— День города. Через две с половиной недели. Теперь-то я, видишь ли, могу пойти. Даже обязана. Мы с тобой купим себе по воздушному шарику, будем гулять по бульварам, пить пиво, есть орехи, слушать музыку, танцевать на площади и цеплять самых симпатявых парней. Так что сроку тебе две с половиной недели.
Надя улыбнулась, и на этот раз в улыбке не было боли, только благодарность.
— А…как же… праздничная выручка?
— К чертовой матери! Пусть Колаич сам торгует! Ты, Надька, давай… это все пройдет, я тогда тоже думала, что все, но вот… — Наташа запнулась, пытаясь подобрать слова. Рука под ее пальцами дрогнула.
— Я хотела… лучше… хотела, чтобы ты…работала…я не выбралась в этой…жизни ни…на одну вершину, но ты выберешься… Прости… не получилось…у меня побыть богом…ма-аленьким… таким богом…
— Неправда. Ты спасла Пашку. Ты ведь могла остаться в машине. Я знаю, как сильно ты хотела избавить меня от него. Ты знала, что эта «тойота» не свернет, но ты вышла и позвала ее за собой…Нет, Надя, у тебя очень даже получилось побыть богом…даже больше, потому что богам на наши жизни давно наплевать!
— Ого! — шепнула Надя и прикрыла глаза, словно держать веки открытыми ей было очень сложно. — Это… сильно… только, может быть, напрасно я… Иное искусство стоит… человеческой жизни
Наташа замотала головой.
— Нет, никакое искусство не стоит человеческой жизни — ни Пашкиной, ни тем более твоей, даже Лактионовской не стоит. Жизнь не имеет цены и она — не единица измерения. А картины… картину можно нарисовать заново… я нарисую или кто-нибудь другой — неважно… а вот жизнь — нельзя.
Улыбка сбежала с Надиного лица, и она заговорила — очень тихо, с трудом, задыхаясь — резко и серьезно.
— Твои…картины, Наташка, будь осторожна! Она знает! Она боялась тебя с самого начала…когда ты… забросила свои картины…она осмелела, но теперь…когда ты умеешь, когда… ты знаешь о ней…ты можешь с ней что-то сделать. Я не знаю… я не знаю… между ней и Неволиным есть связь… что-то он там натворил… но я не знаю… но я знаю, какая связь между… Неволиным и тобой…
— Я тоже знаю, — ответила Наташа, и на лице Нади появилось удивление. — У меня было достаточно сведений, чтобы догадаться. Конечно… это может и ошибка… Но ведь именно это хотел рассказать мне Игорь?
— Да. А она узнала…и убила его… а я… какая дура, думала, что я умнее…как она меня сделала, а?! Видишь, ей была нужна именно я — она не тронула Пашку…Знаешь, наверное, он ей был даже…полезен…он сдерживал тебя… поэтому она и не…сделала из него… приманку…сделала из Игоря…
Надя замолчала и несколько минут лежала, тяжело дыша. Наташа, испугавшись, хотела было встать, но Надя заговорила снова:
— Тяжело…не могу… зайдешь к моей матери…мою сумку ей отдали…возьмешь мою записную книжку…помнишь, под… крокодайла…там все, что есть в моей голове… Прочти и подумай… ты теперь одна… придется тебе самой… разбираться… Она боится тебя…ты что-то можешь с ней сделать… узнай, кто она, Надя, как она связана с… Неволиным… значит…и с… твоими картинами, я уверена… что-то они такое делают…Узнай, Натуля, столько…там народу уже полегло…
— Надя, — мягко сказала Наташа, — если все записано в твое книжке, я прочту. Не говори. По-моему, тебе нельзя болтать.
— Вот уж…чего никто… не может мне запретить…делать! — возразила Надя, и на секунду в ее глазах мелькнуло что-то прежнее, яркое и задорное, разогнав царившую в них обреченную темноту, и Наташа с неожиданным облегчением подумала, что, конечно же, все будет в порядке, и Надя выздоровеет, — как она вообще могла допустить какие-то мрачные мысли — наверное, все из-за того, как Надя выглядела. Конечно же, она выздоровеет — иначе и быть не может. — Что… мне еще делать… тут… пока… А лечение…да какой вред?! Все равно… тут из лекарств одни… градусники… да и те не температуру… показывают, а какую-то… среднюю высоту…над уровнем моря…
— Надя, — шепнула Наташа, наклоняясь к ней ближе, — Надя, скажи только одно — ты знаешь, что мне делать?
Надины глаза утратили яркость и снова стали темными и безжизненными, словно гладкие воды мертвого омута.
— Проще всего…ничего не делать. Забыть…сбежать… сменить квартиру…наконец, город…тогда… никто не будет на тебя покушаться, кроме…совести… Но я тебя знаю… Это…твоя дорога, и тебе…придется пройти ее до…конца…пока не найдешь… Помнишь, как говорил… Чеширский кот?.. Куда-нибудь ты обязательно…попадешь…нужно толь-ко…достаточно долго…идти… Я не знаю… куда ты попадешь… но… думаю… это очень страшное место… Будь осторожна… не переоцени себя, как…я… Нет…я ничем не могу…тебе помочь. Прочти… подумай… почувствуй — это ведь твой… предок… Помнишь… очарование власти… может…и его оно сгубило… ведь ваши… картины… непростые… Поговори с дедом…
— С дедом?! — изумилась Наташа. — Да при чем здесь он?! Он ничего не знает!
Надя снисходительно улыбнулась.
— Твой дед…знает очень много… ты… удивишься, как много…он знает…настоящее кладбище тайн… надо только…умело их…эксгу-мировать… Обязательно прочти… мои записи… я не могу уже…только…многое из них тебя очень сильно…расстроит…Прости, что я…молчала…
— Ерунда! — сказала Наташа и встала. — Ладно, Надь, я пока выйду… Славка хотел еще… Мы и так тут… незаконно… билеты к тебе дороже, чем на зарубежных певцов.
Надя закрыла глаза, словно от боли, и ее лицо чуть дернулось.
— Хотел…припасть к одру? Бедные…вы, бедные… и он… так расстроился…Я ведь…не люблю его, Наташ, он хороший… но я его совсем не… люблю. Только ты ему… не говори… Стерва я, да?
— Нормальная баба! — сказала Наташа с улыбкой. — Давай, Надька, вставай быстрей. Помни — День города!
— Это вряд ли… — тихо прошелестел голос, с надрывом выговаривая каждую букву. — Вряд…ли… Ты присматривай за ним… подруга… он действительно… хороший парень… Считай, что это тебе…наследство…
— Не болтай ерунды! — сердито приказала Наташа, медленно пятясь к двери. Вдруг она остановилась, вспомнив вопрос, который хотела задать Наде с самого начала. — Я вот только одного не понимаю… Ты ведь хотела, чтобы я вас с Пашкой застукала, правильно?
— Да.
— Тогда почему вы просто не поставили машину возле подъезда? Или в квартире не залегли? Почему на дороге?! Почему в этом ужасном месте, Надя? Ты же знаешь, что я теперь к этой дороге близко не подхожу! Не подошла бы даже, если б вы прямо на асфальте устроились под прожектором! Я не понимаю!
На лице Нади вспыхнуло совершенно дикое изумление, словно Наташа только что открыла ей какую-то невероятную и страшную тайну. Она дернулась и даже попыталась приподняться на кровати, и Наташа кинулась к ней, пытаясь остановить.
— Что?!! — прохрипела Надя. — Что?!!
— Тише, ложись?! — испуганно бормотала Наташа, стараясь ее уложить, но к израненному телу страшно было даже притронуться — кругом была боль. — Ложись…тебе нельзя…
— Тебя…не было?!.. Не было?!!
— Надька, ложись, ну пожалуйста! Господи, успокойся! — почти прорыдала Наташа, пытаясь справиться с бьющимся телом. — Надька! Надька!
Надина голова упала на подушку и заметалась по ней, судорожно ловя губами воздух, рука забила по простыне, точно выбивая из нее пыль, и высокая кровать затряслась.
— …воздух…где… дышать… воздух? отпустите… темно… помогите… — зашептала она быстро, прерывисто и страшно. Вскрикнув, Наташа пулей вылетела из палаты, а навстречу ей уже бежала дежурная сестра, хлопаяцокая шлепанцами на каблучках, и прижимала одну руку к груди, придерживая вырез халата.
— Ей плохо! — крикнула Наташа, отскакивая в сторону, и сестра, вбегая в палату, раздраженно махнула на нее рукой.
— Катитесь отсюда… пустила вас на свою голову…меня ж с работы выпрут!!! Вика! Вика!
— Что?!! — воскликнул Слава и сунулся было следом в палату, но Наташа схватила его за руку и поволокла прочь. — Пусти!!! Я должен…
— Пошли! — умоляюще сказала Наташа, продолжая тащить его за собой. — Пошли! Мы будем только мешать! Пошли, Славка, пошли!!!
Она вытолкала его в вестибюль, наполненный гулкими шагами, и отпустила. Слава повалился на деревянный с белым сиденьем стул и уставился в одну точку, словно окаменев. Наташа, до боли сжимая пальцы правой руки, застыла рядом, не отрывая взгляда от двери, из которой они только что выбежали. В ушах у нее тонко, пронзительно звенело, перед глазами мела черная пурга.
