Я смогла уснуть не раньше шести, а вскоре меня разбудил телефонный звонок. Звонила Дейзи, спешившая на работу.

– Наконец-то могу поболтать с тобой, – донесся до меня ее голос сквозь привычное гудение транспорта. – Я в такой запарке – мы готовим болливудский[27] бал, и мне срочно нужна пара слонов. Ну, как у тебя дела? Как поиски?

– Я нашла его…

– Ты нашла его?

– Да. Тот фотограф, о котором я тебе говорила, и есть Дэвид. – Я резко села в кровати. – Других вариантов и быть не может. А американский акцент у него потому, что он, оказывается, вырос в Америке.

– Боже мой, – воскликнула Дейзи. – Могу себе представить, какое потрясение ты испытала.

– Да уж – что-то вроде электрического разряда в десять миллионов вольт…

– И какой он?

– Человек он довольно… сложный… В общем, обстановка была очень нервозная, хотя он и не догадывается почему. – Я заметила на прикроватной тумбочке визитку Дэвида и повертела ее в руках. – И в то же время он… милый.

– Как он выглядит? – спросила подруга. Где-то рядом с ней раздался нахальный звук велосипедного звонка.

Я описала Дэвида.

– Э, да он симпатичный!

– Да… так и есть. Хотя он очень задумчив и все время тебя рассматривает, и от этого чувствуешь себя неуютно.

– Наверное, было не по себе, когда он тебя фотографировал?

– Ужасное ощущение. Начать с того, что я болтала без умолку, как сумасшедшая. Но потом, начав съемку, он очень изменился и, кажется, стал менее напряжен. Видимо, с фотоаппаратом в руках ему легче разговаривать.

– Как долго он у тебя пробыл?

Я подняла жалюзи. В комнату хлынул солнечный свет.

– Около часа.

– А следы… остались? – осторожно спросила Дейзи.

– О да. Шрамы – и довольно заметные. Но, боже мой, Дейзи, – я посмотрела в окно, и мои глаза затуманились, – он мог лишиться пальцев – или того хуже. Он мог ослепнуть. Моим главным кошмаром всегда было то, что я не знаю, как сильно Дэвид пострадал. Судя по всему, теперь его руки в норме – они просто… – слова застряли у меня в горле, – покрыты шрамами. И это по моей вине, – всхлипнула я. – Боже, какой это был шок – увидеть их, увидеть тот вред, который я причинила.

– Значит, ты еще не… рассказала ему.

Я промокнула глаза рукавом ночной рубашки.

– Нет. Еще нет. Но я расскажу. Теперь, когда мы встретились, я уже не могу молчать. Скоро, очень скоро я позвоню ему. Но сначала я должна набраться мужества – это ведь будет непросто. – Я шмыгнула носом. – Это будет тяжело.

– Ты говоришь почти как я, – печально заметила Дейзи. – О Найджеле.

– А ты все еще не собралась с духом?

– Нет. Видишь ли, в последнее время я была очень занята, да и он тоже. В понедельник он занимался своими карликами, во вторник у меня был альпинистский тренинг в спортзале, вчера я устраивала супершоу «Путь в Тимбукту», а он работал допоздна, поскольку хочет как можно скорее стать акционером в своей компании. Но я поговорю с ним. Точно. Не сегодня, так завтра…

– Гм.

– Но ты позвони Дэвиду. Не сейчас, а когда придет время, когда почувствуешь, что готова. Обязательно позвони ему, Миранда.

Мне не пришлось этого делать, потому что, к моему величайшему удивлению, Дэвид позвонил сам.

Вечером того же дня меня вызвали в Кингстон – к декоративному вислоухому кролику.

– Как его зовут? – спросила я хозяйку, которая в тот момент протягивала мне блюдце с печеньем.

– Боб, – ответила она, стряхивая крошки со своего кардигана.

– А полное имя – Бобтейл?

Женщина взглянула на меня в недоумении:

– Нет, Роберт.

– О, конечно. – Я открыла свой блокнот и начала записывать. – Кролик Роберт. Ему, наверное, месяца четыре?

– Да. Большую часть времени он ведет себя как очень милый и хорошо воспитанный юный кролик, – с одобрением сказала она, прихлебывая чай. – Но недавно он начал проявлять чрезмерную требовательность. Правда, Боб? – Хозяйка погрозила кролику пальцем. Зверек сидел рядом с ней на диване и старательно умывался.

– Что вы имеете в виду? – спросила я, наблюдая за туалетом Боба. Полизав передние лапки, он несколько раз вытер ими глазки и носик.

– Видите ли, в течение дня Боб бегает по дому, – пояснила женщина, – я приучила его к туалету, – а ночью спит в клетке. Когда я утром спускаюсь вниз, то обычно первым делом кормлю его, иногда играю с ним. Но в последнее время я стала замечать: если мне не удается сразу подойти к Бобу – например, из-за того, что звонит телефон или дочка зовет меня, – он прямо-таки приходит в бешенство.

Я посмотрела на кролика – теперь он мыл ушки, старательно натягивая их на мордочку.

– Приходит в бешенство? – переспросила я. – В чем это выражается?

– Он издает ужасный визг, вцепляется в прутья клетки и раскачивает их, а потом расшвыривает свои игрушки. У него есть несколько деревянных брусков, так он и их яростно разбрасывает. Поверьте, зрелище жутковатое.

– Гм, могу себе представить. – В моем воображении возникла табличка с надписью: «Осторожно: злой кролик».

– Это своего рода истерия, – продолжала хозяйка. – Иногда мне кажется что у него такой кризис, какой бывает у двухлетних детей.

– Знаете, а вы недалеки от истины, – сказала я. – Судя по всему, с Бобом действительно случаются малышовые приступы раздражительности – хотя и в кроличьем варианте, – поскольку он только-только начинает осознавать, что мир отнюдь не всегда существует в соответствии с его планом. Малыш в ужасе обнаруживает, что не может рассчитывать на морковку или ласку именно в тот момент, когда ему этого хочется, а потому или замыкается в себе, или выражает свой гнев физическим действием. Это так называемая «переадресованная агрессия».

– А, понимаю.

И только я начала ей объяснять, что, повзрослев, кролик почти наверняка преодолеет это состояние и беспокоиться тут не о чем, как вдруг зазвонил мой мобильник.

– Миранда?

– Да?

– Это Дэвид.

Мои внутренности, по обыкновению, сделали сальто-мортале.

– Алло, Миранда? Вы меня слышите?

– Да-а. Здравствуйте.

– Вы, наверное, заняты?

– Да, немного – работаю с пациентом.

Я посмотрела на женщину, которая как раз искала сумку, пока Боб норовил повиснуть у нее на руке.

– Что за особь?

– Э… oryctolagus cuniculus.

– А, кра-алик, – сказал он, утрируя свой американский акцент.

– Неплохо, – засмеялась я.

– У меня был такой в детстве, и я гордился тем, что знал его латинское название.

Возникла короткая пауза.

– А… вы уже сделали фотографии? – спросила я. – Хорошо получилось?

– Понятия не имею – я их еще не проявил. И вообще я звоню по другому поводу.

– О…

– Я звоню вам потому… Еще одна пауза.

– Да?

– Понимаете… я… мне так жаль, что во вторник я отказался выпить с вами пива.

«Ничего себе!»

– Ну что вы, Дэвид, не беспокойтесь – все в порядке.

– В общем, я просто… подумал – может, вы захотите выпить пива со мной?

«Он что, приглашает меня на свидание?!» Мое сердце нырнуло на неведомую глубину…

– Хо…рошо…

– В сущности, я хотел узнать, свободны ли вы завтра, но боюсь, что вы заняты, – сказал он будничным тоном. – Весь день у вас наверняка расписан – надо было мне позвонить пораньше.

– Нет-нет, я совершенно свободна. Буду очень… рада. Где бы нам… э… встретиться?

– Ну, мы могли бы сходить куда-нибудь в вашем районе, а если вы не имеете ничего против Клерке-нуэлла, то можно пойти в ресторан «Сент-Джон». У них отличное меню.

– Да, Клеркенуэлл меня вполне устроит. Так вы предлагаете вместе поужинать? – неуверенно спросила я.

– Думаю, что предлагаю именно это. Надеюсь, вы ужинаете?

– Да-да, конечно. Прекрасная мысль.

«И там, за десертом, я расскажу тебе страшную правду о себе…»

– Тогда договорились.

«И ты возненавидишь меня на всю оставшуюся жизнь».

– Я закажу столик, – услышала я голос Дэвида, – а если вдруг мест не будет, то я вам перезвоню. Если же все в порядке, то встречаемся прямо там, скажем, в семь тридцать. Хорошо? Адрес – дом 26 по Сент-Джон-стрит.