– Черт побери, ты прав.

– Поэтому, – сказал Джек, слегка улыбнувшись, – я прошу тебя об одолжении.

– Джек, ради Бога…

– Ничего особенного, Дэвид. Завтра пятница. Полетишь утром в Атланту, доедешь на такси до ее дома, а к ужину вернешься.

Дэвид нахмурился.

– Ты упускаешь кое-что еще. Я должен буду сказать ей, чтобы она не жадничала, а была благодарна за те деньги, украшения и меха – все, что имеет…

– Да. Хотя тебе стоит облечь свое назидание в более деликатную форму.

– Зачем? Чтобы доказать, что и у адвокатов есть сердце?

– Послушай, мы работаем во имя общественного блага. И все, чего я прошу, – это уделить час времени и дать бесплатную консультацию молодой женщине, которая в этом нуждается. Должен сознаться, я испытываю к ней сочувствие, хотя и знаю, что она вышла замуж ради денег.

– Продала себя, ты хочешь сказать.

Джек не сдавался:

– Слушай, мы оба знаем, что эта девушка – ловкая маленькая авантюристка, но она выполнила свой долг до конца, насколько я понимаю. Оставалась с Эйвери до его смерти.

– Какая преданность, – сказал Дэвид и скрестил руки на груди.

– Не будь таким жестоким. Она сломлена. У нее нет ни профессии, ни каких-либо талантов. За спиной только секретарские курсы, которые она когда-то перед замужеством окончила. – Джек усмехнулся. – О, идея! Может быть, тебе имеет смысл предложить ей работу?

– Ты забыл об еще одной ее профессии, Джек. Той, с помощью которой она надела обручальное кольцо. Ну да ладно, я поговорю с ней.

– Спасибо, Дэвид.

– Не надо меня благодарить, – сказал Дэвид и улыбнулся. – Я свое возьму, Джек. Пойдешь вместо меня на следующей неделе к Шератонам.

Джек засмеялся.

– Все еще бегаешь от Мими Шератон? Я бы с удовольствием, но у Мэри уже есть какие-то планы.

Дэвид фыркнул. Мими Шератон, дочь сенатора, которая была замужем не то в третий, не то в четвертый раз, была чудовищна и коварна, как акула. То, что женщина напориста, – прекрасно. Но такая, что хватает тебя под столом, когда ты разговариваешь с ее мужем, безусловно не в себе.

– Единственное, что поможет мне отделаться от Мими, – сказал он, – это сообщение о моей смерти. – Он потянулся за бумагой и карандашом. – Ладно, я слетаю завтра утром в Атланту. Не будем терять времени попусту.

– Не будем. – Джек полез в карман и извлек листочек бумаги. – У меня как раз под рукой адрес и телефон этой дамы.

– Все, что мне еще нужно, – сказал Дэвид, взглянув на листок, – это ее имя.

– О, да, конечно. Ее фамилия Уиллингхэм.

Дэвид оцепенел, его пальцы вцепились в карандаш.

– Как?

– Уиллингхэм. Стефани Уиллингхэм. – Джек подмигнул. – Не знаю, как это называется теперь, но, когда я был еще неоперившимся юнцом, мы бы назвали ее… кадр…

– Мне известно такое выражение, – сказал Дэвид, пытаясь улыбнуться. Но по выражению лица Джека понял, что ему это плохо удалось. – Поверь мне, Джек, оно не изменилось.

Это было безумием – согласиться снова увидеть Стефани. А еще большим безумием – не сказать Джеку всей правды.

Нарушение этики… Еще не поздно повернуть назад. Добраться до ближайшего телефона, позвонить Джеку, сказать ему… что?

«Привет, Джек. Послушай, я потратил целый день, чтобы соблазнить эту горюющую вдовушку, так что я от этого дела самоустраняюсь».

Но дела не было. Он просто посредник, и если у Стефани еще оставалась слабая надежда, что она снова появится в суде, то она изменит свое мнение, когда он выложит ей все факты.

Дэвид усмехнулся и нажал на газ.

Клубы пыли взметнулись вверх, когда Стефани сняла свой чемодан с чердачной полки. Она чихнула, вытерла нос рукавом трикотажной рубашки и опустила чемодан на пол.

Чердак действовал на нее угнетающе. Это место вовсе не вызывает желания открывать старые сундуки и рыться в их содержимом, хотя здесь настоящий склад ненужной мебели и безделушек, возраст которых насчитывал века два. При обычных обстоятельствах она, возможно, восхищалась бы старинными вещами, но сейчас не совсем обычные обстоятельства. И они никогда таковыми не являлись.

– Ты вышла замуж и попала в прекрасную семью из старинного рода, – сказала Клэр в день свадьбы, – но ты никогда не станешь ее частью.

Стефани, кисло улыбнувшись, захлопнула за собой дверь чердака и с чемоданом в руке стала спускаться по ступенькам деревянной лестницы.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать ее частью, – ответила она.

Тогда она была еще наивной, еще верила в обещания Эйвери и в его доброту.

– Твоих сил будет недостаточно, – заметила Клэр с раздраженной улыбкой.

Ошеломленная Стефани попыталась было возражать, но Эйвери больно схватил ее и потащил в уголок. И тогда она впервые задумалась, каково ей придется в качестве его жены на самом деле.

– Урок первый, – сказал он, притворно улыбаясь, чтобы всякий свидетель мог подумать, что он нашептывает ей на ушко что-то приятное. – Никогда не дерзи моей сестре. Ты поняла?

О да, она поняла. Эйвери ей солгал… но что она могла поделать? Он единственный мог избавить ее от отчаяния.

Стефани потащила свой чемодан в спальню.

По крайней мере, всей этой лжи пришел конец. Ей негде жить, она осталась без денег. Предстоит оплачивать счета за лечение брата. Но, во всяком случае, не надо больше притворяться. И за это стоит поблагодарить судьбу, хотя ей последнюю пару лет не слишком приходилось притворяться, будто она счастлива быть женой Эйвери. Старик был так болен, что не мог часто появляться на публике. Не было необходимости смеяться над его вульгарными шутками или вздрагивать, когда он обнимал ее.

Не было причины делать и многие другие вещи, но она их тем не менее делала. Продолжала спать в соседней с ним комнате, как было заведено с самого начала. Ухаживала за ним, если он просыпался среди ночи. Давала лекарства, кормила его и убирала за ним, когда он не позволял это делать сиделкам. И все потому, что, кроме всего прочего, она дала ему слово.

Если бы только Эйвери придерживался тех же самых принципов…

Нет. Стефани открыла чемодан и заглянула внутрь. Не стоит думать об этом, пока она не поговорит с коллегой Джека Расселла.

Вчера поздно вечером позвонила женщина из его фирмы. Она сказала, что мистер Расселл просил побеседовать с ней своего коллегу. Этот джентльмен нанесет ей визит во второй половине дня.

Повесив трубку, Стефани сообразила, что не удосужилась поинтересоваться именем коллеги. Жаль, что не приедет сам Расселл. Хотя в ее положении надо быть довольной уже тем, что он кого-то присылает. Фирма Расселла весьма уважаема. Об этом как-то упомянул Эйвери лицемерным тоном.

«Старина Джек – единственный человек в Вашингтоне, которого мне так и не удалось купить», – сказал он, хрипло засмеявшись.

Из чемодана пахнуло плесенью. Стефани сморщила нос, пошла к окнам и распахнула их. Потом склонилась над аккуратно сложенной одеждой, которую она убрала семь долгих лет назад…

Пахло плесенью, но это было еще не самое худшее. В углу крышки была прогрызена маленькая дырочка, достаточного размера, чтобы через нее могли проникнуть и моль, и мыши. Два платья, сшитые на старинной швейной машинке; пара полиэстеровых брюк, которые выглядели почти как шерстяные; блузки, которые она так тщательно подбирала… все было испорчено.

– Сожги этот хлам, – потребовал Эйвери в первый же день ее появления в доме.

Она ужаснулась при одной только мысли, что ей предстояло выбросить то немногое, что осталось от ее прежней, настоящей жизни. И совершила свой первый акт неповиновения, припрятав чемодан на чердаке.

Стефани опустилась на краешек кровати. Она знала, что это глупо, но не хотела брать ничего, что не принадлежало ей лично. С учетом того кошмара, который она обнаружила в своем чемодане, ее выбор был ограничен джинсами, трикотажной рубашкой и кроссовками, что уже были на ней.