Власти, испугавшись потерять контроль над ситуацией, отступили. Мир и спокойствие были восстановлены; братство выросло на пятьсот человек, а школа стала крупнейшим приютом в стране. В 1990 году Митч Снайдер покончил жизнь самоубийством, и город назвал в честь него улицу.

Было половина девятого. Жильцы расходились по своим делам. Многие спешили на работу, но большинство просто не хотело торчать в четырех стенах. У входа, дымя сигаретами и переговариваясь, стояло человек сто.

Мордехай поздоровался с вахтером в стеклянной будке, мы расписались в журнале для посетителей и двинулись по коридору навстречу потоку негров. Я изо всех сил старался не думать о белизне своей кожи, но это было невозможно.

Пиджак жал, галстук душил. Меня обтекали молодые питомцы улицы. У многих криминальное прошлое и шиш в кармане. Наверняка кто-то мечтал свернуть мне шею и воспользоваться содержимым моего бумажника. Я не отрывал взгляда от пола.

— Им категорически запрещено иметь оружие или наркотики. Нарушителя изгоняют навсегда, — сообщил Мордехай.

Я приободрился:

— А тебе не приходилось здесь нервничать?

— Ко всему привыкаешь, — легко отозвался Мордехай.

Конечно, он свой среди своих.

На доске у комнаты, отведенной для приема, висел список из тринадцати фамилий.

— Чуть меньше обычного, — заметил Мордехай.

Пока нам несли ключ, он ввел меня в курс дела.

— Тут, — указал, — почта. Одно из самых больных мест в нашей работе — связь с клиентом, адресов у большинства нет. Хорошие приюты дают постояльцам возможность отправлять и получать корреспонденцию. — Мордехай перевел палец на соседнюю дверь: — Там кладовка. Каждую неделю в приюте появляются тридцать — сорок новичков.

Сначала проходят медицинский осмотр (туберкулез распространен среди бездомных), затем получают комплект: майка, трусы, носки. Раз в месяц новый костюм, так что за год У человека накапливается приличный гардероб. Одежда не какая-нибудь рвань, и жертвуют ее в избытке.

— За год?

— Именно. По истечении двенадцати месяцев постояльца выдворяют. Это только выглядит жестоким. В действительности оно не так. Приходя сюда, человек знает: в его распоряжении год, он должен привыкнуть к опрятности, отучиться от пьянства, приобрести какие-то полезные навыки и найти работу. Большинству для этого хватает нескольких месяцев. Мало кому охота остаться в приюте навсегда.

С внушительной связкой ключей подошел мужчина, назвавшийся Эрни, пустил нас в приемную и испарился. Сверившись со списком, Мордехай пригласил первого клиента:

— Лютер Уильяме.

Под тушей, с трудом пролезшей в дверной проем, жалобно заскрипел стул. Облачен Уильяме был в зеленый комбинезон, из-под которого белели мыски оранжевых пляжных тапочек. Лютер работал истопником в котельной под Пентагоном. От бедняги сбежала подружка, прихватив все его сбережения. На Уильямса посыпались счета, оплачивать которые оказалось нечем. Из квартиры, сгорая от стыда, он перебрался в приют.

— Мне нужно очухаться, — пояснил нам.

Я почувствовал жалость.

Счетов накопилась целая стопка, в основном выплаты по полученным кредитам.

— Давай-ка объявим его несостоятельным должником, — предложил мне Мордехай.

Не имея понятия, из чего пекут банкротов, я насупился.

Лютер, напротив, обрадовался. Двадцать минут мы с Мордехаем заполняли разные бланки, и первый посетитель покинул приемную, сияя как блин.

Следующий клиент, Том, вошел, вытянув для приветствия руку и грациозно вихляя бедрами. Ногти алели под ярким лаком. Я решился на рукопожатие, Мордехай — нет.

Томми проходил полный курс лечения от наркотиков — крэка и героина. Три года он не платил налогов, а когда сие всплыло, денег, естественно, не оказалось. Кроме того, за ним числилась пара тысяч долларов долга по алиментам. Узнав, что он является отцом ребенка, я испытал некоторое облегчение. Терапия, которая должна была избавить Томми от наркотической зависимости, была весьма интенсивной, семь дней в неделю — и не оставляла времени для поиска работы.

— С налогами и алиментами ни о каком банкротстве говорить не приходится, — констатировал Мордехай.

— Работать не могу из-за лечения, а если плюнуть, опять сяду на иглу. Что делать?

— Ничего. Заканчивай курс. Найдешь работу — позвони Майклу Броку, вот он перед тобой.

Подмигнув мне, Том покинул помещение.

— А ты ему понравился, — усмехнулся Мордехай.

Эрни положил на стол еще список, теперь из одиннадцати фамилий. От двери по коридору змеилась очередь. Мы разделились и начали запускать по двое.

Подражая Мордехаю, я старался выглядеть бесстрастным.

Молодому человеку грозило обвинение в торговле наркотиками. Без консультации с Грином было не обойтись. Я подробно записал обстоятельства клиента, чтобы вместе с Мордехаем выработать линию защиты.

Новый посетитель был белый, лет сорока, без татуировок, шрамов, маникюров и серег в ушах. Здоровые зубы, чистые глаза, нормального цвета нос. Недельной давности бородка и около месяца назад обритая голова. Мы пожали Друг другу руки — ладонь мягкая и чуть влажная. Бывший врач Пол Пелхэм жил в приюте уже третий месяц.

В не столь отдаленном прошлом он работал гинекологом в Скрэнтоне, штат Пенсильвания. Имел просторный дом, «мерседес», красивую жену и пару очаровательных детей.

Поначалу баловался валиумом, потом пристрастился к куда более серьезным вещам: открыл для себя кокаин и секс с молоденькими санитарками. Дополнительным источником средств для покрытия растущих расходов избрал игру на рынке недвижимости. Все могло тянуться годами, но однажды, при ординарных родах, подвели дрожащие руки.

Младенец шмякнулся на пол и умер — на глазах у собственного отца, многоуважаемого духовного пастыря. Пережить позор и унижение в зале суда помогли наркотики. Кокаин, героин, шлюхи... Наконец грянул гром. Подхватив от пациентки герпес, Пол заразил супругу. Разгневанная женщина забрала детей, вещи и уехала во Флориду.

История Пелхэма повергла меня в шок. За недолгую практику адвоката для бездомных я жадно ловил печальные подробности событий, которые привели наших клиентов на улицу. Мне хотелось убедить себя, что со мной ничего подобного не произойдет, что людям моего происхождения, воспитания, образования такая беда не грозит.

Случай с Пелхэмом разбил надежды. На его месте мог оказаться и я. От удара судьбы никто не застрахован.

Пелхэм прозрачно намекнул, что среди его злоключений были и похлеще. Я как раз собрался спросить, какая, собственно, юридическая помощь ему нужна.

— Объявляя себя банкротом, я кое-что утаил...

Мордехай отпустил двух клиентов и беседовал с третьим, а белые все сидели и непринужденно болтали. Для маскировки я взялся за ручку:

— Что именно?

Пол пустился в пространные рассуждения о своем, увы, бесчестном адвокате, об интригах банка, в результате коих потерял капитал. Когда Мордехай поворачивал к нам голову, Пелхэм умолкал.

— Но и это не все, — тихим грудным голосом произнес он.

— Продолжайте.

— Мы говорим конфиденциально, не так ли? То есть я хочу сказать, у меня было немало адвокатов, но всем им я платил. Один Бог знает, сколько я платил!

— Наша беседа абсолютно конфиденциальна, — искренне заверил я.

Вопрос платы никогда не влиял на мои отношения с клиентом.

— Вы никому об этом не скажете?

— Ни слова. — Я подумал, что если человек желает спрятаться от мира, то лучшего места, чем приют с тысячью тремястами обитателями, не найти.

Мое обещание, похоже, удовлетворило Пола.

— Совершенно случайно, — зашептал он, — я выяснил, что моя жена имеет любовника. Проболталась пациентка. Когда женщина раздевается перед врачом донага, она рассказывает все, что знает. Я не поверил и нанял частного детектива.

Очень скоро сыщик подтвердил ее слова, и любовник как в воду канул. — Ожидая реакции, Пелхэм замолчал.

— Исчез?

— Пропал.

— Он мертв?