– Хм… Откуда вам это известно? – осведомился Уиггз.

– Моя работа состоит в том, чтобы знать обо всем, что происходит в доме, сэр. Готово? – И, не дожидаясь ответа, Халл повернулся, чтобы уйти в дом, как если бы уделил Уиггзу все внимание, которого тот был достоин.

– А мисс Ренслоу? – спросил Уиггз у его чопорной спины. – Не может быть, чтобы она спала в такой час.

Халл повернулся и посмотрел мимо Уиггза, подняв свой длинный нос.

– Сожалею, сэр, но молодой леди нет дома.

Уиггз понял, что Афины не будет дома постоянно – для него, где бы она ни находилась. Войти в дом, не имея на то других поводов, он не мог, и ему оставалось лишь удалиться. От дальнейших попыток войти в дом он отказался.

Но леди Пейдж не отказалась.

– Ба, сэр, если вы свободны, может быть, окажете мне любезность? Я очень не люблю ездить по лондонским улицам со своими драгоценностями и без всякой защиты.

Что с того, что во время ее поездки один грум сидит рядом с кучером, а другой едет верхом позади кареты?

– Понимаете, лишние предосторожности для женщины никогда не помешают.

Равно как не помешают они и священнику, не имеющему прихода.

– Прошу прощения, но у меня… хм… назначена встреча. – Уиггз вынул карманные часы, словно торопился вернуться в свою ужасную гостиницу и пить там жидкий чай.

– В таком случае карета может отвезти вас туда. Не приятнее ли ехать в лучшем экипаже его сиятельства, чем брать извозчика? Я поселилась в Кенсингтоне, – продолжала она, – но мне торопиться незачем. – Она теребила носовой платочек. – Никто меня не ждет, – сказала она, всхлипнув и намекая, что его сиятельство не приедет к ней туда. – Я очень не люблю входить одна в незнакомый дом. И потом, вы должны позволить мне подкрепиться, после того как я сбила вас с ног, а вы помогли собрать мои безделушки.

Уигги не мог отказаться, потому что она держала его за рукав и тянула к карете. Ничего нет дурного в том, что он бесплатно проедется за счет Мардена и бесплатно поест с этой щедрой брюнеткой, усыпанной драгоценностями.

Дворецкий смотрел им вслед.

– Ишь ты, ишь ты! – с улыбкой повторил он.

Афина сказала себе, что отсутствие лорда Мардена за обедом в тот день не имеет никакого значения. Она попросила принести ей обед в комнату. Ей не хотелось сидеть в столовой в молчаливом одиночестве. Трой спал.

Граф не обязан отчитываться перед ней, сказала себе Афина. И не обязан с ней обедать. Он и без того достаточно сделал для нее и ее брата, она должна быть ему благодарна. Он сделал все, что мог, чтобы защитить ее от сплетен.

Его любовница уехала, слава Богу.

Он тоже уехал.

Не нужно быть математиком, чтобы сложить одно с другим. Один плюс один будет двое в кенсингтонском доме.

Афина попросила унести обед, почти не прикоснувшись к еде.

Лорд Марден тоже ощущал пустоту. Он, конечно, поел. Проблема была не в этом. Но ему не везло.

Он был в Бате, сидел у ложа больной матери и просил ее поехать.

– Нет, дорогой, я слишком плохо себя чувствую и не могу поехать в Лондон, – сказала мать, прижимая ко лбу салфетку, смоченную в лавандовой воде. Горничную она отпустила, так что они могли поговорить наедине, но встать с кровати и покинуть душную, заставленную вещами комнату отказалась. Везде стояли вазы с цветами. На пологе из ситца были розы, на обоях тоже розы. Йену казалось, что он попал в оранжерею. – И потом, я ужасно выгляжу. – Мать действительно выглядела ужасно, нелюбящий сын солгал, сказав, что она по-прежнему остается одной из самых красивых женщин, которых он знает. Большую часть времени так и было – она обладала лишенной возраста, уверенной в себе красотой, недоступной более молодым женщинам, только в темных волосах выделялась седая прядь. Она была высока ростом и величава, фигура ее сохранила былое изящество, глаза оставались блестящими.

Сегодня графиня больше походила на подмокший бисквит, чем на хлебец, подрумяненный на огне, как было до болезни. Нос у нее покраснел от частых вытираний, глаза распухли и превратились в щелочки.

– Вздор, матушка. Вы красивы, как всегда.

Леди Марден чихнула и высморкалась, а потом велела ему уйти.

– Дело в том, Йен, что у меня есть зеркало. – Она снова чихнула и со стоном откинулась на гору подушек.

Йен потрогал ее лоб – он научился это делать за последнее время.

– Но кажется, жара у вас нет. Что говорит врач?

– Он говорит, что мне нужно оставаться в постели и не напрягаться. Так что возвращайтесь в Лондон к той ерунде, которая случилась с вами на этот раз. Право, Йен, вы вполне взрослый человек, чтобы не прибегать к матери из-за каких-то пустяковых трудностей.

Граф стиснул зубы. Трудности были вовсе не пустяковыми: это была настоящая катастрофа. Неужели у этой женщины нет никаких материнских чувств?

– Дороти уехала, иначе я попросил бы ее. То есть я сначала попросил ее, зная, как вы не любите поездки. Но она еще не вернулась в Ричмонд, и я в отчаянии.

Графиня вяло махнула рукой, словно попытка поднять четыре крупных кольца и два тяжелых браслета, надетых на руку, оказалась непосильной для ее слабого, хрупкого телосложения.

– Мне очень жаль, дорогой. Я просто не могу ничем вам помочь. – Она опустила влажную салфетку на глаза и попросила: – Вы не нальете мне немного этого укрепляющего, прописанного мне врачом?

– Зачем? Оно, кажется, вам не помогает. – Но он все же налил лекарство в стакан. От жидкости подозрительно пахло хересом. – Мне кажется, больше пользы вам принесла бы прогулка на свежем воздухе.

– Вы что же, знаете лучше врача?

– Просто в комнате слишком жарко, и здесь столько цветов, как будто находишься в теплице. Как можно здесь поправиться?

– Мои друзья очень любезны и каждый день присылают мне цветы. – В отличие от сына, как бы сказала она со вздохом, который не привез никаких доказательств своей любви, одно только себялюбивое желание, чтобы она погубила то немногое, что еще осталось от ее здоровья.

– Я не сомневаюсь в искренности ваших друзей, но ничего хорошего они не делают.

– Фи. Цветы всегда идут на пользу самочувствию женщины. – Она сняла салфетку с глаз, чтобы посмотреть на стоявшие у кровати розы, присланные одним из ее поклонников из его собственной теплицы. Она вынула из вазы одну розу и поднесла к носу, забыв, что он заложен и не может ощутить великолепный аромат. Тогда она провела бархатистыми лепестками по щеке и вздохнула от удовольствия. Увидев, что Йен отворил окно, мать застонала:

– Неужели вы хотите ускорить мой уход? Должна сообщить вам, что оставила все мое земное достояние Дороти, так что вы не унаследуете ни шиллинга. Вы напрасно теряете здесь время, мучая больную старую женщину.

Йен не обратил внимания на ее мольбы и открыл окно пошире.

– Я думал, вы вычеркнули Доро из вашего завещания после того, как она отказалась ухаживать за вами, когда у вас была лихорадка в прошлом году.

Графиня испустила жалобный вопль, достойный театра «Друри-Лейн».

– Мои дети – неблагодарные существа. Вот сыновья леди Монкрифф навещают ее каждый месяц и по праздникам или когда она плохо себя чувствует, а дочь постоянно находится при ней.

– Леди Монкрифф держит в своих руках завязки от семейного кошелька, и держит крепко. Ее сыновьям приходится ездить в Бат для того, чтобы получить деньги на жизнь, а дочь остается при матери, потому что ей больше некуда деваться, поскольку ее муж покинул этот мир. Их преданность куплена и оплачена. В отличие от преданности моей и Дороти – у нас она искренняя.

– И она тем искреннее, чем дальше вы находитесь от матери! Ведь я не видела вашу сестру с Рождества, а вы навещаете меня, лишь когда вам что-нибудь нужно. Как я могла воспитать таких бесчувственных, неблагодарных детей?

– Наверное, вы нанимали для нас не тех нянек, – ответил Йен, потому что его любимая мамочка ни разу и пальцем не пошевелила ради воспитания своих детей. – А знаете, вы уже лучше выглядите. Разрешите, я позову вашу горничную, чтобы она помогла вам одеться, и мы прогуляемся до Аппер-Румз. Возможно, вода пойдет вам на пользу.