– Элемент риска есть всегда.

Она вздернула подбородок:

– А я полагала, мы товарищи.

– Товарищи не подвергают своих жен… то есть своих товарищей, опасности.

– Но вы хотели подвергнуть ей моего брата?

– Нет. На самом деле я послал бы Ренсдейла.

– А, тогда все в порядке, – с облегчением произнесла Афина. – И насколько это опасно?

– Опасности почти никакой. Но мы выманим Брауна из засады.

– И вы уговорили Ренсдейла согласиться на это? Он ведь почти не выходил из дома после пожара.

– Я сказал ему, что написал его жене о некоей горничной, с которой он пытался встретиться в чулане. Он охотнее встретится с возможным убийцей, чем с леди Ренсдейл.

Афина кивнула:

– Прекрасно. Когда мы начинаем?

– Мы?

Она топнула ножкой, и совсем не в такт с музыкой.

– Мы товарищи, вы не забыли? К тому же я знаю, как выглядит Алфи Браун. А вы не знаете.

Он тяжело вздохнул, но согласился, что Афина может помочь. Потом спросил:

– Я вам еще нравлюсь, хоть немножко?

– Вы мне очень нравитесь, глупыш.

– Значит, вы еще любите меня?

– Я никогда не переставала вас любить, Йен, как бы ни была сердита на вас, как бы ни возмущалась вашим своеволием, и никогда не перестану.

– Это хорошо, потому что мне кажется, что я с каждым днем люблю вас все больше.

– Правда? – Она заглянула ему в глаза.

Йен смотрел на нее, потом коснулся ее губ пальцем в перчатке.

– Придется мне до конца жизни это доказывать, да? Он уже готов был начать сию же минуту, заменив палец губами, но зал разразился аплодисментами и зрители начали выходить из лож.

– Вот досада.

– Можете начать доказывать мне это завтра, после того как поймаем преступника.

Это означало, что дверь по-прежнему заперта. Слово «досада» и в малой степени не могло передать того, что он чувствует.

На следующее утро в девять часов Афина вывела собаку на прогулку в парк. Она прошла мимо поэта с блокнотом, испачканным чернилами, мимо лакея и горничной, расположившихся в кустиках, старика, спящего на скамейке, орнитолога в твидовой шапочке с оптической трубой, наведенной на деревья. Мимо прошли два джентльмена, прикоснулись пальцами к шляпам, три молодых человека в вечерних костюмах, согбенная старая карга опиралась на свою палку рядом с затейливым фонтаном, школяр в очках сидел поддеревом с раскрытой книгой, лежавшей у него на коленях. Спустя полчаса вышел из дома Ренсдейл, огляделся по сторонам, торопливо перешел улицу и уселся на чугунной скамье.

Он раскрыл принесенный с собой мешочек, вынул горсть орехов, словно собираясь покормить белок.

Афина прошла мимо с собакой, которая подобрала с земли орех. Брат мрачно посмотрел на Афину, мысль о том, что она могла бы сыграть роль Троя, импонировала ему гораздо больше. Марден отверг их кандидатуры.

Афина улыбнулась, оттащила Рому от сапог Ренсдейла и прошептала:

– Старайтесь держаться так, словно вы с удовольствием проводите время, ради Бога. Погода прекрасная, поют птицы, вы кормите ваших маленьких пушистых друзей. Вы любитель природы, который наконец-то оправился от болезни.

– Я подсадная утка, – прошептал он в ответ, ногой отталкивая воробья, который с любопытством опустился на дорожку рядом с ним. – А у вашего мужа с головой не в порядке, если он считает, что это сработает.

– Сработает. Йен знает, что делает.

– Ха, говорят, он не может даже переспать со своей женой! Я могу хотя бы это!

Афина швырнула орех, который нашла собака, в своего единокровного братца, надеясь, что белка взберется по его ноге.

Он не обратил внимания на ее возмущение и пожаловался:

– По крайней мере, я могу спать со своей женой, если я дома.

– Подождите еще немного, Спартак, – произнесла она, глядя не на него, а на коляску, которая в третий раз проезжала мимо входа в парк.

Никто не угрожал Ренсдейлу, кроме голубя, который уселся ему на шляпу. Ренсдейл закричал и вскочил, словно в него выстрелили. Старая карга, школяр и орнитолог бросились к нему. Две коляски за воротами чуть было не столкнулись, а три подвыпивших молодых человека чуть не перевернули скамейку, на которой спал старик, торопясь к брату Афины. Старик с бакенбардами пробормотал что-то, погрозил им тростью и снова задремал.

Спустя три дня Йену стало противно. Ренсдейл уже привык к голубям и белкам. Йен не любил спать в одиночестве. Жена позволяла поцеловать себя, когда он желал ей спокойной ночи, отчего ему становилось все хуже и мучительнее. Возможно, она и впустила бы его в свою комнату, но откуда ему было знать? Дверь была не заперта, хотя и не открыта, но ее горничная докладывала его камердинеру, что хозяйка «недомогает». Это не мешало ей каждое утро отправляться с собакой в парк навстречу опасности.

И каждый раз при этом сердце у него оказывалось где-то в горле, несмотря на все принятые меры предосторожности. Люди его уставали, им все надоело, особенно пареньку, который устроился на дереве и тому, кто прятался в зарослях бирючины. Пудель на украшенном драгоценными камнями, поводке, задрал лапу на эти кустики, и в доме Йена уже назревал бунт. Еще один бунт едва не произошел, когда Трой завел спор о том, что должен, в свою очередь, выйти в парк. Единственным, кто считал этот план, стоящим, был Ренсдейл, все остальные смотрели на него хмура и насмешливо.

Как-то утром появилась в парке и принцесса Хедвига с Хафкеспринк с леди Доро в качестве сопровождающего лица, чтобы скрасить ожидание. Три великих ума сменились тремя барристерами в белых париках, спорящими по поводу какого-то пункта в каком-то законе, а поэт превратился в художника с блокнотом для набросков. Старик по-прежнему спал на скамье, поставив рядом с собой палку.

Йен объехал парк верхом и в коляске, обошел пешком. Пистолет на поясе и нож за голенищем сапога придавали ему уверенности, но затянувшееся ожидание вызвало у него сомнения в правильности выбранной стратегии. Что, если после пожара Браун уехал из Лондона, удовлетворившись тем, что произвел достаточно опустошений? Возможно, они вообще его не найдут и Ренсдейл и Трой никогда не будут в безопасности. Йену оставалось только строить предположения, внес ли он в свой список членов семьи Ренслоу, подлежащих уничтожению, Афину.

Он узнал это на следующее утро.

Люди находились на своих местах, явно не обращая внимания на Ренсдейла, который целился в белок, орехами. К нему мог бы подойти кто угодно. Но никто не подходил. Со своего места на другой стороне улицы. Йен сделал ему знак, чтобы он возвращался домой, охрана может разойтись, а Афина должна приказать собаке перестать рычать на спящего, на скамье старика. Афина потянула поводок.

– Ну пошли. Давай поищем на кухне косточку для тебя, – сказала она, хотя знала, что Рома ее не слышит.

– Не так быстро, барышня. – Старик повернулся и схватил ее за руку. Другой рукой он взялся за рукоять своей палки. Рукоять выдвинулась и открыла длинный нож, который внезапно оказался у горла Афины. – Только пикните – и вам конец.

Афина была так изумлена, что даже не вскрикнула.

– Как, не может быть…

– Что я не на жалованье у вашего мужа? Думаю, графиня, теперь я начну получать от него жалованье. – Все еще крепко держа ее, Алфи Браун рукой, сжимающей нож, стянул с лица фальшивую бороду. – Думаю, он хорошо заплатит мне за ваше возвращение. Я собрался схватить вас в следующий раз, когда этот рассадник блох подойдет к моим сапогам, но так оно лучше. Свести счеты – вещь хорошая, но сыт этим не будешь. И денег, чтобы выехать из страны, это тоже не даст. Но ведь я не могу оставаться в Англии, раз ваш богатей нанял всех этих сыщиков и развесил объявления о награде, верно?

Понимая, что пройдет всего несколько минут и кто-то заметит ее трудное положение, Афина принялась тянуть время, чтобы не дать Брауну увести ее из парка.

– Не сомневаюсь, что лорд Марден купит вам место на каком-нибудь корабле. Он…

– А я вот думаю, что он заплатит гораздо больше, чтобы вы вернулись целой и невредимой. Я видел, как он смотрит на вас. Не сейчас, ясное дело. Сейчас-то он отводит свою лошадь обратно на конюшню. Породистый он тип, этот парень. Вы попали в роскошную жизнь, барышня. Подумать только, моя сестренка – графиня.