— О, просто в превосходном, — ответил Блейк. — Но суть не в этом.

— Ну, нам совершенно безразлично, в чем у него суть, — заметил маленький своему товарищу. — Пошли отсюда.

— Верно, — согласился высокий.

Он нагнулся и поднял своего спутника. Сложил вдвое, потом еще вдвое. Потом скатал в трубочку и засунул в правый карман плаща. После чего шагнул в лифт.

— Идете, мистер Блейк?

— Нет, спасибо, — ответил Блейк. — Я слишком долго пытался сюда попасть, чтобы так быстро уезжать.

— Располагайтесь, — ответил высокий. — Вниз, — сказал он лифтеру.

Оставшись в одиночестве на тринадцатом этаже, Сидней Блейк смог наконец вздохнуть полной грудью. Так долго! Он подошел к двери на лестницу, которую искал так долго, подергал. Дверь не открывалась. Забавно. Блейк нагнулся и посмотрел повнимательнее. Не закрыта — просто где-то заело. Надо будет вызвать рабочих, пусть починят.

Кто знает? Может, отныне в Старом Гробу теперь будет сдаваться в аренду еще один этаж. Надо его привести в порядок.

Но как все же здание выглядит снаружи? Блейк подошел к ближайшему окну и попытался выглянуть наружу. Что-то его остановило. Окно было открыто, но просунуть голову за раму Сидней не мог. Он вернулся к тому окну, из которого уже высовывался. То же самое.

И тут внезапно он понял.

Он подбежал к лифту и вдавил кулаком кнопку вызова. И держал ее, загнанно дыша. Через ромбовидные окошки в дверцах он видел, как снуют вверх-вниз кабинки. Но на тринадцатом этаже ни одна не останавливалась.

Потому что тринадцатого этажа больше не существовало. И не было никогда. Кто слышал о тринадцатом этаже небоскреба Мак-Гоуэна?..

Итак, внемлите повести о нашем освобождении. Дышите глубже, да покрепче держитесь за стебли… О-хо-хо! Вот она, эта история…

В августе случилось это, точнее, в августовский вторник. Теперь-то слова эти потеряли былой смысл, но множество понятий, известных всем и горячо принимавшихся к сердцу нашими примитивными, еще не освобожденными и недоразвитыми праотцами, кажутся бессмысленными нашим свободным умам. И тем не менее эту историю следует рассказывать с упоминанием всех, даже самых непонятных названий стран, городов и других, теперь забытых предметов.

Почему ее вообще надо рассказывать? А что, разве у вас есть какие-нибудь другие, более важные дела? Оглянитесь вокруг — у нас есть вода, у нас полно съедобных водорослей, так что при желании легко вообразить себя в Долине Блаженства. Так расслабьтесь же… Радуйтесь покою и внемлите. А главное — поглубже вдыхайте воздух, доверху заполняйте им легкие…

Итак, в августовский вторник в небе над Францией, в той части света, которая тогда называлась Европой, показался космический корабль. Был он пять миль в длину, и дошли до нас слова, что походил он на огромную серебристую сигару.

В нашей истории повествуется о том, какая невероятная паника и какой шум поднялись среди наших праотцев, когда космический корабль материализовался в голубом летнем небе. Как они метались, как кричали, как тыкали пальцами в небосвод! С каким волнением спешили оповестить Объединенные Нации — а это было одно из самых важных тогда учреждений, — что странный металлический корабль невероятной величины появился над их страной. Как рассылали они сюда приказы окружить его боевыми летательными машинами с заряженными пушками, а туда — инструкции немедленно скомплектовать группу ученых с сигнальной аппаратурой, которые должны подойти к звездолету с жестами, выражающими миролюбие! Как суетились они под гигантским кораблем с фотоаппаратами, снимая его на пленку, как отстукивали на пишущих машинках его описания, как навязывали публике его уменьшенные копии!

Да, именно все это и проделывали наши порабощенные, но еще не ведавшие об этом предки.

А затем колоссальный кусок обшивки в средней части корабля откинулся и первый инопланетянин вышел наружу той необычной трехногой поступью, которую всему человечеству предстояло в скором времени запомнить и полюбить. На нем была металлическая одежда, защищающая от атмосферных воздействий, чуть просвечивающая и ниспадающая свободными складками, та самая одежда, которую эти первые из наших освободителей носили в течение всего своего пребывания на Земле.

Говоря на языке, которого никто не понимал, голосом, оглушительно бухающим из громаднейшего рта, расположенного примерно на середине высоты своего двадцатипятифутового тела, инопланетянин произнес ровно часовую речь, а когда кончил, вежливо подождал ответа и, не получив его, удалился обратно в недра корабля.

О, эта ночь! Первая ночь нашего освобождения! Или лучше сказать, о, эта первая ночь нашего первого освобождения? Короче — о, эта ночь! Вообразите себе наших предков, которые спешат по своим дурацким делишкам, торопятся к игре в хоккей, к телевизорам, к расщеплению атомов, к травле «красных радикалов», к постановке низкопробных пьес, к визированию документов, иначе говоря, кишащих в гуще ничтожных мелочей, превращавших те далекие времена в пугающее сплетение замысловатых деталей, которое называлось у них жизнью… И сравните это с величественной и захватывающей дух простотой наших дней.

Главным вопросом, конечно, было: что сказал пришелец? Призвал ли он человечество к безоговорочной капитуляции? Объявил ли, что прибыл по мирным торговым делам, и, предложив, по его мнению, выгодную сделку, касающуюся, скажем, северной ледяной полярной шапки, деликатно удалился, чтобы мы обсудили его условия между собой в относительном уединении? А возможно, он просто объявил, что является только что назначенным на Землю послом от дружественной и разумной расы, и не будем ли мы столь добры проводить его к соответствующим властям на предмет вручения его верительных грамот.

Неизвестность сводила с ума.

Поскольку решать вопрос приходилось дипломатам, то к середине ночи наибольшую поддержку получило последнее предположение, а посему ранним утром следующего дня делегация Объединенных Наций уже стояла под брюхом неподвижного звездолета. Она получила наказ приветствовать пришельцев, предельно используя для этого лингвистические возможности своего разноязычного коллектива. Как дополнительное свидетельство серьезности дружественных намерений человечества всем военным самолетам, патрулировавшим воздушное пространство над космическим гостем, было приказано нести в своих бомбодержателях не более одной атомной бомбы и летать с маленьким белым флагом, вывешенным рядом со знаменем ООН и флагом собственной страны. Вот как встретили наши предки этот ультимативный вызов Истории.

После того как пришелец несколько часов спустя вновь вышел из корабля, делегация подступила к нему, поклонилась и на трех официальных языках ООН — английском, французском и русском — попросила чувствовать себя на этой планете как дома.

Пришелец выслушал делегацию с подобающей серьезностью, а затем повторил без изменений вчерашнюю речь, которая для него была, видимо, столь же высокоэмоциональна и содержательна, сколь непонятна была она представителям мирового правительства. По счастью, один образованный молодой индиец — член Секретариата — заметил удивительное сходство между языком чужестранца и почти забытым диалектом бенгали, над аномалиями которого он когда-то ломал голову. Причина этого сходства, как мы теперь знаем, заключалась в том, что когда эта раса инопланетян в последний раз посетила Землю, то наиболее развитая человеческая цивилизация находилась в одной из влажных долин современного Бенгала. Были составлены обширные словари языка этой цивилизации, с тем чтобы никакие языковые трудности не помешали последующим исследовательским отрядам общаться с народами Земли.

Я, однако, забежал в своем рассказе далеко вперед, подобно тому как поступают те, кто жует сочные корни до того как съедены сухие стебли, О-хо-хо! И как же огромны были последствия всего этого для нашего Человечества!

— Нет, сэр! Изволь сидеть тихо и слушать! Ты еще не достиг возраста, когда получают право рассказывать эту историю! Я помню и даже очень хорошо помню, как повествовали ее мой отец и отец моего отца. И ты будешь ждать своей очереди, подобно тому как я ждал своей. Ты будешь ждать до тех пор, пока промежутки между болотистыми впадинами не превратятся в непреодолимое препятствие для моего существования. Тогда ты займешь мое место на полоске самой сочной растительности, и непринужденно раскинувшись на отдых в перерыве между двумя перебежками, станешь декламировать Великую Сагу нашего освобождения в поучение будущей беспечной молодежи.