– Хутор твой?

– Оформлен на меня. Восемь гектаров.

– А на деле?

Маслаченко не ответил. То ли Галя его отвлекла, то ли он сам на нее отвлекся.

– Давайте выпьем за озеро, – вдруг предложил он.

– Какое озеро? – не понял Филатов.

– Ты пей, я потом объясню.

– Нет, я так не могу.

– Ладно, это старый бандеровский тост, – брякнул тот, – за озеро, которое будет на месте Москвы.

– Вы все тут больные! – возмутился Филатов и поставил свою рюмку.

– Это шутка! – засмеялся Маслаченко.

– Хреновые шутки!

– Тогда за дам!

За дам выпили. И еще раз выпили. Разговор перекинулся на фривольные темы.

Глава 25

Застолье затянулось. Маслаченко уговорил Филатова заночевать на хуторе.

– Когда еще тебе выпадет возможность провести ночь в казацкой хате под соломенной крышей?

Они с Галей расположились в одной горнице, Филатов с Таней – в другой. На улице, как в глухой деревне, стояла кромешная тьма, где-то заходились лаем собаки. «А ведь мы всего лишь в семи километрах от Крещатика, – подумал Филатов, засыпая под теплым боком у Тани. – Киев – город контрастов». Ощущение глубокой провинции на задворках цивилизации усилилось.

Удобств в хате сотника не оказалось, и Филатову, проклиная историческую достоверность заповедника, пришлось ночью выходить на улицу. Присвечивая себе мобильным телефоном, он нашел соломенный нужник за домом. Но заходить в него не решился и пристроился рядом.

– Твою мать, – бормотал он себе под нос, – прямо средневековье какое-то. Хата под соломой, нужник из соломы – да кому это надо? Ложки еще из соломы не догадались сплести.

Он уже жалел, что остался здесь ночевать, невзирая даже на Таню. Без своей исторической одежды она оказалась вполне обычной телкой. Филатову впервые пришла в голову мысль, что бабы и триста, и три тысячи лет назад были теми же самыми бабами. В конструктивном, так сказать, смысле. Ничего здесь не изменилось. Это показалось ему забавным. «По сути, каждая баба, – подумал он, – исторически достоверная копия такой же бабы, жившей много лет назад. А много баб – много копий. Из них можно было бы устроить исторически достоверный бордель. И пусть кто-нибудь попробует оспорить, что раньше „это“ делали не так. Если в чем и можно быть уверенным на сто процентов, так только в том, что „это дело“ не претерпело никаких изменений. По сути, это единственная стабильная вещь во всей человеческой истории. Надо будет потом сказать „пану сотнику“. Подарить идею – „пану сотнику – от пана добродия“».

Возвращаясь обратно, он столкнулся у дверей с Маслаченко. В руках у того тихо потрескивала рация. Остановились покурить.

– Не спится? – спросил Филатов.

– Охрану ходил проверять, – объяснил тот.

– Каким образом?

– Заметят ли они меня на территории?

– И как?

– Заметили. Наши ребята, из десантников, – похвалил Маслаченко, – орлы! Но нужно держать их в тонусе, а то бдительность потеряют.

– А зачем такая бдительность? Кто может на вас покуситься?

– Ну, не скажи! – ответил тот. – Тут всякое бывало. Нас и поджигать несколько раз пытались.

– Почему?

– Тут парк раньше был. А мы часть его заповедником заняли. За это местный народ нас и невзлюбил.

– Ничего себе, – насторожился Филатов. – Не хотелось бы мне сгореть в соломенной хате из-за ваших распрей.

– Не беспокойся, – заверил его Маслаченко, – все под контролем. Так что спи спокойно, дорогой товарищ.

Он засмеялся своей собственной шутке.

– И тебе того же, – ответил Филатов. И спросил, чтобы сменить тему:

– Ты тоже был десантником?

– Да.

– А если я попрошу у тебя пару хлопцев ненадолго?

– Зачем это?

– Пока не знаю. Но может понадобиться. Для общего дела.

– Ну, подошлю, конечно. Только предупреди заранее – у нас графики дежурств и все такое.

На какое-то мгновение Филатову показалось, что распри между хохлами и москалями нечто вроде игры, а на самом деле все прекрасно друг друга понимают и помогут, если что. Он отправился досыпать.

Глава 26

Утром его разбудил глухой стук топора, доносившийся со двора. Татьяны рядом уже не было. Он выглянул в окно. На дворе голый до пояса Маслаченко, поигрывая мышцами, рубил дрова. На нем красовались синие шаровары в складку. Обут он был в невысокие сафьяновые сапоги.

Филатов вышел за порог.

– Сейчас будем завтракать! – крикнул ему тот. – Девчата уже печь топят. Принеси пока воды.

Филатов взял в сенях два ведра и отправился к колодцу-журавлю за водой. День намечался погожий. В низине над прудами стелился легкий туман. Поднимать из колодца воду оказалось на удивление легко, только много расплескивалось от ударов ведра о деревянные стенки. Он подумал, что патриархальная жизнь не так ужасна, как ему поначалу показалось, но долго здесь он не выдержал бы.

После завтрака Маслаченко отвез его в гостиницу, а сам поехал в мэрию, где у него были какие-то дела. Судя по его коротким репликам, он знал всех и со всеми был накоротке, но никуда не вмешивался, поэтому и сидел так долго на своем месте.

– У нас в мэрии во всех кабинетах стеклянные двери, – сообщил он.

– Зачем?

– Чтобы из коридора было видно, не берет ли чиновник взяток.

– Помогает? – усмехнулся Филатов.

– Пока не очень, – признался тот.

– А что ты делал тогда в Москве? – спросил Филатов.

– Когда?

– Когда приходил ко мне.

– В архивах ваших рылся. Там много материалов есть о запорожцах, которых не найти у нас.

– Да?

– Да. Вот ты мне объясни – почему самые лучшие и самые ценные исторические экспонаты, найденные на территории Украины, вдруг оказались в российских музеях?

– Какие, например?

– Например, скифское золото из курганов. И много другого всякого.

Филатову нечего было на это ответить.

– Не знаю.

– То-то и оно. И я не знаю.

На их пути то и дело встречались толпы сторонников обоих кандидатов со своими знаменами и символикой.

– Как ты думаешь, чем все это закончится? – спросил Филатов.

– Мы победим, конечно, чем же еще! – уверенно ответил Маслаченко. – Надоели кучмовозы.

– Кто?

– Люди Кучмы вместе с его преемником.

– А я думаю, что, кто бы ни победил, народ впоследствии будет разочарован. Это как у Сократа. У него кто-то спросил совета, жениться ему или нет. Тот ответил: «Что бы ты ни сделал, все равно потом будешь жалеть».

– Почему ты так считаешь?

– Потому что у нас это уже было, только намного раньше.

– У вас было другое. Филатов засмеялся.

– То же самое, уж поверь мне! От одних людей власть переходила к другим, вот и все.

Маслаченко промолчал.

– Через два-три года тот лидер, который сейчас одержит победу, растеряет почти всю народную любовь, – добавил Филатов.

Когда проезжали мимо мэрии на Крещатике, Маслаченко показал на высокий шест со знаменем Украины.

– Это я поднимал.

– Когда? – не понял Филатов.

– В девяносто первом году. Так и висит с тех пор.

Знамя действительно имело далеко не новый вид, но Филатову показалось, что за четырнадцать лет оно состарилось бы гораздо больше. Тем не менее приходилось верить, потому что утверждение было из разряда непроверяемых. Есть такой род заявлений, которые можно делать безо всякой опаски быть разоблаченным, например, я заложил первый камень в этот фундамент, бросил первую лопату бетона в тот котлован, первым заметил тунгусский метеорит и поднял тревогу, посадил первую голубую елку у Кремлевской стены и так далее. Некоторые еще любят в разговорах упоминать известных политиков по уменьшительно-ласкательным именам, намекая на свое с ними близкое знакомство. Пойди проверь, так ли это. Скорее всего, нет, но – не доказать.

Глава 27

Днем Филатову позвонил Лебедов.

– Ну, как у тебя там?

– Изучаю обстановку.

– Лобенко видел?

– Да.

– Говорил с ним?

– Он все отрицает. Работает, мол, на местном канале, как Шустер или Киселев.