Вскоре прозвучал выстрел в квартире Гамарника, и не стало Яна Борисовича. Это было в то утро 31 мая, когда мы все пошли в школу на предэкзаменационную консультацию по географии. Консультация не состоялась, и мы, поболтавшись около получаса в школе, отправились домой. За эти сорок-пятьдесят минут, что нас не было, Вета осиротела. По внешнему виду нашего швейцара мы уже поняли, что что-то произошло. Вот что мне рассказывал мой отец об этом дне. Утром во время обхода его срочно вызвал к себе замполит и сказал: «Берите хирургическую сумку и бегом в квартиру Гамарника». Центральный военный госпиталь находится на Серебряном переулке, в семи минутах ходьбы от нашего дома. Когда отец прибежал в квартиру Яна Борисовича, Вета стояла у окна и плакала, прячась за портьеру. Она несколько раз повторяла: «Почему вы мне не сказали, что папа так тяжело болен, я бы не пошла в школу». Дверь моему папе открыла медсестра Марина Филипповна, которая уже несколько дней там дежурила, так как у Яна Борисовича было обострение сахарного диабета и ему часто приходилось делать уколы, врачи опасались комы. Медсестра сказала, что Я. Б. застрелился. Отец прошел в комнату Я. Б. Он лежал на кровати и тут же лежал небольшой револьвер.

Блюма Савельевна сидела в большой комнате какая-то вся окаменевшая и молчала. Марина Филипповна была в состоянии крайнего возбуждения и сказала отцу, что перед тем, как Я. Б. застрелился, в их квартиру пришли два человека, прошли в кабинет Я. Б. и, сказав ему несколько слов, вышли и сели на стулья в большой комнате, лицом к кабинету. Через несколько минут раздался выстрел. Один из пришедших встал, подошел к двери в кабинет Я. Б., приоткрыл ее и, не входя в комнату, повернулся и ушел. Второй последовал за ним. Когда раздался выстрел, Б. С. сказала: «Наконец-то все кончилось». Примерно за день до этого кто-то с кавказским акцентом звонил Я. Б., и из трубки несся сердитый голос и мат. Я. Б. был очень расстроен этим звонком. М. Ф. собиралась делать укол и стояла рядом.

За три дня до этого, 29 мая, между 10 и 12 часами утра мы с мамой и братом убирали балкон на черном ходу. Вдруг мама нам сказала: «С Я. Б. что-то происходит». Мы посмотрели вниз на балкон, который был сбоку. Я отчетливо помню темные волосы Я. Б., которые казались особенно темными на фоне его белоснежного подворотничка на расстегнутой гимнастерке, пальцы рук, запущенные в густые волосы, взгляд, как бы прощающийся с ярким весенним днем. От его позы, жестов, движений веяло отчаянием, крайним смятением.

Позднее мы узнали, что в этот день был арестован Уборевич, днем позже Тухачевский, так что поводов для потрясений было достаточно, но поведение Я. Б. говорило явно о каком-то еще личном потрясении.

Потом были похороны Я. Б. Мы с Мирой стояли на первом этаже, в глубине площадки, а сверху несли темный гроб. За гробом шли Блюма Савельевна, Вета, сестра Яна Борисовича и его шофер. Мы вышли на улицу вслед за гробом.

Последнее детское воспоминание о Мире – это проводы Нины Владимировны в Астрахань. Помню развороченную квартиру, часть вещей было перенесено в Мирину комнату, так как Н. В., очевидно, надеялась, что детскую не тронут.

Поражает, как в такой трагический момент Н. В. не теряла присутствия духа. Она попросила нас сходить с Мирой на Арбатский рынок и купить большой букет красных турецких маков. Это красивые большие многолетние цветы с красными лепестками и бархатно-черной серединкой лепестков. Я стала убеждать Н. В., что они очень быстро вянут, что в дорогу лучше взять пионы или лилии, но она настаивала на том, чтобы купили именно маки, сказав, что они ей больше нравятся. Мы пошли и купили большой букет. Вскоре приехала легковая машина, и Н. В. села в нее, бодро улыбаясь, из машины она помахала нам рукой. В другой руке она высоко держала букет красно-черных маков. Как всегда она была красиво одета и причесана.

Я часто вспоминала этот эпизод и только много позже, будучи взрослой, догадалась, почему Н. В. настаивала именно на красно-черных цветах. Это был вызов – траур по мужу и желание показать, что она все понимает и не склоняет головы.

Через несколько дней был причислен к «врагам народа» мамин двоюродный брат Сергей Сергеевич Каменев. Об этом говорили на собраниях в военных учреждениях, об этом говорила приставленная к нам приходящая домработница, очевидно, с целью узнать нашу детскую реакцию. Поползли слухи, что его прах вот-вот выкинут из кремлевской стены. В доме продолжались аресты. Часть вещей из квартир арестованных куда-то увозили, часть книг снесли в подвал, а часть мебели осталась и продолжала служить новым хозяевам квартир. В квартиру Уборевича въехал О. И. Гордовиков, а квартиру Гамарника занял Кулик, живший до этого над частью его квартиры. Он недавно развелся с первой женой и женился на Кире… с которой познакомился на юге. Но и она недолго прожила там – ее, ее сестру с мужем вскоре арестовали. На место красивой, элегантной Киры незадолго до войны пришла подруга Вали, его старшей дочери-десятикласницы.

Оставшиеся старые жильцы дома были в подавленном состоянии. Поверить в вину людей, которых мы знали, было трудно. В то, что они были немецкими шпионами, мало кто верил, а считали, что это какая-то жестокая внутрипартийная борьба и борьба за власть.

Мира все время говорила, что ее папа невиновен. От нее никаких известий из Астрахани не было. Позже мы узнали, что они с Ветой находятся в детдоме на Урале. Встретились мы в следующий раз только в 43 году на традиционном школьном вечере. Мира превратилась в хорошенькую девушку, как всегда пользующуюся большим успехом. Она была в перешитом платье Н. В. Н. В. любила это шерстяное коричневое платье с красными, желтыми и какими-то еще крапинками. Оно ей очень шло. Увидев Миру, я ярко вспомнила Н. В. в этом платье и фартучке что-то вкусное готовящую на своей уютной чистой кухоньке, и у меня защемило сердце, но тут была живая Мира, и мы с ней обнялись и расцеловались. Поговорить толком не смогли, так как все пошли танцевать. У нас телефона дома тогда не было, и я дала Мире наш новый адрес. Мира дала мне телефон каких-то знакомых, у которых она часто бывала. Мира не писала и не приходила. Я позвонила по телефону, который она мне дала. Мне ответили, чтобы я больше туда не звонила, так как Мира там больше не бывает. На следующем традиционном вечере я узнала, что Миру арестовали.

Выписка из постановления ОСО при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССРЦА ФСБ РФ, АСД № Р-23913 на Уборевич Н. В. и других, Личное дело заключенного – Л. 41 – 41 об.[18]

Личное дело заключенного

ОСО при народном Комиссаре Внутренних Дел СССР от 28 авг. 1937 г. постановил Уборевич Нину Владимировну как члена семьи изменника родины заключить в отделение Темниковского лагеря, сроком на 8 лет, считая срок со дня вынесения настоящего постановления.

Читала 15 октября 1937 г. Уборевич

Заявление Начальнику Следственной части НКВД СССР от Уборевич Н. В.[19]

Начальнику Следственной части НКВД СССР Уборевич Нины Владимировны

emp1

Заявление

В своем заявлении от 12 марта с. г. я вкратце изложила Вам причины, толкнувшие меня на путь признания себя виновной в преступлении, которого я не совершала.

Получив уведомление о получении Вами этого заявления, считаю необходимым подтвердить вторично, что, ознакомившись с подробностями этой лжи на очной ставке, частично в процессе следствия, под воздействием ряда обстоятельств, написала вымышленное признание, подтвердив клевету не только на себя, но и на других. Оправившись от состояния тяжелой моральной депрессии, в котором я находилась, я написала всю правду Наркому, Вам и Начальнику ведущей следствие группы. Ввиду того, что меня не вызывают, а объяснить Вам все в пределах заявления я не в состоянии, убедительно прошу Вас вызвать меня для дачи объяснений.