На протяжении дальнейшего получаса лицо Сэма Кэйхолла виднелось за стеклами полицейского автомобиля, который перевозил арестованного из тюрьмы в здание сначала одного суда, затем – другого. Запястья мужчины сковывали наручники, взгляд устремлен в землю. Сэм не замечал репортеров, не слышал их вопросов и хранил молчание. Выходя из дверей суда, он тут же нырял в машину.

Ход двух первых процессов полностью транслировался по телевидению. Со временем Адам раздобыл все материалы, тщательно отредактировал их и переписал на видеопленку. Он вдоволь насмотрелся на самодовольное лицо Кловиса Брэйзелтона, использовавшего любую возможность покрасоваться перед прессой. Адвокат вызывал в нем чувство омерзения. Кадры запечатлели толпы горожан перед зданиями судов, кордоны вооруженных полицейских, белые капюшоны куклуксклановцев. В краткие мгновения мелькала фигура Кэйхолла: пригнув голову, тот скрывался за широкой спиной охранника. По завершении второго процесса из дверей суда выехал в инвалидной коляске Марвин Крамер. Со слезами в глазах он обвинял лицемерную систему правосудия штата. Оператор успел поймать в объектив печальный инцидент: заметив метрах в десяти от себя двух мужчин в балахонах Клана, Марвин начал осыпать их проклятиями. Один из расистов прокричал в ответ какую-то угрозу, но слова его утонули в гомоне толпы. Адам многократно пытался вычленить фразу, впрочем, без малейшего успеха. Она так и осталась висеть в воздухе. Пару лет назад, еще студентом юридической школы в Мичигане, Адам познакомился с журналистом, который держал тогда перед Марвином микрофон. Если репортеру не изменяла память, клансмен пообещал, что Крамер, потеряв ноги, в скором будущем лишится и рук. Похоже, репортер не ошибался, поскольку Марвин на экране утратил над собой всякий контроль. Направив коляску в сторону белого балахона, он разразился площадной бранью. Супруга и стоявшие рядом родственники пытались удержать адвоката, однако тот продолжал бешено вращать резиновые обода. Коляска соскочила с тротуара на газон и перевернулась; Марвин вывалился на траву. В воздухе мелькнули культи ног. Друзья бросились к нему на помощь, минуту-другую упавшего не было видно. На экране возник содрогавшийся от хохота расист. В уши ударил высокий, пронзительный вопль инвалида – так стонет раненое животное. От полного отчаяния и боли звука хотелось бежать. Через несколько секунд горький эпизод милостиво сменился другим.

При первом просмотре этих кадров Адам не мог удержать слез. Хотя они давно уже высохли, ком в горле мешал ему дышать и сейчас.

За период между 1968-м и 1981-м технология сделала гигантский скачок вперед, и запись последнего, третьего судебного процесса по делу Сэма Кэйхолла была намного отчетливее. Февраль 1981 года, действие происходит на уютной площади небольшого городка перед сложенным из красного кирпича зданием окружного суда. День, судя по всему, стоит морозный: площадь почти пуста. Под голым деревом возле переносной жаровни стоят трое членов Клана, за ними наблюдают десяток вооруженных солдат в мундирах национальной гвардии.

Средства массовой информации уделили последнему процессу куда больше внимания, нежели первым двум. Обществу требовалось напомнить о не столь давних перипетиях борьбы за гражданские права, и суд над Сэмом Кэйхоллом, нераскаявшимся террористом, предоставлял такую возможность. Вот перед вами реликт бесчеловечной эпохи, вынужденный, в конце концов, по справедливости ответить за свои злодеяния! Газеты всей страны проводили многочисленные аналогии с нацистами.

В зал суда Сэма доставляли уже не из тюремной камеры. Он наслаждался жизнью на свободе, и это значительно осложняло работу телевизионщиков. Объективы ловили лишь его мгновенные появления в дверных проемах. Прошедшие тринадцать лет изменили внешность Кэйхолла. По-прежнему короткие волосы отсвечивают благородной сединой, сухощавый, подтянутый некогда облик округлился, стал почти представительным. С независимым видом выходя из автомобиля, он, не замечая представителей прессы, направляется к каменным ступеням крыльца.

Героем большей части репортажей о третьем процессе являлся прокурор по имени Дэвид Макаллистер, привлекательный молодой человек в отлично сидящем темном костюме, с задорной белозубой улыбкой на румяном лице. Его манера держаться говорила: очень скоро Миссисипи получит еще одного талантливого политического деятеля.

Восемью годами позже, в 1989-м, Дэвид Макаллистер был избран губернатором штата. Суть его предвыборной платформы заключалась в твердых обещаниях дать отпор преступным сообществам, в стойкой приверженности институту смертной казни. Адам презирал удачливого политика, хотя и знал, что через несколько недель будет сидеть в его приемной, чтобы подать просьбу об очередной отсрочке приговора.

Кассета заканчивалась кадрами, на которых вновь закованного в наручники Сэма выводят из зала суда. Присяжные только что объявили вердикт: смерть. Лицо Кэйхолла хранит полную невозмутимость. Его адвокат потрясен. Телевизионный комментатор сообщает, что в течение недели преступник окажется на Скамье. Включив перемотку, Адам уставился в темный экран. Позади кушетки на полу стояли три картонных коробки с бумагами: объемистые отчеты о всех трех судебных процессах были приобретены еще в Пеппердайне. Кроме официальных документов, в коробках лежали ксерокопии сотен газетных и журнальных статей, десятков апелляций, материалы по вопросу отмены смертной казни. Теперь о деде никто не знал больше, чем он.

И все-таки Адам понимал: сделан лишь первый шаг. Нажатая кнопка запустила кассету вновь.

Похороны Эдди Кэйхолла состоялись через месяц после того, как Сэму был вынесен смертный приговор. В небольшую часовню на окраине Санта-Моники пришли немногочисленные члены семьи и несколько друзей. Адам сидел в первом ряду, между матерью и сестрой. Держась за руки, все трое неотрывно смотрели на стоящий в метре от них закрытый гроб. Как и всегда, мать держалась подчеркнуто прямо, изредка смахивая носовым платком слезу со щеки. При жизни отца родители столько раз ссорились, а затем вновь мирились, что постоянные дрязги сын и дочь воспринимали в порядке вещей. Семья пребывала в состоянии бесконечной неопределенности: каждый день стороны вынашивали планы развода, обменивались угрозами развода, уточняли процедуру развода, делили детей, вели переговоры с адвокатами, заполняли соответствующие бланки, затем рвали их и клялись друг другу в вечной любви. Во время третьего суда над Сэмом Кэйхоллом мать собрала скудные пожитки и вернулась в их маленький домик – чтобы быть рядом с Эдди. Отец же бросил ходить на работу и удалился в свой наглухо замкнутый от окружающих мир. Адам приставал к матери с наивными вопросами, в ответ на которые звучала одна и та же фраза: «У папы плохое настроение». Шторы на окнах были всегда опущены, из ламп горели только ночники, говорили в доме шепотом, телевизор не включался вообще. Семья терпеливо ждала, когда у ее главы улучшится настроение.

Три недели спустя после оглашения приговора Эдди решился. Зная, что Адам придет домой первым, он прошел в спальню сына, сунул в рот дуло револьвера и нажал на курок. Перед этим отец оставил на полу записку, где просил Адама навести до возвращения женщин порядок. Вторая записка лежала в кухне.

Кармен тогда шел пятнадцатый год. Зачата девочка была в Миссисипи, но на свет появилась уже в Калифорнии, куда торопливо бежали от людской молвы ее родители. К моменту рождения дочери Эдди официально сменил фамилию предков на Холл. Алан превратился в Адама. Жили они на востоке Лос-Анджелеса, в трехкомнатной квартирке с дырявыми простынями на окнах вместо занавесок. Убогий полуподвал стал первым из их многочисленных временных прибежищ.

Справа от Кармен на скамье часовни сидела загадочная тетя Ли. Получасом ранее детей представили сестре усопшего, его единственной родственнице. Вообще-то родители избегали разговоров о своих ближних, но имя «Ли» все же иногда упоминалось. Тетка обитала в Мемфисе, где удачно вышла замуж, познала радости материнства и окончательно порвала все связи с Эдди по причине не утихшей с детства вражды. Адам и Кармен уже долгое время горели желанием увидеть хоть кого-то из родственников, и таинственная сестра отца разожгла в обоих неуемную фантазию. Им страшно хотелось познакомиться с ней, однако Эдди категорически отказал детям. По его словам, тетка представляла собой настоящее чудовище. Позже мать шепотом поведала, что Ли – прекрасной души человек и как-нибудь они обязательно съездят к ней в Мемфис.