— Хотя бы ради самого себя, — ответил Ингленд.

На этот раз у Ингленда хватило ума затронуть самое больное место.

— С твоими криками и воплями, — продолжал он, — сюда того гляди нагрянут красные мундиры, и ты не успеешь даже помолиться напоследок, как тебя вздёрнут на ближайшем дереве. Кроме того…

— Сам знаю, — оборвал я его. — Кроме того, моё положение могло быть гораздо хуже. Например, я уже лежал бы в гробу. Ясно одно: мне никогда не понять ирландцев. И всё же в твоих словах есть доля истины. Что ты предлагаешь?

В ту же минуту я сообразил, что этот вопрос надо было задавать не Ингленду, а Данну. Однако Данн смотрел на меня взглядом, от которого мурашки побежали не то что по спине, а по всему телу.

— Самое правильное было бы переправить тебя во Францию, — сказал Ингленд, — чтоб ты отсиделся там, пока дело не уляжется.

Ингленд положил руку на плечо Данну, как раньше клал её на моё плечо, — спокойно и рассудительно, словно не происходило ничего особенного. Впрочем, виселица грозила не ему.

— Что скажешь, Данн? — осведомился Ингленд. — Конечно, мы только что вернулись оттуда и не хотелось бы потопить в коньяке население Корка, и всё же мы запросто могли бы отвезти Джона, а потом захватить новую партию груза. В этом нет ничего невозможного.

Данн стряхнул с себя руку Ингленда.

— А Элайза? — бросил капитан.

Я-то думал, он сходит с ума от беспокойства из-за меня. Надо же так заблуждаться! Меня так и подмывало сказать ему, что несколько лишних мозолей у его очаровательной дочери едва ли могут сравниться с повреждениями, которые будут нанесены моей шее и всему моему существу, если на меня накинут удавку.

— Нашёл о чём волноваться, — резонно сказал ему Ингленд. — Ты ж не хуже меня знаешь, что она прекрасно подождёт нас в Лейзи-Коув. Почему с ней должно что-нибудь случиться именно сегодня?

— Как бы то ни было, мы зря стоим тут и теряем драгоценное время, — заключил Ингленд властным тоном, какого я у него даже не подозревал, после чего, взяв командование на себя, потащил нас вон из таверны.

Прежде чем дверь за нами захлопнулась, я поймал взгляд Мэри и убедился, что она уловила мою мысль и сделает всё от неё зависящее. Ещё до наступления ночи всему городу станет известно об отце и дочери Уоррендер, о зяте Эшхерсте, а также о незначительной роли, которую сыграл в этой комедии предполагаемый лазутчик Джон Сильвер. Увы, я слишком поздно сообразил, что одновременно весть эта достигнет и ушей капитана Уилкинсона. Впрочем, какая разница, будут меня считать шпионом или бунтарём? Я хочу сказать, если так или иначе мне суждено болтаться на виселице… Бывали случаи, когда людей вешали и за меньшие проступки. Наказывают ведь одинаково, что за похищенный мешок гнилой ирландской картошки, что за капитана, которому ты перерезал глотку. Мне ли жаловаться? Меня хотя бы повесят не совсем без причины, пусть даже эта история — сплошь белиберда и враньё.

Ингленд, как двух баранов, гнал нас с Данном перед собой по тёмным проходам и закоулкам, которыми мы добирались сюда. Замыкал шествие Деваль.

— У тебя есть шанс, Деваль, — сказал я. — Ты, кажется, набивался мне в друзья. Поможешь выпутаться из этого положения — войдёшь в круг друзей Джона Сильвера.

— Можешь на меня рассчитывать, Джон, — произнёс Деваль голосом, преисполненным благодарности.

Я с трудом удержался от раздиравшего меня, вроде бы супротив обстоятельств, смеха, вовремя сообразив, что ни одна живая душа не поймёт его.

Мы спокойно добрались до причала и залезли в шлюпку. Только когда мы отошли от берега на такое расстояние, чтобы нас нельзя было подслушать, Ингленд объяснил свой план.

— Вы с Данном немедленно отправляетесь на лодке в Лейзи-Коув. Мы с Девалем готовим к отплытию «Дейну» и, как только справимся, идём следом. Бросаем якорь у входа в бухту и ждём Джона… Или вас троих — мы ведь можем выйти в море и с полным экипажем. Как ты считаешь, Данн?

— Нет, Элайзе и мне лучше остаться, — ответил тот. — Сами понимаете, мы не можем исчезнуть одновременно с Джоном. Если мы уже не числимся в его сообщниках, то наверняка попадём в их число, выйдя теперь в море. А что в таком случае ждёт Элайзу?

— Ты прав, Данн, — согласился я. — Мне надо идти одному. Не хочу быть балластом, я так и сказал при нашем знакомстве. Помнишь? Я сразу предложил исчезнуть, Джон Сильвер не привык создавать трудности другим, помнишь?

Данн промолчал. Я словно перестал существовать для него, пока он не убедится, что с Элайзой всё в порядке. Наша лодка пробиралась вперёд в какой-то зловещей обстановке, сквозь дымку и моросящий дождь, с маячившими по обеим сторонам грозными фортами и не менее грозно темнеющей расщелиной бухты по носу. Несколько успокаивали лишь привычное поскрипывание блока и шум ветра в надувающемся парусе да «Дейна», что крадучись шла у нас в кильватере.

Когда мы добрались до места, Данн выпрыгнул на берег и помчался по извилистой тропе к дому. У меня хватило ума сначала вытащить шлюпку, а уж потом нестись следом, причём не раньше, чем я проверил, что захватил подаренный мне Данном пистолет, и остановился зарядить его.

Прямо скажем, я поступил правильно, поскольку, войдя в дом, застал Данна у очага с куском белой материи в руках, той самой белой материи, сообразил я, которая так красиво облегала фигуру Элизы несколько недель назад, когда она входила и выходила в озарённую солнцем дверь. Теперь же эта материя, как мне удалось различить в догорающем свете очага, была испачкана красным. Я торопливо огляделся по сторонам. Всё было поднято вверх дном. Сундуки стояли с открытыми или взломанными крышками, а их содержимое валялось по всей комнате.

И тут меня увидел Данн — если, конечно, он увидел меня, а не кого-то другого на моём месте, — и лицо его исказилось отвратительной гримасой.

Да он просто свихнулся, подумал я… свихнулся от всех волнений. Волновался он, само собой, не за меня.

— Убийца! — вскричал Данн. — Ты убил Элайзу!

— Вот уж в чём ни сном ни духом не виноват! — отвечал я. — И ты это понимаешь не хуже меня.

Однако этого Данн как раз не понимал. Он завёл руку назад, и в следующий миг в ней мелькнул острый матросский нож, с которым безумец и ринулся на меня. Я едва успел поднять пистолет и выстрелить ему в грудь. Возможно, он умер мгновенно, но по инерции продолжал — живой или мёртвый — двигаться ко мне. Он сумел пропороть мне штанину и поранить ляжку, после чего грузно осел у моих ног на утрамбованную ирландскую землю, и в наступившей тишине я понял, что убил не Данна, а Элайзу — если, конечно, она ещё жива.

Не буду утверждать, что меня это обрадовало. Как бы то ни было, я смекнул, что не должен стоять истуканом, если хочу спасти единственную дарованную мне жизнь. Что мне сказать Ингленду с Девалем? Во всяком случае, не правду. Девалево обещание быть мне другом не стоило ломаного гроша. За малость дружелюбия он переметнётся к кому угодно. Ингленд был другого склада. Он делал вид, будто ему всё трын-трава, посему трудно было понять, что у него на уме. Всегда можно было подозревать худшее или по крайней мере считать, что тут возможны варианты. Как полагаться на такого человека? В общем, на всякий случай мне следовало соврать, придумав что-нибудь правдоподобное. Что могло случиться? — спросил я себя. Разумеется, прежде всего мне в голову пришло: в доме засели англичане, они дождались нас и убили Данна, а мне удалось скрыться. Однако англичане не могли ограничиться одним выстрелом, поэтому я снова зарядил пистолет и по дороге к берегу и шлюпке многократно стрелял в темноту. Очутившись на берегу, я прыгнул в лодку и принялся грести изо всех сил, сделав лишь короткую передышку на то, чтобы произвести последний выстрел — для пущего правдоподобия я пустил пулю над самой водой, так что она, при удачном стечении обстоятельств, должна была попасть в корпус «Дейны». Похоже было, что теперь я живу взаймы. Во всяком случае, со спокойной и расслабленной жизнью на суше было покончено. Впрочем, оно и к лучшему, поскольку люди моего сорта не ценят идиллию.