– Они писали в банки из-под кока-колы! Брр… Липкие руки, грязные штанишки!

Кора стремительно поднималась по горному склону, тропа поддавалась под ногой, в стороны летели мелкие камушки. Из горы выступали глыбы кварца; заяц метнулся вверх по склону.

– Спагетти «Алфабетти»! – кричала Кора, и голос ее дробился о скалы. – Прощайте! – Она втянула носом воздух. – Картофельные вафли, жареная картошка, сосиски «Ви-Вилли-Винки», фасоль, до свидания! – До свидания. До свидания. До свидания.

Горное эхо отвечало Коре, все дальше разнося ее слова. Кора опустилась на землю, залюбовалась видом.

– Гамбургеры, – вздохнула она, – молочные коктейли, карамельный йогурт, хрустящий картофель с томатным соусом, вишневая кола, рыбные палочки, курятина – прощай, все жирное и липкое! Скучать не буду!

Кора двинулась в обратный путь, на ходу жуя батончик. Два часа. Еще два часа идти до стоянки и три часа ехать. Домой она доберется уже в темноте, а фары у машины скверные.

За рулем Кора слушала Рахманинова, к которому с недавних пор пристрастилась. По субботам, после «грибной охоты», Эмили Бойл каждый раз выстукивала на столе Третий концерт для фортепиано с оркестром, и сейчас, слушая записи, Кора поняла, до чего хорошо та играет. Стук пальцев по дереву звучал почти как музыка.

– Слышите? – объясняла Эмили. – Всего три движения – и вот вам вступление. Здорово придумано, правда?

Кора и Эллен кивали.

– Верно, – соглашались они. – Надо же! Не глядя на них, миссис Бойл с улыбкой добавляла:

– Сдается мне, вы обе за дурочку меня держите. Но вы погодите немного – увидите.

Может быть, она и вправду знала Рахманинова, рассуждала про себя Кора. Машина громыхала по долине через Кирриемуир; у Гламиса – поворот направо, а дальше – через Перт, по скоростному шоссе и домой.

– Уже недолго, – подбодрила себя Кора.

В машине гремела музыка. «Интересно, давно ли миссис Бойл живет одна? И кто был мистер Бойл? Скоро и я останусь одна. Мальчишки уйдут из дома, и пусть не будет больше разора, грязи и всякого хлама с улицы, все равно буду по ним скучать. Очень скучать». Пленка кончилась. Музыка оборвалась, заорало радио.

– Золотые хиты! – радостно тараторил диск-жокей. – Мелодии из прошлого!

– Еще чего! – воскликнула Кора. – Вас тут не хватало. Только не это! Хватит с меня мелодий из прошлого. – Кора перевернула кассету и громогласно объявила: – Рапсодия на тему Паганини. Опус сорок третий! – Она, как и Эллен, любила изображать миссис Бойл.

Дом без ребят опустеет. Будут ли они приходить к ней? Для сыновей она сделала все, что могла.

– Я им больше не нужна.

Звучал строгий мотив Рахманинова. Кора прибавила громкость, открыла окно. Топнула ногой.

– Вот бы сейчас умереть, – выпалила Кора с неожиданной страстью, не задумываясь. – Под эту мелодию. Прямо сейчас. Умру под Рахманинова.

На полной скорости Кора резко вывернула руль. Такой маневр «пердулету» был не по силам. Машина накренилась и перевернулась. И еще раз. И еще. Мерзкий скрежет смятого железа, рев мотора – и тишина. Кора падала вместе с искалеченным автомобилем и видела себя как бы со стороны. Ясно, отчетливо. Видела, как катится кубарем. Сзади затормозила машина, оттуда выбежали люди, бросились к Коре. И тут все кончилось. «Пердулет» завалился в кювет. «Ну и чудной же отсюда вид!» – подумалось Коре. Кассета выпала из магнитофона, взревело радио:

– Мелодия из прошлого, помните? «Богемская рапсодия».

– Под нее умирать? Еще чего! – возмутилась Кора. – Ненавижу «Богемскую рапсодию»! – Свесившись набок, почти вниз головой, Кора отчаянно пыталась дотянуться до панели. «Скарамуш, Скарамуш…» – Заткнись! Не желаю под это умирать!

Провисела Кора, должно быть, всего пару минут. Чьи-то руки подхватили ее, перерезали ремень безопасности и стали вынимать из машины. Тащили ее через открытое окно. Встав на ноги, Кора первым делом вежливо попросила: «Будьте любезны, выключите, пожалуйста, чертово радио». Машина разбилась в лепешку, но Кору волновала только музыка.

– Вам повезло, – заметил кто-то из Кориных спасителей.

Кора подняла на него спокойные глаза.

– Не собираюсь умирать под эту музыку, – пробормотала она.

Кору доставили к врачу, признали здоровой, подвезли до Перта, где она успела на последний автобус в Эдинбург. Домой она добралась за полночь.

– Где тебя носило! – От волнения Сэм был в бешенстве.

Кора удивленно глянула на него. Чего он так переполошился?

– Я попала в аварию, – тихо сказала она. – Машина всмятку.

Села, разулась, потерла ступни.

– Залезу-ка я в ванну.

– Ты цела? – Все это время он места себе не находил, придумывая всякие ужасы. – Могла бы хоть позвонить. Я уже собрался больницы прочесывать.

– Со мной все отлично, – невозмутимо отвечала Кора. – Все отлично. Ни царапины. Просто не захотелось умирать под «Богемскую рапсодию».

– В каком смысле?

– По радио крутили «Куин», когда машина съехала с дороги и перевернулась. Под нее умирать я не желаю. Под Рахманинова – еще куда ни шло. Только не под «Куин».

Качая головой, Кора пошла в ванную. Сэм застыл на месте, не веря своим ушам. Неужели мать сошла с ума?

– Она рехнулась, – пробормотал он про себя. – Совсем с катушек съехала.

На другое утро Кора встала чуть свет, надела спортивный костюм, кроссовки и вышла на пробежку. В голове не было ни одной мысли. В душе – спокойствие и отрешенность, Кора будто смотрела на себя со стороны. В наушниках звучал Моцарт. Мне сейчас не до рок-н-ролла, решила Кора. Мне хочется совершенства. Рок негармоничен. Это просто шум, который подходит к твоему настроению. А наши настроения, как правило, небезупречны. Кора оглядела себя сверху вниз. «Я здорова, – сказала она себе. – Жива и невредима. Ничего не болит. Ни синяков, ни шишек. Подумать только!»

Кора как будто не бежала, а плыла по воздуху. С каждым шагом она все явственней вспоминала аварию. Вспоминала цвета – ржавчину на желтом капоте, зелень травы, свет слабеньких фар. А потом все завертелось; банки, пластмассовые стаканчики, бумажки дождем сыпались с одной стороны машины на другую, пока она приземлялась.

– Я жива и невредима, – повторила Кора вслух.

Утро выдалось холодное – первые заморозки. Бывали дни, когда ледяной воздух обжигал легкие, не давал дышать, но сегодня холод живил и бодрил.

– Вот что мне нужно. Лучше не бывает.

До Лейт-Линкс Кора не просто бежала. Она летела стрелой, мчалась по траве, в ушах звучала музыка, из глаз катились слезы. «Я жива и невредима». В первый раз в жизни она была так счастлива. Глубоко, безгранично.

Вернувшись домой, Кора приняла душ, оделась, пошла на работу. Открыла дверь класса, полила цветы, вымыла доску, разложила книги. Она ставила отметки, вытирала носы, завязывала шнурки, проверяла тетради, читала сказки. Словом, делала то же, что всегда. Только ученики шептались: «Мисс О'Брайен сегодня какая-то чудная». В учительской беспокоились: «Что сегодня с Корой? Что-то с ней творится неладное». Кора объявила во всеуслышание, что попала в аварию, и протянула руки, показывая, что с ней все в порядке. «Ни царапинки! Я такая везучая!» Уже потом Кора смутно припомнила, как увлеченно рассказывала своему классу о радостях горных походов (а малыши озадаченно, но вежливо слушали):

– Только в горах вы найдете по-настоящему чистый, нетронутый воздух; воздух, которым никто до вас не дышал. Воздух свободы.

На другой день директору школы позвонила великолепная мамаша Мелани Джон-стон и пожаловалась, что мисс О'Брайен несет всякий вздор.

– Моя Мелани пришла домой вся красная и чуть в обморок не упала. Пыталась не вдыхать воздух, которым дышали до нее. Чем ей забивают голову?

После работы, довольная собой и своим чудесным спасением, Кора пошла по магазинам. Даже избранникам судьбы надо есть, рассуждала она. Кора блуждала между рядами с корзиной в руках и никак не могла вспомнить, зачем сюда пришла.