— О чем говорил этот ублюдок? — глухо и страшно произнес Роман, чувствуя, как в душе медленно расползается холодная пустота. — Что ты сделала, Рита?

С последним словом она дернула головой, словно собственное имя было пощечиной, нанесенной ненавидящей рукой, потом с какой-то удивительной грациозностью скользнула в сторону, наклонилась и подхватила длинный острый осколок, похожий на стеклянный кинжал, но Роман разгадал и движение, и замысел, и успел метнуться и перехватить ее руку прежде, чем стекло вонзилось в тонкую девичью шею. Дико закричав, она попыталась высвободить руку, осколок полоснул его по запястью, а в следующее мгновение вдруг рассеялся в воздухе невесомой сияющей пылью. Ахнув, Рита зажала порез ладонью, но Роман выдернул руку, глядя на ее окровавленные пустые пальцы.

— Думаешь, я дам тебе сбежать? — громко и весело спросил Денис, снова стоявший по другую сторону столика, и его рука чертила что-то на испачканной кровью столешнице. — Нет, дорогуша, и не пытайся больше! Ты досмотришь свое действо до конца, сука! Ты уйдешь, когда положено! А с тебя, — он ткнул рукой с торчащим окровавленным указательным пальцем в сторону Романа, — я снимаю свою защиту! Я вернул тебе долг, довольно! Сам не трону, но если кто-то попытается тебя убить — он тебя убьет. Пусть это и противоречит замыслу — ничего, я попробую найти кого-нибудь еще. А про нее забудь! Она моя!

Роман коротко глянул на стол, где кровью была криво выписана шатающаяся римская «VIII», потом на Риту, которая тускло глядя перед собой, медленно пятилась к дверям, и в этот момент Денис рявкнул:

— Ну?! Пошла вон!

Ее рот приоткрылся, она как-то нелепо взмахнула руками, крутанулась на одной ноге и ринулась прочь. Денис, ухмыляясь, повернул голову, глядя вслед тонкой, охваченной ужасом жемчужной фигурке, и в эту секунду Роман кинулся на него, одним прыжком покрыв разделявшее их расстояние, и повалил на пол, мертвой хваткой вцепившись в тонкое горло. Он чувствовал его — пальцами, кожей, всеми нервами чувствовал это горло, сминающийся под его нажатием кадык, выступы позвонков, и сжимал его все крепче и крепче, оскалив зубы и ощущая всесметающее звериное наслаждение от того, как Денис бьется, как закатываются его такие знакомые сине-зеленые глаза и вываливается язык из раскрытого рта с безупречными зубами, как стремительно утекает из него жизнь…

А в следующую секунду его руки опустели, и тотчас же где-то под потолком что-то заискрилось, раздался громкий хлопок и свет в зале погас. Не осталось ничего, только пустота, темнота, стекающая по затылку струйка крови, иллюзия издевательского мальчишеского смеха над ухом, да сложившийся четко и ясно вопрос, который он так и не задал тогда Нечаеву. А в зал уже вбегали люди — он слышал, как шлепают их ноги по залитому водой полу. Замелькали лучи фонариков, и Роман встал и, шатаясь, пошел им навстречу.

Его отвели в сторонку от здания, где прямо на траве сидели иссеченные осколками люди. Все вокруг было залито потусторонним светом мигающих «маячков» милицейских машин и подоспевших «скорых», одна уже отъезжала. Милиционеры сдерживали напиравших аркудинцев, жаждавших узнать, что произошло, и среди толпы летали испуганные рваные фразы о взорвавшейся в «Морском дворце» бомбе. Роман осмотрелся, потом улучил момент, когда за ним никто не наблюдал, и, проскочив между милицейскими спинами, ввинтился в толпу. Кто-то закричал ему вслед, требуя остановиться, но он не слушал, проталкивался от одного человека к другому и озирался, вглядываясь в женские лица.

— Вы не видели девушку? Только что выбежала — светлые волосы, светлый костюм… Не видели?

Все, кого он ни спрашивал, отрицательно качали головами, и только один человек, подумав, указал в глубь сквера. Роман развернулся и метнулся в указанном направлении. Пробежал с десяток метров, остановился недалеко от скамеек в круге бледного фонарного света и закричал:

— Рита! Рита!

Он побежал дальше, не переставая выкрикивать имя, и редкие гуляющие шарахались от встрепанного окровавленного человека. Роман пересек сквер, пробежал между домами и остановился на тротуаре. Перед ним была трасса, и в обе стороны тянулись редкие цепочки движущихся фар. На другой стороне улицы громоздилось длинное массивное здание исполкома с темными окнами, похожее на склеп.

Задыхаясь, Савицкий смахнул кровь со щеки, и огляделся. Рита, если она и пробегала этой дорогой, могла отсюда пойти в какую угодно сторону, могла сесть в автобус или маршрутку, могла поймать машину, могла… Нет, Денис не хочет, чтоб она умерла, не даст ей умереть… до конца действа. Какого действа, когда оно заканчивается?! Через год?! Через несколько часов?! Кто это чудовище, почему оно так на нее похоже?! Если это не человек, почему же оно так на нее похоже… только нет этого пятнышка… Еще немного, и оно возрастом сравняется с ней, и их лица… проклятье, их лица, такие одинаковые и такие разные… Куда она могла поехать?! Домой?!

Что ты сделала, Рита?

Эх, Толька… Толян… что я сделал?!.. зачем я тебя потащил… зачем я вообще пришел сюда?!..

Он выскочил на обочину и замахал проезжающим машинам. Сердце дергалось в груди болезненными толчками, но времени на боль не было — ни на что уже времени не было. Надо было остаться и… но ничего, Толя поймет.

Вскоре у обочины притормозил бежевый «москвич», Роман распахнул дверцу и прыгнул в машину, вместо приветствия сразу же показав водителю пятисотенную.

— Старик, очень быстро на Шевелевский причал!

— Сделаем! — бодро сказал водитель — щуплый мужичок средних лет, приведенный купюрой в состояние приятного волнения, и «москвич» так рванул с места, что Романа вдавило в спинку сидения. Машина понеслась по полупустынной трассе, сердитыми гудками пугая не вовремя появляющихся пешеходов. Водитель покосился на рассеченную осколком щеку Романа, порезанное запястье, оценил выражение лица и состояние одежды и осторожно спросил:

— Авария? Погиб кто-то?

— Да, — хрипло ответил Роман, не глядя на него. — Я.

Мужичок моргнул и больше вопросов не задавал, сосредоточив внимание на дороге, и во всей его позе теперь была некая настороженность и опаска. Роман нашарил в кармане пиджака сигареты и закурил, глядя, как летит мимо ночной город — город, который кто-то так ненавидит. Он закрыл глаза и скрипнул зубами, чувствуя, как снова сжимает горло чья-то костлявая рука… уж не рука ли это Дениса?..

— Эй?.. — ворвался в его сознание голос водителя. — Мужик!.. Слышь?.. У тебя телефон звонит.

Роман открыл глаза и теперь уже и сам услышал, как заливается сотовый в кармане пиджака. Вытащил его, посмотрел на дисплей, нажал на кнопку сброса и снова закрыл глаза. Прошло несколько секунд, и телефон опять зазвонил. Роман болезненно скривился и поднес трубку к уху.

— Не звони мне больше, старлей. Брось все и никогда мне не звони, если жить хочешь.

— Приезжай сюда! — заорал из трубки Нечаев, и в его голосе Роман впервые услышал неподдельный ужас. — Господи!.. твою… Ромка!.. Ты меня слышишь?!.. Мне помощь нужна!.. ах ты, паскуда!.. Ромка, ты помнишь адрес?! Скорее!..

В трубке что-то грохнуло, после чего Валерий выкрикнул с испуганной яростью:

— Живо!.. нас же сейчас всех замочат, на хрен!.. Тут такое!..

Его крик прервался короткими гудками. Савицкий ударил телефоном по колену и выругался.

Тольку ты уже бросил. Его ты тоже бросишь? Он поверил тебе на свою голову, и что теперь?! Ты всегда опаздываешь… неужели не выйдет хотя бы один раз успеть?.. Пока живы остальные, пока ты жив, он заставит жить и ее…

— Разворачивайся! — резко приказал он, и водитель повернул к нему удивленно-подозрительное лицо. — Едь на Горького! Твоя колымага может ехать быстрее?!

— Ну, знаешь ли…

Роман вытащил еще одну пятисотенную и сунул ему обе купюры. «Москвич» резко развернулся посреди дороги и помчался в обратную сторону, дребезжа всеми составными частями и устало взрыкивая, и Савицкий всерьез опасался, что машина рассыплется прежде, чем довезет его до места. Но москвичок не подвел, и через почти рекордно короткий срок Роман выскочил из машины, которая сразу же дала задний ход, и забежал в подъезд. Ступеньки словно сами прыгали под ноги, неслись по кругу двери с номерами… Четырехквартирные площадки, двадцатая… пятый этаж.