя, он не испытывает никакой радости от их встречи. Прищуренные глаза и желваки на щеках пугали ее.

– Леонид! Что происходит? – Фотовспышки слепили, Милли совсем растерялась.

Вместо ответа он крепко обнял ее и поцеловал в губы. Все было так же божественно, как она помнила все эти долгие шестнадцать недель, – его вкус, его запах, все, что она столько раз заново переживала в своих мечтах и снах, эта новая встреча, на которую она лишь надеялась. Но лед в его глазах делал все совсем иным. А его крепкое объятье просто ограничивало ее движения. Наконец он прошептал ей на ухо:

– Милли, молчи. Говорить буду я.

– Я не понимаю…

Кто-то – возможно, телохранитель Леонида – забрал у нее тележку, а сам Леонид, обняв Милли за плечи, повел ее сквозь толпу журналистов. У ее лица оказалось сразу несколько микрофонов. Посыпались вопросы: