Больше она эту Надю с ее мамой не видела. Автобус покатил дальше, в глубь страны, в ту ее часть, где проживало больше всего болгарских турок, – в Шумен.

Глядя из окна на проплывающие мимо пейзажи, рассматривая улицы маленьких городков, Женя вдруг сравнила Болгарию с некогда цветущей и здоровой женщиной, которую бросил муж, и она захирела, зачахла, растерялась. Много старых панельных, построенных еще при Союзе, домов, магазинов, и все это соседствует с чем-то новым, чистым, современным. И в то же самое время они проезжали мимо таких древних селений, в которых могли обитать разве что тени людей, живших здесь столетия назад, – настолько все было запущено, разрушено временем, присыпано красно-желтой пылью. Когда шея устала и Женя откинула голову назад, на мягкую спинку сиденья, и закрыла глаза, перед ней возникла устойчивая, похожая на смазанный негатив картинка: коричневый, с густой шерстью, ишак, стоявший на склоне горы и поедавший фиолетовые цветы.

Она приехала вечером, когда Шумен заливал уже темно-оранжевый, отливающий смуглым золотом свет. Город, расположенный в низине, у подножия поросшей густым лесом горы, казался приютом цыган и болгарской бедноты на окраинах и уютным, почти курортным, чистеньким, европейским в своей центральной части, начиная от отеля «Мадара» и заканчивая роскошным старинным парком, в который упирался фешенебельный, пропитанный запахом свежесмолотого кофе и сигарет Славянский бульвар.

На автостанции, расположенной напротив железнодорожного вокзала, выстроились желтые жуки – такси. Женя помнила адрес сестры наизусть.

– Добр дэн, – произнесла она, стараясь подражать болгарам и помня о том, какая такса ее ожидает в случае, если она будет разоблачена и таксист поймет, что она иностранка.

Таксист, смуглый полный человечек лет сорока пяти с длинными, подстриженными под «гавроша» седыми волосами, кивнул головой, и машина покатилась по узким, выложенным старинным булыжником улочкам.

Когда показались сады и красивые виллы, сердце Жени сильно забилось. Она вдруг поняла, что она – в Болгарии, в Шумене, и что сейчас она увидит свою дорогую Ирину, прижмется к ней и, наверное, разрыдается, вспомнив недавний развод и свое внезапное и постыдное одиночество.

– Вот, это здесь, стойте, мы приехали! – вдруг вскричала она, когда показалась красная крыша дома и вычурные, с ажурной решеткой, ворота, а за высоким каменным забором поплыли пышные кроны грецкого ореха, черешни, кизила. – Господи, наконец-то!

Таксист повернулся к ней и широко улыбнулся.

– Из Союза? – спросил он.

– Из Союза, – мрачновато усмехнулась она, понимая, что выдала себя. Но теперь уже было все равно, она приехала, а остальное, разница в два-три лева, роли не играла.

Расплатившись с таксистом, всучив ему два лева, Женя подошла к воротам и посмотрела на окна дома, красновато, закатно поблескивающие за зеленью плетистой розы. Они были темными, хотя в это время дня Ирина уже включала свет в кухне и тогда терраса впереди дома освещалась золотистым уютным светом.

Ворота запирались автоматически, это она помнила. А вот калитку можно было открыть и механическим способом, если она не была заблокирована дополнительно. Но ни ворота, ни калитка не открывались.

Женя, тоскливо взглянув на массивные прутья решетки, вздохнула и поплелась на соседнюю улицу, повыше, располагавшуюся ближе к лесу, к самой окраине города, к подножию Шуменского плато. Место живописное в светлое время суток, но сейчас оно выглядело жутковато. Женя, как оказалось, неплохо ориентировалась и довольно быстро нашла нужный дом. Окна в нем светились, и сквозь прозрачные белые занавески можно было увидеть, как показалось Жене, самую хозяйку, Иорданку.

Она позвонила и замерла возле калитки, не спуская глаз со светящихся окон. Дверь распахнулась, и на пороге появилась женская фигурка.

– Моля! – крикнула женщина.

– Иорданка?

– Да…

– Ас Женя, сестра Ирены.

Ей показалось, что фигурка Иорданки окаменела. Она стояла некоторое время неподвижно, словно вглядываясь в темень сада. Потом женщина, кутаясь в вязаную жилетку, легко сбежала со ступенек и приблизилась к калитке.

– Моля… – Женя увидела лицо Иорданки совсем близко от себя. Она почувствовала, как ее схватили за руку и потянули. Щелкнул засов калитки, и теперь Женя стояла напротив Иорданки, которая как-то странно разглядывала ее.

– Вы узнали меня? Ас – Женя!

– Да. Узнала.

Она пригласила Женю в дом, усадила на стул, прямо под яркой лампой, сама села напротив, уложив руки на колени. Затем так же молча взяла сигарету, закурила.

– Я приехала, а Ирины нет, – развела руками Женя. – Она говорила мне, что у вас есть ключи от дома. Вы же знаете меня, вы не могли бы дать мне ключи? И вообще, где Ирина? Телефоны ее молчат. Она в Турции или куда-нибудь уехала… в Европу? Она, кажется, собиралась куда-то поехать.

Женя говорила и чувствовала, что происходит что-то странное и что молчание Иорданки слишком уж затянулось.

– Една чаша кафе? – неожиданно предложила кофе Иорданка, вставая со своего места и направляясь к буфету за чашкой.

Женя посмотрела на свои руки – они почему-то дрожали. А по спине неожиданно заструился холодный пот.

Она проснулась ровно в шесть, Николай еще спал. Надо было отвести коз в стадо, покормить птицу, сварить кофе, приготовить завтрак на троих – у них же в гостях Стефан. А Стефан больше всего любит, как она готовит палачинки – русские тоненькие блинчики. Ирина готовит их особенно. Только что испеченные блинчики она рвет пальцами на небольшие куски, раскладывает на блюде и присыпает сахарной пудрой. Такие блинчики готовили в каком-то знаменитом австрийском ресторане для коронованной особы, и Ирина с тех пор печет их точно так же и называет эти блинчики королевскими.

Она умылась, надела рабочую одежду: удобные черные брюки, длинный свитер, замшевые, вытертые от работы перчатки, теплые калоши. Вышла на крыльцо, вдохнула в легкие побольше свежего влажного воздуха и залюбовалась тонущим в тумане садом.

Вернулась в кухню под петушиные крики и звуки пробуждающейся улицы, неся в руках маленький кувшин с козьим молоком. Николай еще спал. Ирина переоделась в чистую одежду, надела все светлое, повязала вокруг шеи пеструю, розовую с голубым, турецкую косынку. Распахнула окно в кухне, включила электрическую плитку, приготовила тесто для блинчиков. Пока пекла, с удовольствием пила кофе, курила. Прямо перед окном, на ореховом дереве устроился на ветке редкой красоты красно-синий дятел. Ирине показалось даже, что он посмотрел на нее. Интересно, дятлы стучат ночью? Или это ей приснилось, что всю ночь где-то стучал дятел?

– Доброе утро. – Она вздрогнула, когда почувствовала, как сзади ее обнимает муж, целует в затылок. Возможно, из-за таких вот минут она и живет с ним? Он так тихо вошел, так нежно ее обнял, и теперь они стояли, слегка покачиваясь и словно заряжаясь друг от друга.

– Буди своего брата, видишь, вот его любимые королевские блинчики.

– Я сам все съем. – Николай прикусил мочку ее уха, сильно сжал ее бедра. – Стефан уехал.

Она резко повернулась, крутанулась, широко раскрытыми глазами уставилась на мужа:

– Как это уехал? Почему? И из-за чего вы ссорились? Всю ночь орали друг на друга?

– Да так…

– Не мое дело, да? – Она обиженно поджала губы. Последний блин подгорел.

– У него проблемы. Денежные. Уговаривал меня поехать с ним в Варну, на строительство, обещал верные деньги – хозяин оплатит отель, питание. Но вспомни, уже сколько раз я верил ему, ездил с ним, и что выходило? Оказывалось, что он что-то напутал и вместо обещанных ста левов в день платят, как и везде, двадцать, да еще и квартиру снимай сам, оплачивай, не говоря уже о еде. Ну, я и сказал ему, что он болтун, настоящие дела так не делаются.

– А ты? А ты ему что-нибудь когда-нибудь предлагал? Он хотя бы пытается найти работу, старается, ездит повсюду, ищет. Конечно, ему одному трудно, я же понимаю, ему нужно сколотить бригаду.