– Я хочу, чтобы вы предложили герцогине Шрусбери место в вашей свите.
Захваченная врасплох Каролина ответила, что в ее свите нет вакантного места.
– Неправда, – возразил король. – Вы еще не заполнили все должности. Разве не так?
– Фактически они еще не заполнены, но на них уже столько прошений, что я не могу принимать новые.
– Это прошение вы примете и дадите герцогине должность.
В душе Каролины шевельнулась злоба, ей хотелось закричать: «Это мое дело, и я сама буду решать, кого мне взять».
Но она понимала, что это глупо. Неприязнь, которую они испытывали друг к другу, перерастет в ненависть. А ведь нельзя забывать, что власть в его руках.
Она поклонилась ему.
– Вы сегодня же пошлете за герцогиней, – закончил разговор король.
Тоскуя по Ганноверу, король все более критически относился ко всему английскому. Его раздражало все, кроме женщин. Язык он отвергал как тарабарщину, пищу не принимал его желудок. Эти островитяне воротили носы от сосисок и кислой капусты и в то же время наслаждались устрицами. Когда ему их подавали, он заявлял, что устрицы несвежие, хотя прежде устриц не пробовал. «Здесь ужасный климат», – морщился король. «Здесь лучший в мире климат!» – восклицал принц Уэльский. Но по правде говоря, климат мало чем отличался от ганноверского. «Люди шумные и недисциплинированные», – утверждал король. «Люди полны природного обаяния и веселья», – говорил принц Уэльский.
Поэтому не удивительно, что народ принимал принца и принцессу и не любил короля.
Георг не желал признавать, будто ему что-то нравится в его новой стране. Но не мог скрыть любви к музыке. Эта любовь была в крови у его семьи и у ганноверских подданных. При дворе курфюрста в Ганновере к музыкантам относились с большим уважением, чем ко всем остальным слугам. Георг всегда восхищался оперой и часто с любовью говорил об оперном театре в Ганновере. Но он бы никогда не согласился с тем, что в Лондоне есть превосходные развлечения, до которых далеко его родному городу.
Постепенно его очаровал театр. После правления Карла II, который любил театр, а еще больше актрис, он стал важной чертой городской жизни. В Лондоне были прекрасные актеры и драматурги, нравившиеся публике, которая огромными толпами каждый вечер собиралась в Друри-Лейн или в Линкольн Инн Филдс. Королю очень хотелось быть среди зрителей. Но меньше всего он желал показать этим людям, что театры Лондона для него в новинку, и признать, что ничего подобного в Ганновере нет. Однако все равно он не мог удержаться и посещал театр. Ему оставалось одно – ходить на спектакли инкогнито.
Но его тяжелое лицо уже было многим известно, и в толпе могли бы узнать короля. Поэтому он нанял себе частную ложу и сидел в глубине, спрятавшись от публики и наблюдая за происходившим на сцене. Он не понимал слов, которые произносили актеры, но наслаждался их трюками. К тому же некоторые женщины были очень привлекательны.
Немного спустя привычка ходить в театр стала известна, и король больше не мог скрывать свой интерес к пьесам. Его часто видели в королевской ложе, и он проявлял некоторое расположение к актрисам, актерам и всем, кто связан со сценой. Поэтому многие люди стали ходить в театр, правда, скорее для того, чтобы посмотреть на короля Георга, чем ради спектакля.
Незнание королем английского было помехой, и антрепренеры начали искать пьесы, где было бы мало текста.
Каролина рассказала мужу, что король благодаря привычке ходить в театр постепенно приобретает популярность.
– Наверно, – сказала она, – нам надо чаще ходить в театр.
Георг Август моментально понял, в чем дело, и вся королевская семья начала регулярно посещать театр.
Каролина с удовлетворением отметила, что принца Уэльского приветствуют больше, чем короля.
Георг Август и Каролина из своей ложи улыбались и раскланивались с публикой, а король из своей хмуро смотрел на них. Они смеялись шуткам актеров, а король даже не понимал их.
Соперничество приводило в восторг принца и все больше раздражало короля.
Было замечено, что во время пьесы Беттертона «Распутная жена» король не обращал внимания на принца с принцессой и ни разу не посмотрел в их сторону. В то время как принц то и дело бросал скорбные взгляды на ложу короля. Публика пришла в восторг. Вражда в королевской семье вызывала интерес, давала возможность встать на чью-то сторону. И, конечно, принц с принцессой, которые так приветливо улыбались и любили все английское, привлекали больше сердец, чем вечно хмурый Георг, который явно предпочел бы вернуться в Ганновер.
Яков Стюарт вряд ли сумел бы дать публике больше развлечений. Хотя у него были бы французские любовницы вместо немецких, и, наверно, они выглядели бы более привлекательно – да и неудивительно, разве найдешь менее привлекательных женщин, чем две любовницы короля? – но Слониха и Каланча давали повод для шуток, и с ними было веселее.
– Да здравствует король Георг! – кричала толпа в театре. – Да здравствуют принц и принцесса Уэльские!
Король становился все более задумчивым. Его беспокоило, что происходит в кофейных. Якобитские писатели распространяли свои памфлеты, и сторонники Стюартов пили за короля, живущего за проливом.
На балу в Хеймаркете, где присутствовала королевская семья и куда, поскольку это был бал-маскарад, мог прийти каждый, к королю, скрывшему лицо под маской, подошла женщина, молодая и вроде бы не дурнушка. Георг никогда не избегал подобных приключений. Конечно, ему пришлось признаться, что он не говорит по-английски, и женщина беседовала с ним на терпимом французском.
– Как печально для Англии, что среди нас так много немцев, – пожаловалась она.
– Вы их не любите? – спросил король.
– А кто их любит? Они такие грубые. Они не похожи на нас. Я была бы рада увидеть, как их прогонят.
– Думаете, их прогонят?
– Несомненно. Нам не нужен немец Георг, и многие говорят, что он не хочет быть здесь. Почему бы не позволить ему вернуться в Ганновер? От этого никому не было бы вреда.
– Пожалуй, неплохая мысль.
– Давайте выпьем, – предложила женщина, взяла его под руку и повела к буфету, где наполнила два бокала.
– За короля Якова Третьего, который сейчас живет за проливом. – Женщина подняла свой бокал. – Может, он скоро займет свое законное место.
Король смотрел в свой бокал, а женщина продолжала:
– Пейте! Почему вы не пьете? Выпьем за короля Якова!
– От всего сердца выпью за здоровье любого несчастного принца, – сказал король.
После этого ему расхотелось соблазнять кого бы то ни было и он вскоре уехал.
Новые подданные его не любили. Вероятно, они отправят его назад в Ганновер.
«Было бы неплохо, – размышлял он, – закончить свои дни там».
Георг Август наблюдал за фрейлиной жены, а Каролина наблюдала за Георгом Августом. Они были в церкви. Королевские советники считали важным показать, что новая династия твердо настроена поддерживать церковь Англии.
Даже в самые ностальгические минуты король понимал, что было бы глупостью потерять это королевство. Хотя он сам мечтал вернуться в Ганновер, но его долг сохранить три короны – Англии, Шотландии и Ирландии – для своих потомков. Что касалось Георга Августа, то король не хотел о нем даже думать, пусть он отправляется хоть в ад, королю все равно. Но в Ганновере есть маленький Фридрих, который со временем станет принцем Уэльским, а потом королем.
Поэтому Георг ходил в церковь, но длинные проповеди на языке, который он не понимал, были для него тяжким испытанием. Он не умел делать вид, будто слушает их. На большинстве проповедей он спал, а если не мог заснуть, то обсуждал со стоявшими рядом придворными государственные вопросы. Проповеднику приходилось смириться с этим. В данный момент король спал, о чем явственно свидетельствовал его непрекращавшийся храп. Принц, как всегда, был в боевой готовности и мечтательно устремлял взор на очаровательную Мэри Белленден.
Каролина размышляла, разумно ли она поступила, что собрала в своей свите столько красавиц. «Да, – решила она, – это правильный шаг. Лучше держать их под наблюдением. А миссис Клейтон и миссис Говард будут отличными сторожевыми псами. Особенно Генриетта, которой надо подумать о собственном положении».
